Читать книгу Скатертью дорога! Русские дорожные обряды, обычаи, поверья - Владимир Коршунков - Страница 8

В Сибири фольклористы записали такой рассказ: «А я три молитвы знаю наизусть, ну “Отче наш”, “Живые помощи” и “Богородицу”. И я их всегда читаю. Я их всегда читаю, читаю в дороге»[118]. У коми-пермяков – народа, находящегося под давним, значительным русским и православным влиянием, пожилая женщина вспоминала, как мама учила её: «…Всё время, когда будешь куда идти, надо читать молитву: “Господи, благослови, Христос. Господи, береги, сохрани”» [119].

Т. С. Ильина, изучавшая народную культуру Русского Севера, писала: «В современной деревне чрезвычайно распространены молитвы “в путь”. Исследователи называют их по-разному. В научной литературе нам встретились два основных названия для этих текстов – заговоры и молитвы. Отсутствие единого мнения на счёт того, к какому жанру можно отнести эти тексты, говорит о том, что они имеют нечто общее и с заговорами, и с молитвами». Ильина добавила: они называются также «молитовками»[120]. Если люди, использующие формульно организованные вербальные (словесные) напутствия, предпочитают именовать их «молитвами» и «молитовками», значит, с их точки зрения, это такие тексты, которые находятся в контексте православной традиции. Уменьшительное «молитовка» может указывать, что люди осознают их отличие от молитв канонических – подкреплённых постоянным церковным обиходом, и понимают не вполне официальный статус этих кратких, во многом импровизационных текстов.

Обычный мотив формульных вербальных напутствий – упоминание о святых, ангелах, Господе Боге, Богородице и Христе, которые присутствуют на той дороге, по которой нужно пройти человеку. Они прикрывают путника со всех сторон, охраняют и оберегают, отвращают от него зло. Опасные злые сущности – это и разбойники, и чародеи, и лютые звери, и «напрасная смерть», и болезнь [121].

Святых помощников, заступников, хранителей у русского человека было множество. В заговорных текстах от «лихих людей» и всякого прочего зла, что могло встретиться на дороге и в лесу, упоминаются апостолы Пётр и Павел, Иоанн Креститель, Иоанн Богослов и Иоанн Златоуст, Фома и Нафанаил, Михаил-архангел, архистратиг Гавриил, «Георгий Храбрый», Дмитрий Солунский, «Лука Залучитель», пустынники Антоний и Феодосий Печерские, святые Власий и Трифон, Андрей Первозванный и др. А также красное солнце, царица-водица, Божий дух-ветер, святая Середа…[122] Понятно: чем больше разнообразных охранителей, из числа которых ты способен призвать тех, что подходят к твоему конкретному случаю, тем действеннее будет сакральная защита.

В позднее время молитвы и заговоры могли звучать без точного указания того, к кому взывали для защиты и обороны. В Омской области записано краткое обращение, не очень ясно, к кому именно: «Очисть все мои пути-дороги, супостатам отыми зренье, владенье»[123].

Заметно, что оберегали в пути преимущественно те святые, которые ассоциировались с вооружённой защитой, считаясь воителями-защитниками, – прежде всего, Михаил Архангел и святой Георгий (Егорий Храбрый). Даже Николай Чудотворец понимался как заступник воинствующий, с мечом в руке (этот тип изображения на иконах называется Николаем Можайским). Конечно, у популярнейшего в народе святого Николая бывало много различных забот, но покровительство вооружённым людям: воинам, казакам, землепроходцам – важнейшая из них.

Русские женщины Водлозерья (края, расположенного на стыке Карелии и Архангельской области, к северу от Онежского озера) перед поездкой в лодке призывали «святую Марию» (то есть Богородицу) или же говорили: «Ангел во встречу, Господь по пути»[124]. В другом районе Русского Севера – в Северном Белозерье – до самого недавнего времени знали, что, прежде чем отправиться в путь, следует произнести специальную охранительную формулу. Например, такую: «Матерь Божья, Пресвятая Богородица, я в пути, а ты впереди, ангелы сбоку, Христос позади. Во веки веков. Аминь»[125].

Подобные тексты ещё недавно были всем известны и повсеместно распространены. В Череповецком районе Вологодской области в 1987 г. записано такое суждение: «Всегда надеюсь на Бога и его угодников. Уж как из дома выхожу, обязательно скажу: “Спаситель впереди, Николай Чудотворец позади, попутчики мне во всех путях-дороженьках. Верни меня, Господи, на родную землю, в родной дом живую и здоровую”. Три раза надо сказать, а “аминь” говорить не надо»[126].

В Усольском районе Пермского края записаны заговоры «в дорогу»: «Ангел-хранитель, Господь на пути, Святитель Никола, мне путь освети, Матерь Божья, со мной иди, Архангел Гавриил, врагов отгони»; «Едет Егорий Храбрый на белыем коне, златым венцом украшается, копьём булатным подпирается, с татем встречается, речью с ним препирается. “Куда, тать ночной, идёшь?” – “Иду людей убивать, купцов проезжих добывать!” А Егорий удал, ему дороги не дал, православных обороняет, в пути-дороге сохраняет»[127].

Специальная «молитва» в таком случае могла быть и вроде этой, из Новгородской области:

В иных напутствиях ангелам-хранителям, которые должны были, как в этом новгородском тексте, «забегать вперёд» и «путь расчищать», указывалось определённо, и как именно им надлежит защищать человека в странствии и вообще на жизненном пути. Вот как об этом говорилось у переселенцев-курян в Западной Сибири:

Полесские заговоры, произносившиеся перед отправлением в дорогу, – это тексты, в которых обычно рассказывалось, как святые оберегают человека в пути, сопровождая его, идя перед ним и возле него, а то и двигаясь навстречу. Иной раз в качестве обережных текстов и заговоров выступали широко известный в народе апокриф «Сон Богородицы», молитвы из круга «На сон грядущий», канонические молитвы «Живый в помощи» (90-й псалом), «Да воскреснет Бог»[130].

Насколько популярными были тексты-обереги письменного происхождения, можно видеть по такому примеру. Как известно, в XVIII в. Российское государство рьяно насаждало религиозное единомыслие. Сурово преследовалось всё то, что, в согласии с рационалистической, просветительской парадигмой того времени, определялось как суеверие, волшебство. В 1745 г. арестовали Евдокима Карамшина, дворового человека полковника Ивана Казакова. У обвиняемого обнаружили несколько заговоров и астрологических предсказаний. Он не отпирался и на вопросы судей прямо отвечал, зачем ему понадобилось такое переписывать: «…Для того что он Евдоким ездит часто по дорогам… а боится разбойников и лихих людей.» Кроме того, по его словам, в деревнях, куда ему приходится заезжать, случается немало колдовской порчи. Вот он и попросил у казака Василия Иванова «какой молитвы». Тот «вышеозначенное письмо дал ему списать, и при том говорил и кто сие де сию молитву читает и того человека бог помилует молитвами архангела михаила от воров и разбойников и от лихих людей и от порчи.» Столь же просто Евдоким толковал об имевшихся у него астрологических предсказаниях: он списал «Сказание о злых днях преподобному Ефрему» и получил «таблицу о несчастливых днях» «ни для чего иного только для знания по которому он Карамшин и исполнял и в те месяцы и числа как выше сего показано в дорогу и никуда не ездил признавая за истинну». Судя по всему, обвиняемый вовсе не воспринимал свои действия как нечто предосудительное[131]. С другой стороны, в те годы ездить по дорогам и впрямь было небезопасно, так что и определение по «таблицам» подходящих для поездок дней, и текст оберегающей «молитвы» – всё это для грамотного человека, каким был Евдоким Карамшин, становилось насущной потребностью.

Все такого рода заговорные тексты строятся по модели огораживания пространства. Выделенное, ограждённое пространство должно охраняться сверхъестественными помощниками и православными святынями. Тогда оно станет безопасным для находящегося в нём человека. По модели вычленения безопасного пространства вообще многое обустраивалось в народноправославной жизни. Иконы, часовни, пригородные монастыри оберегали границы поселения. Образы Спаса, Богородицы, Николая Чудотворца, Михаила Архангела (иногда и других святых) размещались на городовых башнях и воротах, часовни ставились при въезде в деревню, а монастыри бывали крепостями[132].

«Некоторые мотивы, характерные для народных молитв, произносимых в дорогу, семантически близки молитвам, содержащимся в молитвах “на сон”», – писала Т. С. Ильина[133]. Это понятно: заговоры и молитвы «на сон грядущий» тоже строились по модели ограждения безопасного пространства, по периметру которого располагались благие сверхъестественные покровители. Ангелы, святые, Богородица, Господь призывались, чтобы охранять спящего. Иногда указывалось, что человек оберегается крестом.

По мнению Т. Б. Щепанской, расположение фигур сверхъестественных помощников по отношению к идущему по дороге человеку в текстах народных напутственных молитв крестообразно: святые ограждают человека собою со всех сторон. Получается условная фигура вроде креста. Щепанская даже называла их молитвами-«крестами»[134]. Правда, уже в одном из самых ранних известных учёным текстов с мотивом «человек в окружении святых» – в «Молитве ко власти приход» (из найденной в Карелии рукописи конца XVII – начала XVIII в.) – кроме обычного ограждения святыми по сторонам от идущего человека говорится: «Стоит надо мною Спас с Пречистою Богородицею и святый Иван Предтеча…»[135]. Так что явно было стремление оградить себя не только по сторонам (как бы крестом – впереди-сзади и слева-справа), но и сверху. Тогда создавалось охраняемое, безопасное пространство во всех доступных направлениях. Тем более что быть наверху – привычная для святых позиция. Так что суть формульного вербального ограждения не в крестообразном расположении фигур охранителей, а в максимальной защищённости человека в трёх измерениях, со всех сторон (по горизонтали) и даже сверху (по вертикали). А крест действительно защищал, но с этим всё проще: нередко в таких текстах прямо говорилось: крестом крещусь, крестом защищаюсь, крест – моя оборона и т. п. Важнее было не столько предполагаемое крестообразное расположение в пространстве, сколько сам по себе этот предмет (крест как сакральный атрибут) или само это действие (крестное знамение).

Кстати, прозвание Иоанна Предтечи буквально значит «идущий впереди, предшественник» – ведь он предшествовал Иисусу, приуготовлял его приход, он-то и распознал в Иисусе мессию. А согласно «Молитве ко власти приход», впереди человека движется «великий святитель Николае со триста аггелы», в то время как «святый Иван Предтеча» находится наверху, вместе со Спасом и Богородицей. Вообще Иоанн Предтеча не слишком популярный святой в формульных вербальных напутствиях, и нечасто он идёт впереди, расчищая дорогу и защищая человека. Такое впечатление, что народ не слишком понимал смысл его наименования по-церковнославянски. Иначе в этих текстах Иоанн Предтеча чаще становился бы предводителем, тем более что он ещё и Креститель, то есть, по представлению простого человека, – со святым крестом в руке.

Важнее всего было пустить впереди себя по дороге самого могущественного защитника, даже более сильного, чем Иоанн Предтеча или Николай Чудотворец. В речи вятских крестьян XX в. отмечено устойчивое выражение «и то Бог вперёд». Согласно толкованию лингвистов, помогавших составить интересный свод индивидуальной лексики и фразеологии («Словарь бабы Нюры»), оно означает: «и то слава Богу, и то хорошо». Вот примеры его употребления: «Я кулижку присмотрела в ложбетине, дак на косево подсобирываюся. – Да я тамока в прошлом годе косила и три навильника накосила. – Ну и то Бог вперёд»; «Изба-то совсем оседаёт. Нонеча токо два бревна подвёл – всё недосуг. – И то Бог вперёд»[136]. По происхождению это, конечно, напутственная формула – призыв-пожелание, чтоб сам Бог находился спереди, охраняя человека от всяческой напасти. Просто у этого напутствия расширилась сфера использования.

Близкие аналогии славянским формульным вербальным напутствиям имеются в Библии, в православной традиции и даже в древневосточной ритуальной словесности – в аккадских заклинаниях и египетской «Книге мёртвых». Во всяком случае, по словам Т. С. Ильиной, «можно предположить, что народные молитвы с мотивом “человек в окружении святых” испытали влияние христианской книжности»[137].