Читать книгу Hannibal ad Portas – 3 – Бронепоезд - Владимир Буров - Страница 10

– И ты тоже! – рявкнул, правда, негромко лягающий впереди дерева и пустые консервные банки Манов.

– Лучше молчи, – шепнул Ван, – а то раньше времени расколешься, и он не пустит тебя в этот поход, а это значит, что назначит проверку, которую ты вряд ли пройдешь.

– Почему?

– Еще никто не проходил.

– Я пройду, – сказал, но тут же подумал: зачем?

Но поздно, Ман услышал, и молвил уже почти чистым русским языком:

– Вот сейчас и проверимся.

Оказалось, нетрудно, он сразу предложил:

– До следующего леса и обратно.

Но я переспросил:

– До следующего населенного пункта и назад?

Он даже перестал заводить себя пустотой разочарований, сказал:

– Ну, смотри, ты сам напросился.

Чуть только раскочегарил до семидесяти, а пробка уже чу-то мяукнула, как недовольная кошка, что, мол, мил херц, и я могла бы жить с тобой. А вот такие вещи, что у меня уже есть кошка, ей по барабану, как, надо понимать:

– Вообще не волнуют, – ибо:

– Если я твоя, чё ты дергаешься как под недостаточным наркозом?

А, впрочем, прыгать бесполезно – искать даже не будут:

– Пусть живет с медведем, пристрелим обоих, как даже не найдутся сами, когда придут воровать железо с крыши нашей штаб-квартиры, где Ван уже начал писать письмо Кой-Кому – в последнее время всё так засекретили, что впору раздавать каждому словари – это на одном и том же русском-то языке! Зачем? Ибо:

– И так никто ничего или совсем мало что понимают, так как давно отвыкли глубоко вдумываться из-за слишком большого уже приближения реального времеми – нет, не зачатия – окончания войны.

– За что? – это уже никто не помнит.

Пробка предупредила второй раз, а Ванов, который наперебой с напросившейся и на эту пробу пера Лиговкой бросал и бросал уголь в раскрытую картинку, как в тайну картины Караваджо Взятие Христа под Стражу топку паровоза, молчал, как рыба, ушедшая под лед, ибо вы, да, хитры, черти, а я всё равно найду время и место моей пролежни, куда вам хода не будет.

Прыгать вот так сразу, без видимой причины было, тем не менее, стыдно. Наконец Лиговка незаметно стукнула меня своей совковой лопатой, что хотелось даже спросить и даже ответить:

– Сейчас? Да, буду, и тебе особое спасибо за предложение, хотя сделано, как всегда в то время, когда я на работе.

– Так, я тоже, милый, не блох чешу.

– Ладно, тогда прыгаем вместе.

– Когда, – разумеется, только подумала она, но я и сам растерялся.

Почему? И только тут вспомнил:

– Сзади пыхтит на суперсовременном лайнере Ман.

– Нарочно отстает, – только и успел сказать я, как пробка вылетела, захватив за собой столько пару, что хватило бы с избытком и до следующего леса.

Ман, скотина, прошел мимо на большой скорости, что даже подумать неизвестно, как надо, чтобы понять:

– Почему он до сих пор шел сзади, а мы даже давление не превысили – если считать по-чемпионски.

Мы бежать, но застал врасплох вопрос:

– Куда?! – из-под папортников встала, а из-за дерев вышла почти целая армия.

– Вы нас ждали? – спросил я.

– Нет, – ответила Лиговка, – они встречают командующего.

– Какого командующего?

– Этой группировкой.

И они пропустили нас даже не солоно хлебавши, как будто нас тут и не было.

Не оглядываясь, остановился ли Ман, мы побежала в лес, высоко поднимая ноги.

– Почему? – спросил я ее.

– А ты думал, как?

– Я априори предположил, что было лето.

– А сейчас?

– Не знаю.

– Ну, попробуй сам догадаться: снег, когда бывает?

– Не бывает вообще.

– Да? Почему?

– Слишком много вопросов, мэм, тебя для этого приставили ко мне шпионить? Впрочем, как хочешь, я не думаю, что мне придется взять тебя с собой.

– Я и не собиралась.

– Почему?

– Это был только контрольный участок пробега, который кончился для тебя очень печально, ты не прошел отбор.

– Кто теперь поведет? А! понял, понял, вот, кто открутил эту пробку, тот и призер этих олимпийских игр?

– Ты на меня думаешь?

– Нет, кто-то раньше постарался.

– Я могла и дольше.

– Что, дольше, то, что раньше? Я тебе не верю, врешь ты чё-то всё.

– Ладно, твои лукавые намеки мне понятны, но они останутся без претензий, мы уже пришли, а мне пора уходить, так как деградация за запретной зоной начинается раньше, чем думают обычно.

– Ты не стабильна на территории Земли?!

– Только на некоторой ее части. – И почти, как сквозь землю провалилась, вильнув последний раз хвостом через одно дерево.

Но сказать, что это вымысел, язык не поворачивался, было очень похоже на правду.

Я спустился с откоса, потом на него поднялся – похожий был впереди – и там стоял паровоз. Его еще не было видно, но белый дымок ожидания вспыхивал впереди, как приманка:

– Их либэ дих. – Но меня ли именно, я еще не надеялся до такой степени, чтобы спеть, пытаясь спуститься вниз:

– Если ты рукой мне махнула с откоса – я там, на паровозе, буду обязательно.

И подкравшись к нему тихонько сзади, решил:

– Какая-то Прохиндиада спит прямо у топки паровоза и перед ней поленница отборных березовых дров показывает:

– Я здесь живу, поэтому сам и думай чё те надо.

– Ну, на секс не думаю, что она может рассчитывать, а так:

– Могу взять кочегаром.

Но не отреагировала, ибо спала, как убитая.

– Можно только удивляться, что ее здесь медведь не сожрал, – сказал я так громко, что она проснулась и ласково молвила:

– Отвали, Мишка, – а что здесь за Мишка, кроме медведя – вряд ли известно.

И что оказалось всего ужасней этот медведь пришел:

– Хау а-р-р ю-ю?

– Май нэймз? Ты думаешь я знаю?

И вот так даже непонятно было, кто что сказал, хотя на медведя я, конечно, не подумал.

Она проснулась и сказала, что от медведя ожидать плохого не надо, но держаться от него лучше на расстоянии пяти метров – так он будет меньше резвиться и приставать со своими неуместными услугами.

– Ты это серьезно?

– Попрошу – если по-русски, то – на вы.

– Если вы серьезно, я могу вообще не разговаривать.

– Как тогда просить?

– Что?

– Ну, если ты будешь у меня просить.

– Не могу додуматься, что у вас, мэм, можно просить, если вы прожили в лесу все четыре года войны.

– Какой войны? Впрочем, если вам интересно, я могу общаться с медведем.

– На его языке?

– Без языка.

– Что за секс без языка?

– Дело не в том, сэр, что секс существует, а в том, что он существует не в одиночестве.

– Вы думаете, и им можно заниматься в уме только?

Она промолчала и взялась за лопату, паровоз пошел быстрее, хорошо, что хоть что-то стало мне понятно – он кочегар. Почему?

– Есть захочешь – если есть работа, – ответила она, однако, через медведя. Удивительно, честное слово! Но уже начало приедаться, как то, что было, а теперь, увы далече, впрочем, как и раньше.

– В голове у человека есть своя Энигма, – сказала она, и ясно:

– От души.

– Ты неправильно бросаешь эти колуны в топку паровоза.

– Покажи, как надо.

И показал, удивившись, что огромное полено улетело так далеко, что при попытке его достать обратно, я оставил в этой топке пилотку, подаренную мне Ваном, как символ, что каждый на пенсии может стать офицером. Или, по крайней мере, его фуражка будет об этом напрямую свидетельствовать.

– Впереди станция! – прошел сигнал через медведя.

– Он на самом деле соображает! – опять обрадовался я, что кругом-то, оказывается:

– Луды, – хотя и более-менее метаморфоз-ированные.

– Ты не думаешь, что это твоя же мысль, просто отраженная от его первобытного архипелага сознания.

– Это одно и тоже, – смело согласился я с тут же пришедшей посылкой медведя.

Как и сказано в Библии:

– Сами вы можете не всё, поэтому Остальное должны, однако:

– Просить.

– Кто это сказал, Алан Тьюринг?

– Есс, мэм. Повторив при этом слова Апостола Павла.

– У тебя всегда одно и то же: чуть что что-то превышающее уровень общей образованности – значит, это открыл Апостол Павел.

