Читать книгу Записки сержанта - Владимир Владимирович Чихнов - Страница 24

Часть четвертая

1

Не за что стало работать. В магазине пусто. А если что и появлялось, – по договорным высоким ценам. Зарплаты только-только хватало на питание. На тридцать процентов упала производительность труда на заводе по сравнению с прошлым годом. Не стало соцсоревнования. Осталась одна работа, как она есть, в неприглядном виде, – как средство к существованию.

– Эй ты, старый хрен! Хватит шуметь! – ругался Дорофеев на Плотникова. – Как перекур, так он начинает шуметь. Хитрый старый хрен.

– Что, без меня не можете курить? – обращал Алексей в шутку неприятный разговор, наждак все же выключил.

– Иди сюда, покурим! – махал рукой Пашков.

Плотников прошел за вальцы, закурил. С ним Вадим много не разговаривал, в случае чего, мог послать и подальше. Алексей не обижался: был не лучше, тоже хамил. Два сапога пара. Если бы Алексей захотел стать другим, серьезным, то у него ничего бы не получилось: коллектив знал его как балагура и не хотел знать другим. Одна возня Плотникова с Зойкой чего стоила. Комедия. В работе Плотников был посредственностью. Занимал свое, только свое место в коллективе. С его уходом на пенсию шутки с Зойкой канут в прошлое. Но обязательно найдется другой Плотников, тоже бесстыдник.

Зойка с ведром, веником под мышкой прошла к станку Бушмакина подметать проход.

– Зойка, иди сюда! – вытянув тонкую длинную шею, замахал руками Плотников.

– А ну тебя, – донеслось.

– Ишь, не в настроении, – довольный, заметил Плотников. – Вчера мужик ее пришел пьяный с работы и сразу лег спать. Даже не удовлетворил. Хмелевой жаловалась. Зойку, мне кажется, трудно удовлетворить. Худая – жадная.

– Это зависит от организма, темперамента, а не – худая, толстая, – запальчиво принялся объяснять Вадим. – Думаешь, худая, так много надо? Не всегда так. Есть женщины, которым совсем не надо.

– Клавдия вот уж лет десять живет одна с дочерью, – стал Алексей серьезным. – Я не слышал, чтобы она гуляла, кто-то у нее был.

Вадим жадно затянулся сигаретой, сплюнул:

– Не слышал… В тихом омуте черти водятся. На днях у нее был день рождения. Подхожу я к ней, говорю: в гости приду. «Ой, я не готова к гостям». Заплакала. «А, кошка ты», – думаю. Буду за тобой еще бегать. Строит из себя.

«Станет она каждого принимать. Она не дура», – подумал Плотников, проникнувшись гордостью за Клавдию.

Пашков, не сводивший глаз с Плотникова, не выдержал:

– Неисправимый ты, Алексей, человек. Тебе через неделю на пенсию, а ты все о женщинах думаешь. Ты давай брагу ставь. Угощать нас будешь. Если не угостишь, лучше в цех не приходи. Понял?!

– Мне ящик водки обещали оставить по справке, – признался Алексей.

– Ну смотри, чтобы ящик водки был, – Пашков успокоился.

Плотников за глаза называл Сергея балаболка.

Пенсия для кого-то – это трагедия: работал, работал человек и оказался не у дел, никому не нужен. Не надо рано вставать, идти на работу. Нарушается привычный ритм жизни. Для кого-то пенсия – долгожданный отдых. Алексей ждал и не ждал пенсию: придет – и ладно. И вот, через неделю с небольшим – пенсия. Сильно болели руки. За кувалду Плотников уже не брался, а если надо было хорошо ударить, просил Пашкова или Дмитрия. В помощи никто не отказывал.

– Был у нас в СМУ бригадир один, Андреев, – рассказывал Вадим. – Баран бараном. Интересно он закрывал наряды. Я значит, режу, варю, а он, козел, пишет мне в нарядах: уборка снега. И говорит мне, мол, я тебе в наряде закрываю девять тонн, а разве ты перекидал бы столько снега за смену? А перекидка снега стоит копейки. Ты мне, балбес, заплати за произведенную работу, и у меня выйдет пятнадцать-шестнадцать рублей в смену. Видишь, как у нас делается? Не хотят платить. На зарплате экономят. А сколько у нас денег уходит на никому ненужные объекты? Канал построили, а оказалось, что его не надо строить, для экологии вредно. Деньги затрачены. Нет у нас хозяина.

– Так оно, – кивнул Плотников. – Как-то откомандировали нас, человек двести, на уборку картофеля. Приехали в колхоз, а там убирать нечего. Ведро картошки на человека. Целый день просидели. А ведь платить всем надо. В среднем девять рублей на человека. Капиталист бы так не сделал.

– Платить не хотят, – закурил Вадим, это уже была вторая сигарета. – Если бы мне платили, я бы эту стойку за четыре часа заварил, а так я ее буду варить смену, потому что мне все равно больше не заплатят. Что я буду варить четыре часа, что смену – все едино.

– Конечно, если бы платили, можно было бы работать, – охотно поддержал Вадима Пашков.

Сергей все хотел бросить курить, но ничего не получалось. Он полгода не курил, потом, по пьянке, снова закурил. Около трубы, где сидел Вадим, все было оплевано. Вадим страшно плевался, даже когда слюны не было, все равно старался сплюнуть. Он уже работал с КТУ, было самое высокое в смене среднее. Вадим уже больше не стремился сегодня сделать больше, чем вчера; есть работа – работал; нет – сидел, не ходил за ней. Дмитрий так же трудился, не старался, лишь бы смена прошла. Средний заработок был обеспечен. Чебыкин смотрел, чтобы человек работал, не сидел без дела, а как работал: старался, не старался – не важно.

Дмитрий размечал фланцы. Нерабочей какой-то была атмосфера в цехе. Плотников опять курил. Пашков слонялся без дела, не было слесарной работы. Хмелева с кладовщицей пошли в инструменталку делить ситец. Вчера на заводе давали дешевую колбасу по два килограмма на человека, сегодня – ситец, по пять метров в руки.

– И накормят и оденут. Чего еще надо!? – шутила Хмелева.