Читать книгу Hannibal ad Portas – 3 – Бронепоезд - Владимир Буров - Страница 12

– Пусть выйдет, пока мы насладимся, – сказал я просто.

– Я те щас выйду, под кроватью жить будешь, как у Блока привязанный навсегда к ее равнодушной:

– Но-ш-ке-е.

Я всё понял, поэтому так и ответил:

– Отпустите меня – я попал не в ту Прохиндиаду.

– Ты не сказал пожалуйста.

– Так, пожалуйста.

– Теперь уже поздно, – поздравила и она меня.

– Вы, что?

– А что?

– Вы, что, не поняли, что у меня задание.

Она ответила сама, не давая рабу насладиться победой надо мной:

– Я – Кальтенбруннер – сия весчь – мой Мюль.

– Он Мюллер? – немного удивился я. И добавил:

– Если я расскажу всё, что он в подполье был командиром партизанского отряда – мне, что будет?

– Хорошего ничего не будет! – нагло гаркнул Ман, – ибо мы и есть партизанен!

– У тебя немецкий крест на шее, – ответил я холодно, хотя и шутя, а он его и хватился.

– Вот, пажалста, посмотрите, мэм, это не меньше, чем групен своего фюрера.

И, кстати, нам и надо захватить фюрера, – добавил.

– Зачем? – строго спросила она.

– Вместо него будет Кальтенбруннер.

– Это важно?

– Не знаю, мэм, но так надо.

Она ответила, что тогда надо убрать этого Кальта – Хальта, а она и есть тот самый Фишель-Абель, которого мы ищем.

Так-то понятно, не зная точно – кто есть кто – значит и не запутаешься, но всё равно непонятно, зачем нам Фюр, если с Кальтом легче договориться:

– Мне так непонятно.

– Тебе и не надо ничего знать – ты только Перевозчик информации.

Оказалось, Пере-Везти инфомэйшэн по-настоящему можно только в роли этого прохиндея:

– То ли, Картера, авось и Бруннера.

– В себе, как ты в нем, понял? – хотел даже замахнуться Ман, но я его опередил, сделав небольшой нок:

– Аут в правую почку, что многие только позавидовали:

– Первый раз за всю мою тридцатилетнюю истории в этом деле Перевоза на Ту сторону Стикса вижу такой Нок-Аут, – похлопал в ладони вошедший мэн с двумя телохранителями.

Это был третий неопознанный педант, надеюсь, не всё еще ее муж, я кивнул на Прохиндиаду, то ли Лариску, то ли – авось и – Лиговку – и хорошо, что это не одно и тоже, ибо тогда трудно будет отказаться, что я и есть ее:

– Самый первый законный муж, – и ничего страшно, если не считать того, что, простите, а:

– Всё-таки не справлюсь, наверно, сэр.

– Что вы сказали? – пропел он так, что можно подумать: жалеет, что не расстрелял меня вчерась-позавчерась, авось, и намедни, третьего, кажется, послезавтра.

– Простите, сэр, – ответил я, но вам желательно прикупить Ролекс, хотя бы за сто рублей, как у продавца цветов в фильме Свадьба Павла Лунгина, а с другой стороны, вас, наверное, всё равно не проверяют?

– Так точно, мил херц, только вы и ваш начальник охраны, заодно с Евой имеют это, так сказать:

– Полное право, – ласково махнул рукой я, еще не совсем и не до конца понимая, за кого меня здесь – таки – принимают.

И оказалось за Хи – куда без него, ибо это и будет самая большая Прохиндиада, если он остался жить вот так свободно, а не в ХГреции сидит в подвале, как Саддам Хуссейн заживо погребенный, или торгует маками в Миделиновом Картеле заместо Доктора Зорге, уже давно намылившего в Японию-маму, как коренной последователь не только Сакуры, но и Кама-Сутры.

– Мы пришли, – ответил на мой вопрос по Булгакову:

– Что здесь делает мистер Швондер, – пришли, так сказать:

– Добавить вам еще один вагон, сэр.

– Я – простите – но не Рузвельт и тем более не Черчеллино – коньячино – сигарино кубино.

И да, – добавил я побыстрее хоть что-нибудь, чтобы не начали гадать:

– Точно ли к тому обратились за поводом, все беды и победы повесить на него, а не на эту придурошную Лару или Лиговку – всё равно, пока что, ибо:

– Будут и другие.

– Меня куда, в Матросскую или и Бутыркой обойдемся?

– Простите, сэр, – вежливо обратилась ко мне Лара, – вас пока никто не назначает руководителем публичного дома.

