Читать книгу Расслоение. Хроника народной жизни в двух книгах и шести частях 1947—1965 - Владимир Владыкин - Страница 26

После смерти Сталина, когда прошёл очередной Пленума ЦК, Пономаренко был отправлен работать на Урал. Разделение постов между четвёрткой произошло, как говорят историки, ещё при жизни вождя, который, правда, тогда уже находился в коме. А потом уже на пленуме ЦК КПСС все четверо были утверждены в своих распределённых должностях.

Г.М.Маленков, как все считали, будучи замом премьера Сталина, являлся полноправным преемником вождя. Против него же никто даже не посмел выступить, так как он лучше их всех разбирался в экономике. Хотя и в подмётки не годился, поверженному им Вознесенскому, с которым с самого начала, как тот вошёл в ЦК партии, заняв кресло председателя Госплана, вызывал антипатию своим виртуозным знанием экономической политики. Впрочем, которую сам и выстраивал, начиная с тридцатых годов. Вознесенский, как считал Маленков, был в основном теоретиком, а потом уже свою теорию сам и применял в жизни.

– Пусть Николай Вознесенский нам на деле докажет, – говорил, бывало, Сталин Маленкову то ли серьёзно, то ли в шутку, – как его теория военного планирования сработает? А если не сработает, мы посадим его, чтобы он там думал, а ты, товарищ Берия, проследишь, чтобы хорошо думал, почему у него ничего не получилось…

– О, Иосиф Виссарионович, да хоть завтра я его отправлю в лесорубы! – заметил цинично Берия, поправляя двумя пальцами пенсне.

– Не спеши, пусть нам сначала докажет, насколько его экономика будет эффективна в условиях военного времени…

Потом, когда Вознесенский изложил своё видение военной экономики и как она должна воплощаться, Сталин в нём увидел действительно большого теоретика. И с того, 1932 года, Николай Алексеевич затмил собой почти всех старых экономистов. Поговаривали тогда, будто Сталин говорил своему другу С. М. Кирову: «Ты понимаешь, Серёжа, Вознесенский меня так покорил своей теоретической обоснованностью природы социализма, что я готов старых буржуйских экономистов, которые втёрлись к нам в доверие, много пишут, болтают о построении социализма, и как он должен перейти в коммунизм, а на практике ничего не делают. Даже нэп и тот толковали с буржуазных позиций. А нам нужны такие экономисты, которые только спорят о моделях социализма, но ни одной версии не предложили? Как ты думаешь, Серёжа, выгнать их за океан, или посадить, чтобы своими руками построили что-нибудь?

– Не знаю, Иосиф Виссарионович, может, в лагере наладят социалистическое отношение к труду среди ворья и жулья, – подумав, ответил Киров. Явно, не желая об этом говорить, хорошо зная привычку вождя потрафлять своим любимчикам.

– А ты знаешь, как со мной спорит Вознесенский?

– О, Николая я узнал в Ленинграде! У него прирождённое видение как должно в идеале развиваться народное хозяйство! Он видит циклическую организацию производства беспрерывного конвейера, который реагирует на спрос рынка. А без технологического и технического переоснащения всей промышленности, нам будет трудно преодолеть отсталость производства.

– Вот мы это ему и поручим в Госплане стать главным! – бодро заключил Сталин.

Однако же видные экономисты скоро поплатились свободой, они хоть и были толковыми учёными, но не могли совмещать теорию и практику. Сталин больше в них не нуждался. В его понимании Вознесенский заменил всех и стал основоположником советской экономики и потом с удовольствием наблюдал, как Маленков день ото дня мрачнел и менялся в лице при упоминании Вознесенского. А когда ещё в войну на совещании государственного комитета вступил в спор с Вознесенским, ненависть к которому переполняла всё его существо. Впрочем, всё его существо переполняла не одна ненависть, но и ярая зависть к тому, как Николай Алексеевич вполне аргументировано излагал свои теоретические выкладки по организации бесперебойной работы в тылу оборонных предприятий, и чем он излагал это вполне убедительно, тем Маленков в глубине души злился. Но его душевное состояние выдавали желваки, которые вспухали на твёрдых, точно вылитых из бронзы скулах, да желчью наливались жёсткие карие глаза. И тогда он опускал напряжённые взгляд и нервно постукивал о столешницу карандашом, забыв, что хотел делать в блокноте пометки о том, что слышал. Но когда Маленков увидел, точнее, почувствовал на себе зоркий взгляд Сталина, он тотчас положил на стол карандаш.

– Вы хотите возразить, товарищ Маленков? – тихо и спокойно спросил Сталин. – Мы дадим вам слово, а вы, товарищ Вознесенский, продолжайте; мы вас хорошо понимаем, – и Вознесенский, пошевелив желваками, вновь заговорил о плане эвакуации не одних оборонных предприятий, а всех тех, которые имели для страны важное стратегическое значение…

* * *

С того заседания Политбюро ВКП (б) прошло немало лет; давно миновала война, послевоенная денежная реформа, несколько раз понижались цены на промышленные и продовольственные товары, хотя розничные цены так и не вернулись к довоенному уровню. Но эту меру народ всё равно встретил с одобрением, вот только бы снизить налоги. Георгий Максимилианович Маленков, став премьером, в своих первых поездках по стране об этом именно и слышал и своим помощникам приказал подготовить постановление о списании со всех недоимщиков сельского населения и дважды повысил закупочные цены, чего не делало ни одно советское правительство. Но это объясняется вовсе не гуманностью Маленкова, а желанием войти в историю вот таким милосердным правителем…

Впервые сначала коллективизации сельское население вздохнуло с облегчением, а совхозы и колхозы также впервые почувствовали, что могут стать прибыльными. Ещё лет пять назад Маленков, желая опередить Вознесенского и тем самым показать себя с точки зрения экономики здравомыслящим политиком. Но Сталин не поддержал Маленкова, который полагал, что вождь консультировался с его противником и пытался подорвать его, Маленкова, авторитет. Конечно, после войны, хоть и быстро было восстановлено разрушенное врагом народное хозяйство, тем не менее, такая мера, как снижение цен на продовольствие и промышленные товары и повышение закупочных цен для сельского хозяйства, будет преждевременной, что отлично понимал и Сталин, и Вознесенский. Но Маленков, желая укрепить к себе доверие вождя, рьяно убеждал Вознесенского, чтобы тот уговорил Сталина пойти на необходимые для него же меры, что укрепит авторитет партии в народе, который тогда, придавленный непомерно высокими налогами, низкими закупочными ценами, еле-еле сводил концы с концами. Деревня, в отличие от города, от ран войны оправлялась весьма медленно. А запрет абортов после войны резко поднял рождаемость, тогда как детские ясли почти не действовали, но это скоро было устранено. В село поехали, правда, в самые сильные колхозы, так называемые самостийные бригады строителей, которые народ метко окрестил шибаями. Вот тогда и возникла насущная необходимость объединить слабые колхозы с наиболее развитыми.

Второго апреля 1951 года появилось «Закрытое письмо ЦК о задачах колхозного строительства, в связи с укрупнением мелких колхозов». Конечно, это письмо появилось, когда Н. А. Вознесенского уже не было в живых по «Ленинградскому делу», которое, как уже знает читатель, организовал Маленков, находясь в сговоре с Хрущёвым, Булганиным и Берией, сумев убедить Сталина в необходимости этих репрессий по спасению советской власти и угрозе её перерождения в оппортунистическую контрреволюционную организацию….

Маленков знал мнение Вознесенского по вопросу укрупнения колхозов, который был категорически против этого, собственно, не то что бы совсем, Николай Алексеевич предлагал дать больше экономической самостоятельности, и не объединять мелкие колхозы, а подготовить современных специалистов, которые бы разбирались в свободной экономике. Вот тогда Сталин категорически возразил против предложения Вознесенского.

– Нам не нужны новые кулаки, – сказал сурово вождь, мы создали колхозный строй и будем его укреплять не пряником, а кнутом.