– А разница? – только и смог я хоть как-то с ней согласиться. Но добавил для точности:

– Я часто зову на помощь и Петра.

– Первого?

– Мэм, сейчас не до шуток, впереди станция, где немцы ведут инженерные работы.

Медведь сунулся было взять лопату, бросать уголь, но поняв, что ошибся:

– Угля давно нет, че ты там гребешь, Гришка?

И он разослал нам Молнию:

– Химичу, чтобы на станции уголь был.

– Зря, – сказал я, – зря мы связались с этим медведем, Гришкой.

– Ибо?

– Что ибо? Ах, ибо! Ибо, на станции и так есть уголь, если его там нет – значит и не будет.

– Не вижу логики, – опять разослал медведь сообщения по нашему бескультурью.

– На кочегара учится.

– Ничего не получится.

Однако на рельсах кипела работа, и перед нашим прибытием их специально разобрали.

Я высунулся в окно и мяукнул:

– Я был настолько неправ, что совсем ошибся. – И добавил: – Это немцы.

И честное слово натурально услышал:

– Ты Муссолини надеялся здесь встретить?

– Я в плен к немцам не собираюсь! – ахнул и меня вытащили прямо в окно и начали качать, как:

– Ну, извините, не Муссолини же же!

Медведь вышел первым, но не он же будет на самом деле толкать речь, и хорошо, что так и вышло, он сел на скамейку у склада – но не думаю, что тушенки – и начал, точнее, попытался чистить ногти пилкой – я вздохнул облегченно:

– Не очень-то у него и получается, – следовательно: натуральный – не прикидывается.

Так получается, что чему-то уже перестал удивляться, а что-то всё равно:

– Возмущает, – ибо:

– Так-то и я могу! – ничего не делать.

Подошел и дал ему по морде. Ко мне бросились со всех сторон:

– Что?

– Ты зачем его ударил – это наш.

– Надеюсь не Хим-Лер?

– Гауптман, – шепнул, не глядя на меня кто-то рядом. А немка закончила:

– Мост готов к взятию? – ибо другого ответа, кроме:

– Да, Телохранитель, – не ждала.

Я так и остался при своем мнении, что это подставной отряд, а вот для взятия каких укреплений, то ли красных, то ли белых – или, что у них есть еще там, скорее всего, немецких – пока не понял, так как и соображал:

– Моё задание в понятных мне координатах – так и не получил.

Что, видимо, и значит, отвечать придется и тем, и другим одно и тоже:

– Ми не знали.

– Тогда уж лирикой заниматься будет поздно, – услышал буквально над ухом, и махнул, как надоедливой мухе:

– Ну чё ты подлетаешь, как змея – незаметно?!

– Заводи Шарманку, поехали.

– Куда?

– Туда!

– На Мост?

– Почему с большой буквы?

– Он, наверное, стратегического значения?

– Здесь без стратегии вообще уже нельзя говорить беспредметно.

– Потому что со стратегией предметно?

– Ты начинаешь кое-что понимать, пленный.

Хотел возразить, что не я пленный машинист на службе у вермахта, а наоборот, они везут меня туда, куда мне было доверено:

– На взятие Моста любой ценой, – следовательно, использование медведей и незнакомых иностранок при выполнении этого задания не исключалось.

– Гауптман.

– Что, я гауптман? А-а, медведь тогда кто?

– Телохранитель.

– Теперь уж я ничего или даже мало, что понимаю, – сказал я, но про себя, ибо вот так спросить своего любимого руководителя:

– Ну, кто ты такой? – не мог пока что потенциально даже.

Я чувствовал за собой какое-то прикрытие, но также и понимал, что его мало не только для дополнительного вопроса к ней, но и потенциального разлегания на пляже вместе еще более-менее. Так-то бы наоборот, но не могу от нее отказаться даже в мыслях.

Мы отъехали, и я решил запомнить на всякий случай, что ни одного из немцев:

– Так и не расстреляли. – С другой стороны:

– Меня тоже.

Я тронул паровоз, но скоро начал возмущаться:

– Что-то всё так похоже!

– Окей.

– Я думаю, мы никуда не едем.

– Это не в твоей компетенции, – сказала Елка, я даже отшатнулся от такого предположения, но больше оно мне ничего не сказало, но я еще некоторое время не убирал голову из-под пространственного расположения кабины пилота.