– А тебе хочется быть его гранд-дамой?

Она промолчала, а этот Швондер – или, как его там – объяснил:

– Нет ничего опасного и вредного в том, что вы ошибетесь на очередной лекции по и о международных положениях.

– Ибо, не так страшен Хи, как его Малюта Скуратов?

– Очень, очень капитально сказано, дорогой мистер Холмс.

– Почему Холмс?

– Ибо вы как он видите предмет не только при свете, но и днем с огнем.

– Вот из ит?

– Не так страшна ложь, как правда о ее повсеместном распространении, – ответил он, и я понял, что здесь промашки уже быть не может:

– Не обман главное, а ужас о его повсеместном распространении.

– Поэтому, мэр, и нужен такой человек, как вы, способный говорить правду всегда и везде, ибо только заведомое враньё – это и есть, нет, не просто правда, а:

– Правда Непобедимая-я-я!

– Хорошо, – ответил я, – давайте попробуем немного потренироваться в этом деле: говорить, всё, что хочется, а на выходе всё равно будет только:

– Ложь.

– Простите, сэр, но вы случайно оговорились – Правда.

– Разве мы не поменяли их местами?

– Нет, конечно, – даже заволновался этот Третий – авось просто Швондер, – наоборот, если говорят:

– Правда – сразу включайте счетчик – это ложь.

– Если ложь? – спросил я, – правда?

– Всегда правда, – немного уже устало ответ, как теперь уже начал понимать я, Гэби.

– Если вам пока что не всё понятно, то имейте в виду – в случае размышления – делайте расчет не тавтологично, а по экспоненте.

– Вы имеете в виду, надо брать производную от предыдущего уже полученного результата, – ответил специально без знака вопроса, как мальчика для битья логики.

Майор, приставленный ко мне ранее, всё это время молчал, как рыба, сомневающаяся, что выбрать лучше:

– Уху или жарёху, – как вам, мил херц?

Но они даже не предложили ему, как Лева Задов матросу Железняку:

– В коридор! – или даже сразу:

– Катэллэ! – с итальянского: к стене, сволочь.

Тем не менее, сообщил, что я не хочу спать и с ним тоже.

– Он будет спать под кроватью, – наверно, пошутила Лара.

– Если только я могу называть тебя Клариса, которая надоела мистеру Пушкину, но зато еще нужна мне.

– Вот именно поэтому, – дал я тезис Гэби, – что в России убили невинную собачку Шарика по-русски и Бобика по-итальянски, – и началась революция.

А как Зинка-то плакала, мама мия-я! Не от их ли взаимообразного союза и произошел, – тоже, знак вопроса не нужен, ибо знаю точно, хотя и по косвенным причинам нового, совсем нового расположения звезд:

– Одной точно не хватает.

– Да, сэр, это именно вы и есть, – апп-солютно без улыбки сообщил, можно уже с уверенностью сказать:

– Великий Гейтс, – точнее, Гетсби, и тоже неправильно:

– Гэби, – это в десятку.

Когда все и ушли и даже Лариска, я прилег, чтобы осознать во сне, как всё было, а и не было. Но в дверь постучали.

– Я никого пока что не звал, моя милая. – И ответ:

– Я зав производством из соседнего – через один вагона-ресторана.

И тут не дают покоя – опять рестораны, как будто нельзя поесть дома или в парке на аттракционах мороженого с пирожками, хотя, конечно, из чего:

– Не проверить.

– Да, входите, но я пока сплю, посидите рядом, почитайте мои мемуары.

Но она сразу толкнула меня в бок, что, мол, как нарочно:

– Мы з вами хгдей-то встречались-ь! – и лапать куда ни попадя.

– Ты что?

– А что? Не генерал, чай, думаю, можно и без доклада тебя разложить на запасные части.

– Генерал, именно, почему ты об этом ничего не знаешь?

– Они пошутили, – ответила она и я почти сразу почти поверил, но ответил строго:

– Не балуй без приказа.

– Ты унтер-офицер – они тебя разыграли!

– Зачем? – более, чем строго спросил я. И сам догадался: неужели на случай подставы?!

– Небось, небось, – пощекотала она меня, – будет случай мы сами их подставим.

– В случае чего ты поклянешься на чем-нибудь, что Хи – это я?

– Клянусь уже сейчас.

– Спасибо, тогда давай, и давай, как можно дольше не просыпаться.

– Дорогой, слышь ты, я во сне не умею, пока не научишь, – сказала так, как будто засиделась в девках наподобие Татьяны Лариной. Между прочим, прототипа, скорее всего, Лары Бориса Пастернака.

