Читать книгу Обманутые счастьем - Владимир Нестеренко - Страница 13

Часть первая
Радуга над пажитью
12

Оглавление

Грозно громыхнула над Зубково весть о японской войне. В уезде и волости появились царские офицеры, полетел хруст кованых лошадей на утоптанной дороге у земской управы. Последний февральский день не пугал недавними злыми морозами, но был колюч и заставлял носить кожухи, армяки со свитерами и беличьими да заячьими шапками. Указ о призыве на войну расклеен на воротах, возле него толпились люди. Дым цигарок, хмурый настороженный говор, тягучие минуты ожидания огласки списка призыва запасников, ратников, казаков, новобранцев на войну. Волость по числу едоков обязана поставить под ружьё дюжину мужиков до тридцати пяти лет. Кто окажется в этом роковом списке решит земство.

– Японец, говорят, в океане на островах притулился. И шибко много его развелось, земли не хватает.

– Китайцев и того больше, а вот не боится, воюет японец Китай, отобрать хочет у него сушу.

– Острова Курилы для рыбного промысла годятся. Он спит и видит себя там хозяином.

– У нас полно земли необжитой.

– Город там дюже важный Порт-Артур называется, и за него драка. Государь его отдавать не желает. И я не желаю, пойду с охотой японцу хрюшку чистить.

– Тебе терять, кроме бабы нечего. Прожил, пропил все ссуды, а у нас дети, хозяйство. Так и норовишь стянуть, что плохо лежит.

– Вон его подельник закадычный торопится, тоже добровольцем от нищеты на войну запишется!

В кабинете у волостного старшины Волоскова с поручиком шёл напряженный разговор по списку лиц подлежащих мобилизации. Таких набралось с гаком.

– Вы, ваше благородие, как прискакали к нам, как снег на голову свалился, так и ускачите растаявшим снегом, а нам здесь оставаться, жить, исполнять возложенные на земство обязанностями государем. Он приказал обживать Сибирь, без крепких мужиков она не покорится.

– Мы едем на войну. Защищать интересы империи, класть свои жизни, – поручик гладко выбритый, подтянутый и свежий говорил буднично, как о надоевшем деле.

– Я верю вам и понимаю. Однако прошу: войдите и в наше положение. Мы даём вам дюжину мужиков, но по своему списку – тех, кто в экономике земства большой роли не играет[7]. Вы же выдергиваете из села двух крепких мужиков. Они у нас уж давно не просят ни ссудных денег, коих так не хватает в казне, ни требуют благоустройства. Сами стараются: дорогу в хуторе гравием отсыпали, колодцы надежные вырыли, урожаи хорошие берут, скот разводят, даже масло бьют. И всё это скоро воюющей армии потребуется в большом количестве. Кто её кормить будет – голодранцы, какие есть в моём списке, но останутся по вашей прихоти?

– Господин старшина, это ваши заботы, свои я решу, когда в строю батарейцев увижу: Белянина, Нестарко и прочих.

– Вот за них-то я борюсь, ваше благородие, и по праву голоса земства вычеркнул из списка, – он хотел добавить, что вы как ветер-разрушитель пронесетесь над волостью, сорвете крыши с домов, и умчитесь, а нам эти крыши ладить надо, но, хмурясь, сдержался.

В кабинет, приоткрыв дверь, просунулась голова волостного писаря.

– Что тебе? – сразу же заметил его старшина, зная, что тот просто так под горячую руку лезть не будет.

– Дела на спорные головы принёс.

– Давай сюда! – писарь вошёл и подал расшнурованную папку. Старшина принял, махнул рукой, писарь удалился, с явным удовольствием глядя на офицера, который сидел у стола напротив.

– Так. Уточняю, гражданин Белянин Степан Васильевич, тридцати пяти лет от роду. Из списка выпадает по возрасту.

Офицер встал, протянул руку за документом. Вчитался. С неудовольствием вернул назад.

– Второй, Нестарко Евграф Алексеевич. Полных тридцать четыре года, но земство на него накладывает броню, как на крепкого домохозяина – нашу опору.

– Вы печетесь о нём, словно он ваш родственник.

– Как хозяин, ваше благородие, как исправный подданный государя. Снова повторяю – воюющую армию надо хорошо кормить. Хлеб и мясо будут давать такие мужики, как Нестарко. Если вы не пойдёте на уступки, земство будет писать прошение губернатору о наложении брони.

– Ваше право, господин старшина, я на уступки ходить не привык. И тоже стараюсь нести государеву службу исправно.

– Если он уйдёт, и пока команда сформируется, ему тридцать пять стукнет. В марте рождён. Нас же потом болванами обзовут. Могут мужика оставить в ополчении, вам-то какой прок.

Поручик, вскинув брови, поправив портупею, встал. Прошёлся по кабинету, раздумывая.

– И детей у него, вы мне сейчас скажите, полдюжины?!

– Не полдюжины, четверо: двое сыновей и две дочки. А вот лошадей у него полдюжины. Орловские скакуны, строевые, закупить для кавалерии можно парочку. Ваш приятель подпоручик по этим делам тут же промышляет. Подскажите.

– Зовите сюда этого батарейца. Взглянуть хочу.

7

От действительной службы освобождались: единственный сын, единственный кормилец в семье при малолетних братьях и сёстрах, призывники, у которых старший брат отбывает или отбыл срок действительной службы. Остальные годные к службе, не имевшие льгот, тянули жребий. Все годные к службе, в том числе и льготники, зачислялись в запас, а по истечении 15 лет – в ополчение. Давались отсрочки на 2 года по имущественному положению. Отслужившие сроки действительной службы, находясь в запасе, зачислялись в ополчение, в котором пребывали до 40 лет.

Обманутые счастьем

Подняться наверх