Читать книгу Hannibal ad Portas – 3 – Бронепоезд - Владимир Буров - Страница 7

– И? Ах, и! Ничего.

– Ни ее,, ни паровоза?

– Да, мистер, так точно, всё, что, казалось, уже нажито почти что посильным трудом – пропало безвозмездно.

– Здесь ты ошибаешься, у нас за такие вещи платят.

– Не кровью, надеюсь?

– Да, не кровью, и это жаль, но вот приедет Ман, разберется, и тогда, если не успеете отвалить куда-подальше – или женишься, или алименты будешь всю жизнь платить, но, увы, не своим детям.

– Так, какой выход? – уже полностью растерялся я.

– Я уже сказал, какой: получи бронепоезд и на мост.

– Надеюсь, этот мост находится где-то недалеко, а не как обычно.

– Не знаю, что у тебя бывает обычно, но ты прав, этот мост в Хер-Мании.

– Да вы что?!

– А что?

– Какой смысл его брать, не понимаю.

– Ты на столько в себе уверен, что даже вопрос не ставишь своей правоте.

– Так война-то уж кончилась.

– Из-за того, что в прошлом не взяли один немецкий мост через Эльбу, нам пришлось положить пятьсот тыщ при взятии Берлина.

– И теперь рожать, что ли, некому?

– Ты рассуждаешь почти естественно и совсем не позорно, но вот некоторые менетики обещали устроить нам в честь победы мартено-генез, – а.

– Ясно, а пока так и не получается, и не получается. Думаю, им надо было изобрести литейную машину, как Дудинцеву – тогда, авось, как и его роман, смогли продавать даже на экспорт.

– Что именно, я что-то не поняла? – высунулась из окошка эта Гудини местной кухни, потому что я пока так и не принял окончательного решения, что не с ней же ездил на местный необитаемый остров.

А с другой стороны: больше никого не было. Но как предупреждали в разное время Ляо Цзы и Сократ:

– Это еще не окончательное решение, ибо из будущего может быть видно:

– Еще пару тех, кого раньше еще не предполагалось даже в проекте.

– Пока не будем думать о плохом, – опять уронила алюминиевую шленку проказница за окном раздачи.

– Может быть, нам повезет, – сказал я.

– Здесь не игорный дом, чтобы делать ставки.

– Да пусть поставит, – сказал Ван, вынув из супа, брошенную ему кость, хотя и небольшого размера, что по Ляо и Сократу могло означать:

– Еще будут гости-то.

И вот это:

– Гости, – всегда неприятно режет слух.

– Пожалуй, полдник я возьму с собой, – сказал я, – ибо надо проверить, не отвернул ли кто пробку на бронепоезде.

– Проверь, проверь, не все ли яйца еще без тебя пожарили, – опять начала судачить Застенка.

– Небось, не твои, – успокоил Ванов, – у вас в дороге будут свои куры.

– Их можно есть?

– На обратном пути.

– Сказки! – почему-то рявкнул я.

– Он не верит, что обратный путь планируется, – даже попыталась высунуть голову через непомерное окошечко государыня рыбка.

– Ну-у, – сказал зачем-то Ван, – можно уйти в обратную сторону, если сюда нельзя.

– Ты зачем это сказал? – теперь уже точно она вылезла на поверхность, как рыба об лед. Но я ее успокоил, что если надо заморожу так, что будет у меня свежей до самой Хер-мании.

И она теперь уже вышла в дверь со словами:

– Каким ты был – таким ты и остался, – намекая, что именно с этой песней мы будем брать их мало приступные рубежи.

– Ты не поедешь, – сказал я мирно.

– В принципе, это можно обсудить, – сказал Ванов, попросив компоту из клюквы, который – он думал – не пил еще.

– Хватит, ты пил уже два раза, не меньше, – процедила она сквозь зубы, ожидая продолжения его атаки, но пока не соображая ее качественного состава, а так только:

– Если пил, то сколько и с чем, если почти абсолютный трезвенник?

Но для проверки себя на наличие памяти спросила:

– Тебе с чем, с крохоборством, или с воспоминанием.

– Ни то, ни другое, – ответил он, – просто с сахарным тростником.

– Ты идеалист, что ли? – присела она за его стол с двумя стаканами, сделанными из бывших алюминиевых кружек, так как ручки у них обломались течением их времени использования, как вообще почти ничем не ограниченного, если не считать воровства времени здесь наливания.

– Я не буду, – сказал он.

– Почему?

– Где моя новая обливная? – угрюмо спросил Ван.

– Я даже не знаю, что такие часто встречаются.

– Она была красивая темно-коричневая, – сказал Ван.

– С таким благородным отливом? – тоже нашла нужным уточнить эти приличия персиянка. Ибо просто так, просто по-русски, или даже по-немецки ответить не в состоянии.

И она услышала моё междометие, ибо сказала:

– И да, для тебя, если что, информация, я русский тоже знаю.

И пришлось педалировать:

– Как немецкий?

Но она не смутилась:

– Да.

И дело дошло до того, что она дала ему уже чем-то немного затемненный кусок сахара, а он пообещал оставить ей эту кружку, как свою собственную награду за:

– Нашу победу!

– Ты че орешь, он хорошо слышит, – одним ухом при этом кивнула на меня, – запомнит и если что выступит моим свидетелем, что эту кружку не я, – и опять на меня чем-то мигнула, – не он даже, а ты сам украл эту кружку у приезжавшего пред-предпоследний раз Мана, что даже у него чуть не было истерики, не укори я его пообещанием доклада – пусть и после этой дополнительной войны о его высокоразвитых частно и даже собственнических инстинктах, скрытых на проверке у Дозатора его годности к майорскому званию – пусть и в такой глуши, как эта. – И.

И даже я забыл: пил уже компот или только собирался запастись им для нескучного перехода в дальние дали.

Неожиданно вошел Ман, а Лизунья кухонных принадлежностей ему и ляпни, едва он с порога не снял ничего:

– Ты бы снял фуражечку-то, в достойном всеобщего внимания месте находишься.

– Почему на таких повышенных тонах? – просто ответил Ман после того как сел напротив Вана, всегда находящегося в бывшей фронтовой фуражке, которую – как шутили здесь некоторые местные медведицы и другие волчата – скорей всего, снял с убитого немца, который до этого снял ее с убитого им американского майора ихних экспедиционных войск. Почему некоторые – не прямо в глаза, конечно, преследовали Ванова кликухой:

– Интер-Вент, – не совсем понимая смысла этих двух слов вместе взятых.

Так только:

– Чем-то, а лучше, чем быстро напрягающийся из частных водных условий местный хотун, ибо драпа – и то не всегда хватало для его всегда готовности к семикратной эрекционности.

Иногда не встает уже после первой штыковой, а откуда – спрашивается – вода? Неужели до такой степени уже не страшно, что плевать приходится на внутреннюю часть ее околыша, а:

– До начала атаки в ее полном равноденствии размер был похож на адресованный старшиной:

– Во время атаки голова садится, а фуражка, наоборот, расширяется – так что – сойдутся, как раз.

Но иногда получалось почему-то наоборот, спросить старшину о причине никогда не получалось по двум причинам: или он всегда уехал за пополнением запаса – и не хотелось сразу верить, что людей, а не продуктов для их питания – и другая, любопытная:

– Велика была фуражка только тем, кто в этом бою пал так, что больше и не поднялся.

Поэтому часто просили:

– Мне поменьше, пожалуйста. – На что что старшина отвечал:

– Какая попадется – та и твои кусты.

– Насчет крестов там ничего не написано?

– Я не понял, что ты ответил? – сказал строго Ман.

– На моей коричневой кружке не было креста, – неожиданно забрыкался Ван, видимо, на что-то намекая, но только не на, чтобы увязаться вместе с нами.

– Не бойтесь, он с вами не поедет.

– Побежит? – невинного резюмировала полковница – лучше: пока что:

– Половница. – Хотя ходили слухи, что был у нее полковник, пока его еще не расстреляли.

– Ее сослали сюда за то, что полковник покончил с собой, не досидев своего пожизненного срока до конца.

– Тогда еще пожизненно не давали, – сказал Ман.

– Уже, – видоизменила его формулировку сама Гусятница.

– Вам не прожить и двадцать пять, – бесстрастно сказал Ман, и хотел забрать свою коричневую с благородным отливом кружку, но Ван остановил его руку:

– На вашей не было креста! – айкнул он.

– На моей не было?! – рявкнул майор, – было.

– Да?

– Да.

– На этой креста нет, между прочим, – сказал Ван и отпустил свою лапу на некоторое время.

Но Ман нашел или успел незаметно сделать крест на внутренней стороне кружки.

– Как будто так и было, – сказал он и плюнул на просвет между самой кружной и ее ручкой так, что чуть не попал в глаз небольшим количеством слюны, пахнущей трофейной виски, Вану. – Не лезь под микроскоп своей рылой в следующий раз.

– Это как виски у вас женского рода? – спросила назойливая Липка, или, уж забыл, как ее звать-то, Крышка от кастрюли из нержавейки, может.

В принципе они все такие: когда-то были крышками, а теперь все сломанные.

В принципе, так, – резюмировал Ман, – всем по кофе с трофейными пирожными, – и скажу новость, как тост.

– Пирожных нет, – сказала Лиговка.

– Где они?

– В резерве.

– Я разве не резюмировал, что это очень важный тост?

– Всё равно их нет.

– Где они?

– Вы уже это говорили.

– Хорошо, пока что не буду совсем портить вам настроение, позвоню своему Ветро-Праху, чтобы принес мои личные.

Этим Прахом оказался местный Стук, но он тоже сказал, что:

– Пирожных осталось немного.

– Сколько?

– Десять.

– А было?

– Двенадцать.

– Почему так мало?

– Я больше не видел. Наверно, медведь съел, когда последний раз приходил лапаться.

Тем не менее, оказалось, что пирожные есть в большом и даже достаточном количестве, но они уже прошли глубокую заморозку, поэтому могут быть выданы только тем, кто останется в живых после первой победной атаки бронепоезда – будь то, хоть бензоколонка, хоть водонапорная станция.

– Я даже останавливаться не буду, – сказал я, точнее, только хотел сказать, но меня перебила эта Лиговка:

– Он ничего не понимает в происходящем.

– Немой, что ли, это хорошо, – сказал Манов, но я всё равно захотел поучаствовать, чтобы потом не часто посылали, как только деталь каких-то машин.

– Что ты хотел ляпнуть? – мутировал ко мне Ман.

– Перед атакой или после потчевать бойцов моего отряда пирожными? – это первое, и второе: