Читать книгу Обманутые счастьем - Владимир Нестеренко - Страница 7

В последний погожий день августа на почву пал заморозок, прихватив кукурузу, лист зажелезнился, опал, как и почерневший лист подсолнухов, тыкв и огурцов. Помидоры выстояли, только кое-где обронив ветки. Стала видна пузатая россыпь тыкв, удивляя обилием Евграфа.

– Тю, Одарка, Емельян гуторил о приморозке, я не поверил. А надо наматывать на ус. Край непознанный. С весны старожилы закладывают парники из навоза. Копают канаву, обшивают горбылем. На навоз – землю. Как загорит, высаживают рассаду капусты, помидор, в лунки огурцы. Такой парник добрую рассаду даёт и ранние огурцы. На следующую весну зроблю такой.

Супруги вышли управляться в хозяйстве, поить и доить корову, подобрать в кучу навоз, который прел для будущей подкормки огородной овощной мелочи. Небо синело на западе снятым молоком без единого облака. Бисер леденистой росы медленно превращался в слезы под первыми яркими лучами.

– Чтоб то изменило?

– Да хоть бы огурчики да помидоры снять с плетей, нехай померзли.

Евграф прошёл к грядкам, убеждаясь в гибели немногочисленных плодов. Сорвал огурец, он был холодный, сверху твердый с почерневшей шкуркой, обтёр его о рукав зипуна, откусил, захрустел.

– Трошки подмёрз, но отойдёт. Собери остатки. Нынче дошью клуню, а завтра наладимся жать хлеб, вызрел, достоялся!

– В наших краях жито уже в снопах, молотят.

– Здесь не европы, лето короче, морей рядом нет.

– Море тебе не печка.

– Э-э, не скажи. Кипяток в кружке дольше остывает, чем сваренная картошка, Одарка. Вот от моря и несёт теплом на сушу. Ты мне сколько раз борщ калёный подставляла, что язык обжигал? А картошкой с мясом – ни разу не обжёгся.

– Чудно! – засмеялась Одарка, усаживаясь под корову, протирая влажной тряпкой вымя.

Сентябрь отстегал август холодными ветрами и зашумел в лесах листопадом. Золотистые нивы запестрели мужиками и бабами с косами и серпами, выросшими одоньями снопов, биваками с шалашами и одринами, волокушами. Солнечный разлив держался устойчивый, хотя утрами на лугах изрядно росило, но вызревшее жито почти не вбирало в себя ночную влагу, только никло от налетавшего чумного ветра, упрямо стояло и лишь местами ложилось плешинами, тараща к небу свои драгоценные колосья.

Евграф со Степаном почитай, первыми выехали на жатву ранним погожим утром. Время подошло страдное, волнительное. Оправдается ли кочёвка сюда, взвеселит ли, а душа возрадуется или огорчится, измажет ту же душу дёгтем, полоснёт по сердцу тупой безнадёгой. Не раз и не два бывали тут мужики во время прополки хлебов, вспашке целика, многоразовой разделки дерна боронами. Смотрели пшеницу, вроде раскустилась, и колос выметала в срок, и налилась сочно молоком земли, а вот всё же редковатая. Местами огрехи из-за плохо разбитого перевернутого пласта. Жидковаты для целика оказались черниговский да тамбовский плуги, а бороны на деревянной клети с берёзовыми зубьями легкие и ломкие. Да, будь она неладна – неудача сивая – переживётся, поправится.

Да не шибко! Летняя пахота показала – менять треба орудья. И всё же, обливаясь потом, прокалённые зноем до шоколадного цвета мужики в июне и августе добавили в посевной клин по пять десятин, превратив целик в обнаженную, как мама родила, мягкую, разогретую солнцем и жадно ждущую семя землю. Эта опростанная от травы и сорняков сытая пашня, плугари верили, даст стопудовый с гаком урожай.

Прежде чем начать жатву, Евграф с краю сорвал пять колосков наугад, посчитал число стеблей на квадратном, ему известном по размеру пяточке, ошелушил колосья на косынке, загрёб в широкую ладонь, принялся отсчитывать зёрна, сбрасывая их на прежнее место. Стал прикидывать счёт в уме, глядя на Одарку с серпом в руках, терпеливо ждущую результат.

– Зерно ядрёное, но колос маловат против нашего. Тятя умел угадывать сбор едва ли не в яблочко и меня научил, – Евграф медлил с ответом, словно боясь больно ударить жену, наконец, решился на такую немилость. – У нас тут десятина – возьмём пять десятков пудов пшенички, овсы сыпанут гуще. Не богато, рассчитывал взять больше.

– Сколько будет кулей жита? – волнуясь, спросила Одарка, – хватит ли нам хлеба на год?

– Не пужайся, милая, досыта! На семена останется.

Евграф в подсчётах ошибся мало. Два ларя, что он устроил в клуне для засыпки пшеницы и фуражного зерна, были далеко не полные. Такая же картина у Степана. И всё же они рады: семьи будут сыты.