Но всё равно, мне казалось, что этот встречный ветер уже был моим спутником, – но только:

– В обратном направлении! – и только сейчас решил, что мы едем назад.

Но поезд проскочил мимо Кр-асивого Места, как пассажирская Стрела, мимо кладбища, даже не задумываясь:

– Могут и здесь быть живые, как Алан Тьюринг, забитый в гроб еще не совсем живым.

Я сказал живым? Ну, может быть, и так.

– Где медведь? – спросил я.

– Спит.

– Хотел спросить его.

– Говори, я отвечу.

– Кто будет бросать уголь в топку паровоза?

– Ты не можешь?

– Нет.

– Почему?

– Потом деревенение спины переходит и на судороги мозга.

Впереди был мост через реку. И я кивком головы сообщил ей об этом.

– Не беспокойтесь, дорогой сэр, он сломан.

– Я не верю.

– Почему?

– Ты должна была говорить об этом раньше.

– Прости, я задумалась.

– Я тебе не верю.

– Хочешь немного секса?

– Во-первых, я не знаю, как у вас это делается.

– Во-вторых?

– Что во-вторых? Ах, во-вторых, ты хочешь, чтобы я не заметил:

– Мост частично разрушен, – сказала она.

– Уже поздно пить даже чешское безалкогольное пиво – мы упадем в пропасть на дне которой находится вода, и не разобьемся только в том случае, если глубина достаточна для замедления нашего свободного падения.

И упала на меня, но, увы, в создавшемся расслаблении я:

– Ничего не смог, – и постарался перевести эту ситуацию в высокомерие Высоцкого:

– Он ничего не смог. – И паровоз остановился, хотя и постепенно, а также на самом краю кончающегося моста.

– Я его строить не буду, – сказал после всего.

– Скажи спасибо, что я поняла твое сообщение, как трансляцию восприятия мира медведем.

– Но я не умею, честно!

– Хорошо, соври пару раз, но сделай! – так же, на повышенных тонах ответила она.

Слишком много препятствий, согласился и медведь.

– И я его понимаю, – сказал я, – надо поворачивать назад.

– Немцы – уверена – уже сообщили о нашей опасности.

Я потер лоб, потом всё же ответил:

– Не думаю.

– Ты и медведя принимаешь за немца? – спросила она, про себя ничего.

– Прости, но я тебе напомню: я тоже немка.

Сердце ёкнуло. Ибо одно из двух: должен быть еще один человек, который и есть еще один дополнительный немец, или она безответственного намекает на меня.

– Пока ты не извинишься, я ничего делать не буду.

Тем не менее, чтобы подтвердить нашу неспособность, мост начали строить, но без медведя – он только командовал.

– Это и лучше, – сказала она, – ибо даже я иногда забываю, то он соображает намного больше некоторых.

– Так это, он обычный медведь?

– Я не знаю, – ответила она, и тут же разделась.

– Опять?! – ужаснулся я – хотя и не так сильно, как следовало бы, в случае, что, прости, но уже вот так, – и чиркнул себя по горлу.

– Ладно, – ответила она, – я согласна, если сегодня работать не будем, но головой всё равно придется.

И решили, но только к вечеру, что надо искать объезд вокзала, где мы были намедни.

– Да, трогай, пока доедем, не было бы поздно, когда совсем стемнеет, – сказала она.

– Да в любом случае уже стемнеет, – хотел я возразить, но вспомнил про медведя, авось он и согласиться пошарить по ближайшему подлеску.

Но медведь сказал, что никуда не пойдет.

– Почему?

– Он хочет, – перевела эта, однако, не Венера Милосская, – чтобы ему повысили.

– Жалованье? Я не знал, что нам платят за эти разъезды по одному и тоже перегону, да и где деньги, Зин.

– Я тебя не Зин.

– Я знаю дупло, куда их кладут каждую неделю, – просигналил медведь.

– Я ему не верю, – обнадежил я себя.

– Ни одному его слову? – спросила она.

– Да, ни словам, ни делам, ибо мы еще не работаем неделю, а он обнадежил, что можем уже получить.

– Ну, и что?

– Я думаю, хочет затянуть нас на карточную игру в покер: придем – денег еще нет, естественно, ну и.

– Да, продолжай, пожалуйста.

– Вот тебе и Б, – потом придется работать только на долги этому более, чем подозрительном медведю.

Но и медведь заартачился: