Читать книгу Записки сержанта - Владимир Владимирович Чихнов - Страница 7

7

– Следующая остановка – «Школьная».

«Хорошо съездили, отдохнули, – думал Чебыкин, глядя в окно. – Посмотрели цирк. Что ни говори, а культурные мероприятия сплачивают коллектив. Чаще надо проводить подобные мероприятия. От них большая польза».

Со скрежетом шумно раскрылись задние двери, из автобуса вышли Клавдия с Плотниковым. Они стояли на обочине дороги, ждали, когда пройдет транспорт, чтобы выйти на тротуар. Плотников смеха ради лез к Клавдии обниматься. Она не противилась. Но когда Плотников надоел, она грубо, по-мужски оттолкнула его от себя. Рано, в октябре, уже выпал снег. Сразу стало холодно. В автобусе было тепло, даже жарко. Зойка Копылова дремала, устало развалившись в кресле; ей выходить у больницы, это через полчаса, конечная остановка. Выражение брезгливости, пресыщенности застыло на ее бледном измятом лице. Клипсы, броши разные, цепочки, зажимы – все это болталось на Зойке в изобилии. Все украшения ее были не дорогими, по зарплате в 85 рублей. Такой нарядной ее еще никто не видел.

–Ну ты даешь! Тебя встретишь на улице и не узнаешь, подумаешь, артистка какая-нибудь, – все удивлялась Лысенко.

Зойка была довольна.

– Да не узнаешь. Артистка, – вторила она.

Автобус мягко подкатил к универмагу, опять шумно раскрылись задние двери.

– Счастливо доехать. До свидания. Спасибо за компанию. Ну, давай! –чуть тронул Чебыкин Сапегина за плечо, направляясь к выходу.

Мария Павловна Хмелева, Клюев, Садовский уже вышли из автобуса. Мария Павловна была новый человек в цехе, недавно устроилась. Токарь. Приехала из Ижевска. Среднего роста, молодая миловидная женщина.

– Мария Павловна, разрешите я вас провожу, – предложил Чебыкин. – Быстро темнеет.

– Пожалуйста, – была не против Хмелева.

– Хорошо отдохнули, правда? Целый год собирались в цирк и, наконец, собрались. То автобуса не было, то еще что-нибудь. Система у нас такая: на все надо разрешение, справка. В детстве я мечтал стать акробатом. Шаловливый я был. Ох и доставалось мне от отца. Один раз он меня так отшлепал ремнем, что я сесть не мог. Я не обижаюсь на отца. Как-то надо было меня учить. В школе я учился с тройки на двойку. Не было у меня тяги к учению. Если бы не Яковлев, один мой знакомый, я бы, наверно, техникум не закончил, бросил. Он меня уговорил не бросать. Хороший парень.

– Ух! Еле догнал вас, – отдувался Клюев. – Бежите как на пожар. Мария Павловна, берете меня в провожатые? Надежней будет. Двое. Целая охрана.

– Опоздали. Я уже пришла.

– Ничего. Я теперь знаю, где вы живете. В гости приду. Можно?

– Пожалуйста, приходите. Чаем напою.

– Чай у меня и дома есть.

– А больше ничего не держим. Закон не позволяет. До свидания.

– До свидания, Мария Павловна. Спокойной ночи. Всего хорошего, – подал Чебыкин руку.

Мария Павловна прошла в подъезд.

– Леонид Иванович, разговор есть, – хотел Клюев выговориться, устал: дома – скандал; на работе тоже неприятности.

Чебыкин умел слушать, если с чем был не согласен, то делал это незаметно, ненавязчиво.

– Леонид Иванович, я всю жизнь проработал слесарем. Чего я добился в жизни? Богатым стал? Да ничего подобного. На книжке триста рублей лежит – вот все мое богатство. В работе я никогда последним не был. Да мне ничего и не надо. Только иной раз обидно делается: работал, работал, а добра не нажил. Все, выходит, проел. На брюхо работал.

Клюев одевался просто. Зимнее пальто он носил уже шестой год. Ворот рубашки расстегнут, шея открыта.

– Сергеевич, застегни рубашку. Холодно.

– Я холода не боюсь!

– Ты, Сергеевич, верно заметил, – тяжело вздохнул Чебыкин. – Мы, в основном, работаем на себя, чтобы сытым быть, одетым. …ну на большее денег не хватает. Но есть еще один момент – через труд человек утверждает себя в жизни. Конечно, много у нас в цехе ручного, рутинного труда. Что поделаешь. Позавчера я был на дробилке. Там – сущий ад. Пыль, грязь, холод. Как там люди работают? У нас в цехе еще хорошо, работать можно. Светло, тепло.

– Рабочий человек не ценится. Так, работяга.

– Ну, Сергеевич, ты зря это… Рабочий человек – это главная фигура на производстве. В капиталистических странах как делается: прогулял человек – сразу выгоняют, а мы боремся за человека, воспитываем его. Ну выгоним мы прогульщика. Он устроится на другое место, там будет прогуливать.

– Один раз ошибешься – весь год будут помнить, весь год будешь плохим. А, что там говорить!.. – Не затем Клюев начинал разговор, чтобы ругаться. – Не поймем мы друг друга никогда.

– Подожди. Почему не поймем? – хотел бы Чебыкин разобраться. – Может, действительно, я что-то не понимаю, бываю не прав. Так ты подскажи. Мы делаем одно общее дело – выпускаем щебень. Нам нечего делить, как ты считаешь?

– Я никак не считаю, – отмахнулся Клюев. – Я – человек маленький. Считай не считай, все равно по-моему не будет. Вот так!

– Ты, Сергеевич, зря обижаешься. Ты бы мог быть передовиком, если бы с дисциплиной подтянулся. В работе тебе нет равных. Мне иной раз тебя даже жалко.

– Что меня жалеть! Я не ребенок, – подобрел Клюев. – Виноват – наказывать. Наказание – самый действенный метод воспитания.

– А я считаю, наказание – крайняя мера.

– Крайне действенная. Человеку скоро на пенсию, а вы учить его собираетесь. Смех и грех!

– Учиться никогда не поздно.

– Сколько на нашей шее грамотеев сидит, – зло взяло Клюева. – Сидят в кабинете, палец о палец не ударят, а деньги получают. Надо так делать: отработал четыре часа на производстве материальных благ, заработал себе на хлеб, а остальное время чем хочешь, тем и занимайся. Хоть звезды считай.

– Конечно, есть у нас еще такие кабинетные деятели. Но не все же такие.

– А может, так оно и должно быть, так богу угодно, чтобы кто-то работал, а кто-то – паразитировал. «И жизнь хороша и жить хорошо…», – пропел Клюев.

– В жизни, конечно, всякое бывает.

– Да! Да! Так оно! До свидания.

– Спокойной ночи.

– Спокойней не бывает.

«Сейчас начнется, – думал Клюев. – Сучка! Из дома еще выгоняет. Я скоро уеду. Нужна ты мне. Милицию вызывает. Знал бы, что все так получится, так лучше бы на старухе какой женился. Нужна мне ее красота. Была бы баба».