– Мы потеряем инициативу колхозников, и разучим их совсем самостоятельно работать на земле, что со временем приведёт к застою и падению урожайности, хоть сколько бы ни распахивали земель! – запальчиво возразил Вознесенский.

– Ничего, товарищ Вознесенский, мы усилим социалистическое соревнование, чтобы не потерять инициативу колхозников. Ми подключим кинематограф и создадим такие картины, которые зажгут сердца молодых людей, и они поднимут село своим гигантским энтузиазмом! И ни за что не допустим застоя! Я в 1927 году видел в Сибири русского твердолобого мужика, который плевал на интересы рабочего класса, прятал хлеб, чтобы рабочий не строил социализм. А значит, и не жил! Буржуазная зараза пришла с нэпом, к которой ви нас возвращаете, но она не спасёт село, а превратит в сплошное куркульство. А это семя вредное, кулаческие настроения ми и впредь будем вытравлять калёной сталью! Мужик по своей природе – отсталый консерватор! Так что ми найдём способ, чтобы он не терял инициативы…

Тогда Маленков первый захлопал в ладоши. А Вознесенский покраснел и опустил голову. Нет, ему отнюдь не стало стыдно, ему было как никогда горько, что он всегда верил в правоту Сталина, но в тот момент был близок к тому, чтобы подняться и уйти с заседания, тем самым показал бы, что он остаётся верен своим взглядам на село, невзирая на кардинальное расхождение со Сталиным. Ведь в лице его он видел олицетворение партии, авторитет которой для него был выше своих взглядов. И потому он не мог постичь то, почему Сталин хочет по-прежнему держать село в стальных рукавицах, что оно должно только следовать его указаниям, но не здравому смыслу. В чём же дело? Маленков же ему представлялся безграмотным экономистом, который прочно встал на стезю популизма, имея поверхностное понятие о её сущности.

– Не переживайте, товарищ Вознесенский, ми вам прощаем заблуждение и по-прежнему ценим как экономиста. У нас один путь: мы поднимем село не одним социалистическим соревнованием, а новейшей техникой, о которой мы с вами не раз говорили. Вот и товарищ Маленков нас поддерживал. Так что скорее пишите свою работу – «Политическую экономию коммунизма…».

Именно на этих заседаниях Политбюро, перед тем, как Сталину уехать в трёхмесячный отпуск на юг, у Маленкова окончательно созрел план заговора против Вознесенского, с которым он сначала познакомил своего друга Л.П.Берию. И, к сожалению, Вознесенский был обречён…

Сегодня многие дальновидные историки считают, если бы после кончины Сталина, Вознесенский возглавил страну, то не было бы перестроек ни Хрущёва, ни Горбачёва, не было также и августа 1991 года, то есть радикально-либеральной контрреволюции. И мы бы шагали впереди планеты всей, но, как это всегда бывает, лучшие люди-специалисты у нас гибнут от рук ярых карьеристов и в первую очередь своих внутренних врагов…

Закрытое письмо ЦК ВКП (б) могло бы вовсе не появиться, если бы не статья Н. С. Хрущёва, которая была опубликована в газете «Правда» четвёртого марта 1951 года. Никита Сергеевич, по сути, импульсивный, резкий и скандальный политик (при Сталине эти качества подавлял), предлагал проводить укрупнение колхозов путём выселения колхозников из больших деревень. И на их основе создать колхозные посёлки, агрогорода, агрофирмы. Сталин решительно осудил такой вандальный подход, нельзя разрушать старые деревни, ломать дома, нельзя сокращать приусадебные земли.

В этом Сталин был единственно абсолютно прав…

Однако статья Хрущёва в народе и на местах вызвала бурю негодования и наряду с этим некоторые партийные деятели поддерживали автора статьи. Но это не понравилось Сталину, в закрытом письме он в пух и прах раскритиковал пагубные для села предложения по переустройству деревни. Хрущёв тотчас почувствовал смертельную опасность, быстро написал опровержение на свою же статью и клятвенно покаялся лично перед Сталиным, признав не только свои ошибочные выводы, но и тот вред, который он нанёс партии. Хотя это было весьма рискованное раскаяние, так как, если бы Сталин уже к тому времени не страдал атеросклерозом, он бы припомнил Хрущёву и тот разгром, – окружения летом 1941 года под Киевом, а в 1942 году – котёл под Харьковом. Затем в мае того же года, вопреки предупреждениям ставки не начинать наступление из-за недостатка боевого вооружения, Хрущёв и Голиков отдали команду Воронежскому фронту – занять линейную оборону. Однако танковая группа генерала Клейста пошла в наступление из Краматорск—Славянска. И в результате неожиданного немецкого танкового удара, фронт был прорван и наши войска понесли невосполнимые потери. И Воронежский фронт под командованием Хрущёва и Голикова – попятился и стал быстро отступать, теснимый врагом к Сталинграду. А через два с половиной месяца, чтобы остановить отступление наших войск, Сталин был вынужден подписать приказ – «Ни шагу назад!»

Вот поэтому сейчас Хрущёв испугался, ожидая в любой момент вызова к Сталину, и он не раз представлял, что тогда вождь не преминул бы напомнить: «Микита, почему ты постоянно ошибаешься? Думаешь, ми не помним твоё поражение под Киевом и Харьковом? А на Воронежском направлении? И вот сейчас ты нам предлагаешь уничтожить русскую деревню, а где будут жить колхозники, ты не подумал? В твоих мифических агрогородах? Кто же так вандально стирает грань между городом и деревней? Запомни, по тебе давно не один суд плачет, но и трибунал…».

Как только в сознании он прослушивал воображаемую речь Сталина, его охватывала нервная дрожь точно так, когда после войны, будучи первым секретарём ЦК Украины, начался голод, умирали крестьяне, и для спасения голодающих он просил хлеб. А Сталин не давал, ответив, что у них есть зерно, но они его прячут, такая природа хоть украинского, хоть русского мужика. А он, Хрущёв, их защищает, не пора ли ему уйти? И он, боясь, что его арестуют и, ожидая это со дня на день, заболел и надолго слёг, что, по мнению историков, Хрущёва и спасло. А потом гнев Сталина прошёл, и у него вновь возникла необходимость в Хрущёве…

Придёт время, когда Н. С. Хрущёв, казалось, возглавит страну надолго, отменит «Закрытое письмо ЦК» и объявит его ошибочным. А то, в чём он был обвинён, провозгласит единственно правильным решением. Между прочим, Хрущёв действительно хотел создать гигантские (с развитой аграрной и социальной инфраструктурой) колхозные посёлки и агрогорода, оснащённые передовой техникой. А для того, чтобы они стали реальностью, он повёл атаку путём введения налогового обложения против частных подворий как в селе, так и в городе, чтобы сельское население работало исключительно в колхозах и совхозах. Но его благие намерения не только не оправдаются, а произойдёт то же, что и сразу после войны, когда людям не на что было жить; они, пользуясь моментом послевоенной разрухи, побегут в города, где так же, как и на селе, требовались рабочие руки для восстановления взорванных, разбомблённых заводов, фабрик, а также на возведение жилых кварталов, которые сильно пострадали от бомбёжек и пожаров…

А кто тогда об этом не мечтал? Тот же Хрущёв подхватит эстафету от Маленкова. А пока для начала Маленков, желая облегчить жизнь селян, ослабил налоговое бремя и повысил закупочные цены (чтобы войти в историю как реформатор и защитник народа), в результате колхозники перестали изводить домашний скот, свиней, птицу. И село впервые за свою историю стало рентабельным. Но дальнейшая борьба за власть показала, что реформы Маленкова партия осудила, вернув село на круги своя. Короткая передышка от налогов и благо высоких закупочных цен только и запомнятся народу, и в память премьера сложили частушку: «Сократил налоги Маленков, на селе прибавилось коров, а товарищ Берия попал в подозрение»…

Но мы чуть забежали вперёд. Теперь пора вернуться к прерванному повествованию о том, что в те годы происходило на местах, на том же благодатном юге, а именно – на Нижнем Дону и в бывшей столице Войска Донского.