Так сказать, пошла по лапам от долго поста-то. Но самой, конечно, как всем, тоже не только надо, но и очень хочется попробовать.

– Это я Лара, – сказала, как назло под руку толстушка зав производством вагона-ресторана, где даже Котлет по-Киевски и то, вряд ли найти даже по спецзаказу после его закрытия в 22—00.

– По какому времени, по международному?

– Сегодня? – она. И я решил больше не распространяться, даже, если у нее есть хромой, как не знаю, кто муж – пусть жалуется Папе Карло, что сегодня его обнесли на правилах уличного движения:

– Не ходи сюда – туда ходи, где есть размеченный черно-белыми линиями переход для инвалидов прошлой войны.

И бросились в рассыпную, но только она одна, из чего следует, что не испугался, а значит, еще есть надежда спеть песню про генерала. И несмотря на присутствие третьего человека в вагоне, подошел к зеркалу и штангенциркулем померил свои уши.

– Сейчас есть возможность наращивания всего, – сказал он, что могло значить только одно: за этим и пришел, чтобы мне кое-что изменить в разные стороны для:

– Маскировки? – решил уточнить я.

– Чтобы парализовать человека, одного устрашающего, как у жреца Пирамиды Майя, чуть улыбнувшегося вам сквозь плотно сжатые для быстрого разжатия зубы, взгляда – недостаточно.

– Что еще, надо уметь заговаривать зубы?

– Иметь взгляд изнутри и сверху, как на каракатицу, уже понявшую: не сегодня – так завтра, а что-то обязательно будет.

И предложил потренироваться.

– На ней? – спросил я и даже не успел понять, почему надо ее заставить преклонить колена, как тридцатилетняя старуха перед – по ее мнению – уже престарелым Жюлем Сорелем.

Чтобы повторяла неустанно:

– Их либэ дих, мой юный Вольтер, – как и делала сиськи-миськи одна милая Катя.

– Вы хотите сделать из меня настоящего Хи? – спросил на всякий случай, когда повариха ушла.

– Как настоящего.

– Почему именно, как, а не сразу в подлиннике?

– Потому что КАК – это и есть Подлинник.

– Кто он такой тогда? – уже совсем мало осталось того, что понял я когда-то недавно.

– Потомок жреца Пирамиды Майя, – больше пока ничего узнать не.

– Не удалось?

– Не решились, – так будет точнее, – и этот Док беспечально повесил голову почти до своего пуза, что, мол, если так было, то пусть и продолжается, несмотря ни на какие На.

– Людей очень легко запутать, – сказал Док и добавил: – Если не опасаться, что вообще перестанут чему-либо верить.

Кто этот Третий – Док, я так и не мог понять, ну не придурок же Стук, но спросил на всякий случай, чтобы вообще не забыть:

– Ты кто?

– Да, ты что, мил херц, забыл, как мы чуть не в одной колонне клюкву собирали?

– Простите, но вы на него абсолютно не похожи.

– Вы на профессора Женского – тоже.

– Это была шутка.

– Как сказала Пиковая Дама Пушкину, когда он решил заглянуть к ней в спальню, чтобы познакомиться поближе?

– Он не поверил.

– Вот что, что она еще молодая, или, наоборот, более-менее старая? Или вы думаете, как Набоков:

– Возраст? – и добавил: – Имеется ли это значение?

– Да, – согласился я, – большей частью мы трахаем не человека, а его вкусную, как кофейная – от Амбассадора – пенка. И, да, – решил я продолжить, – мне иногда нравиться, что я от природы уже профессор Женский, но люблю и того, кто находится неизвестно где, но где-то рядом – точно:

– Унтер-офицера.

– Вам, как истинному жрецу Пирамиды Майя ничего не надо будет делать самому, ибо Женского будет в вашем присутствии – не беспокойтесь – исполнять Ванов, а:

– А вы? – не смог не перебить я.

– Унтер- офицера.

– Так, я буду только трахать приходящую прислугу?!

– Вы что-нибудь еще можете?

– Извините, милый сэр, но я сам буду решать, как Король Лир, кому пасти какую козу.

– Вы король Лир, – повторил Стук, как эхо, предназначенное для раздумий хомо сапиенса.

– Хорошо, вы выбрали.

– Не хорошо, что я уже выбрал, а я сам решу надолго ли! – это можно запомнить?

– Вы предложили мне играть Шута перед вашим величеством?

– Пока только на испытательный срок, впрочем, извольте, но сколько жалованья вы себе положите?

– Немного, если считать по теореме Ферма.

– Хочешь доедать всё за мной?

– Если только вы не против.

– Хорошо.

– Хорошо, как только захотите меня уволить – дайте знать.

– Перестать есть, чтобы тебе ничего не доставалось?

– Спасибо, сэр, что присвоили не только меня, но и мою еду.

– Мог бы и отказаться от приглашения.

– Да, конечно, я еще подумаю.

– Если ты будешь думать, что должен делать я?

– Я вам буду напоминать по ходу действия.

– Мне не нужен суфлер.

– Мне тоже.

Утром мы вышли на мост и подстрелили два самолета, выследившей нас авиации. Пришла Лара, а следом за ней Лиговка, и до такой степени, что я решил, наконец:

– Значит, их две!

– Ты думал больше? – спросил Стук.

– Мало тоже не хватает, – постарался я ответить вразумительно.

– Одна может разделиться на двоих, – не позавидовал и он. И добавил: – Если часто думать, что их больше, и именно это больше тебе нравится.

Но они обе наперебой обратились к разлегшемуся на верхней полке Стуку:

– Гэби, – они даже, не спрашивая меня ни о чем, так его назвали.

Я почему-то так обиделся, что плюнул, вышел на ступеньку и сошел с поезда, спрыгнув в мягком месте. Прокатился всего ничего по откосу.

– Слишком много интриг для моего бессознательного легкомыслия.

– Вы воюйте, так сказать, а:

– Мы подождем.

И вернулся на станцию под названием:

– Конец, – и хорошо, что не фильма, а то можно подумать, что ничего и не было.

Вошла повариха и спросила:

– Какое меню вы хотите утвердить на завтра?

– На завтрева? – переспросил я, в надежде, что это всё-таки не та реальность, в которой мы живем.

– Пожалуйста, сэр, не надо со мной разговаривать, как с деревенщиной, я долго училась в городе.

– На кого? – не хотел спрашивать, но зачем-то всё равно спросил.

– Так на шифера, – почти ласково ответила она.

– На шнифера? – переспросил я.

– Рипит ит, плииз, я по-русски не всегда понимаю плохо.

– В том смысле, что плохо?

– Что плохо, то не лучше, чем хорошо, – ответила она.

А я даже застонал:

– Ну, опять началось!

Оказалось, к счастью, что на шофера.

– Разденься.

– Что? – и добавила: – Я этого себе не позволяю.

– Почему, боишься привыкнуть?

– Не то, что привыкнуть, но и отвыкать – тоже не хочется.

Пришлось выгнать с напутствием:

– Готовь тоже, что вчера.

Думал, что начальник этих поселенцев, но никто не обращал внимания на мои хождения вокруг да около рубимых ими деревьев. Наконец, один сказал:

– Доктор, мне ничего нет?

– Опять просит клизму? – спросил я другого.

– Скорее всего, кокаинум, – тоже пошутил ответчик.

Другой посоветовал:

– Ты ему должен самогонки полтора литра.

– Если не отдам, зарэжэт?

– Почему сражу это, но больше уже не получите.

– Чего? – спросил, но даже не стал дожидаться ответа.

А зря, ибо на пути к паровозу, через столовую с вывеской:

– Общая, – слово, видимо, было еще одно, и вот это уже произнесенное:

– Столовая, – но тут же кочегар с березовыми поленьями посоветовал:

– Называйте ресторан, тогда даст бесплатно.

– Общая, – начал я выяснение обстоятельств, что из чего тут превратилось: ресторан в столовую, или, наоборот, столовая до него выросла.

Но он сразу догадался:

– Если хотите можете опять сделать из него общую баню.

– Общую, или всё-таки по четным одни, а по остальным остальные?

– Это всё равно, так как всё равно привыкли мыться все вместе.

– Почему?

– Воды мало.

– Воды мало, – повторил я и вошел в этот забор, за которым не было даже крыши.

– Как здесь можно готовить круглосуточно? – спросил я.

– Вы правы, это будет невозможно скоро, – сказал голос головы, показавшейся из-под земли между двух поленниц.

– Ты кто?

– Ты, чё, Док, заблудился, что ли, не узнал?

– Тебе тоже я должен?

– Ты про Андрюху? Не обращай внимания, он говорит наугад, кто-то задолжал ему полтора литра самогонки, а кто – он не помнит.

– Так может я и задолжал, может когда-то и у меня был день рожденья.

– Не думаю, мистер. Вас здесь никто никогда не видел. И более того, мы уже давно не справляем этих Дней – чьего-то, но, точно вам обещаю – не нашего рожденья.

– Вас откуда набрали? – спросил я за обедом, перенесенным – пока строится новая столовая – в товарный вагон поезда, у которого их и было всего три, а последняя вообще платформа для перевозки леса.

После немецких лагерей? – добавил еще одну паузу их знаку молчания.

– Мы немцы, – сказала одна лесорубщица.

– Не верь ей, она говорит так нарочно, чтобы прощупать вас на место действия.

– Поставить на место? – попробовал я уточнить. И добавил: – Нет, я не немец.

– Но вы и на русского вруна не похожи, – сказал тот, кому я первому задолжал здесь полтора литра самогонки.

– Вы только не считайте нас за покойников, – сказал машинист, – а так нам всё равно, лишь не запрещайте нам пользоваться услугами этого Конца мира с его грибами, ягодами и рыбой.

– Вы не покойники, если любите еду.

– Вот здесь вы ошибаетесь, мистер, – сказал один, а другая добавила:

– У нас в Одессе это не едят.

– Да? – ничего не понял я.

– Мы отсылаем продукты натюрлих нашим любимым родственникам на Большую Землю, – сказала повариха.

Хотелось спросить, что они едят сами, но побоялся испортить себе аппетит, что они только едят:

– Вкусный Суп, – а:

– Какать совсем не умеют-т.

Что-то в них было, действительно, не то, хотя невооруженным предварительным знанием взглядом – непонятно, что они на самом деле имеют в виду.

– Покатай меня, – сказала она после обеда. И я решил, что, несмотря на ее ободранный вид, что-то имеет, но где?

– За душой, или между нами?

И, оказалось, действительно, увезла меня на паровозе куда Макар не гонял даже свои каравеллы с мороженой уже треской. Точнее, вряд, скорее:

– Соленой.

– Зачем так далеко ты увезла меня? – сначала спросил, а потом и наградил комплиментом.

– Не думай, мне не стыдно, мил херц, и перед другими показаться, какая я есть, но оценить реально, по достоинству, можешь только ты.

И не только подумал, но даже вынужден был сказать:

– Может не надо сегодня?

– Неизвестно, будет ли другой раз. – И подбодрила: – Ну, чего ты, раздевайся!

– Так и знал, что не вынесу ее принуждения, ибо прямых аргументов для отказа – никаких, и, как вот недавно просмотрел кино:

– Можно и отвернуться, чтобы не смотреть, что у нее там, ибо:

– Что-то же должно быть! – Не утону, чай, она, дура, скорей всего, ребенка хочет.

Вон у Гэби девять детей, а на уме только война. И до такой степени, что она уже кончилась, а уже опять не терпится – нет, не начать новую, а придумали же!

– Начать еще новей?

– Это ты спросила?

– Ты не запрещал вопросов.

– Хорошо, держи ответ: продолжить старую.

– Которая кончилась?

– Ну, естественно.

– Отлично придумано – это именно то, что уже не будет позорно.

– Не только не позорно, но и главное, никого не огорчит, – сказал я и предложил искупаться.

– Ты думаешь, я не могу так раздеться? Или ты боишься комаров?

– Да.

– Вода еще холодная.

– Так, я думаю, она здесь никогда не бывает теплой. И более того, теперь я понял, что именно этого беспредметного разговора я и боялся, когда сюда ехал, ибо:

– И бежать поздно, и ничего не делать нельзя.

– Всё раздевайся, я больше так не могу!

– Как так?

– Мы проехали сюда не меньше двух кубометров дров, назад возвращаться уже настолько глупо, что не смогу ничего понять еще месяц – не меньше. Тебя вообще, кто назначил поварихой? Манов?

– Я дочь министра легкой промышленности, отца ликвидировали, меня сослали сюда.

Чтобы убедиться в подлинности ее слов, переспросил:

– Легонькой?

Она утвердительно помотала головой, не в силах сдержать слез, что – как я решил:

– Не танково-станковой.

Я сел на пенек, не в силах понять, что происходит.

И оказалось, что ей стыдно:

– После стольких лет безмолвия, ни дать мне, ни взять себе в намного километров вокруг безлюдной тайге.

– Мир в нас, – сказал я со вздохом.

– У меня нет, – ответила она с таким тяжелым вздохом, что я поверил: трахнуть всё-таки можно, но как, она пока так и не сказала.

Меня нельзя трахнуть, потому что я стесняюсь быть с тобой в этих грязных тряпках.

– А сама?

– Я-то уже привыкла. – И добавила: – Отвези меня в Берлин в модный магазин.