Читать книгу Мир наизнанку. Книга для тех, кто не разбирается в людях - Владислав Прусенко - Страница 7

(см. также главу «Ошибка экстраполяции»)

Предположим, я уверен, что всегда говорю правду (оставим пока вопрос, так ли это на самом деле). Как минимум, я всегда собираюсь говорить правду. Однако инверсия восприятия приводит к тому, что я каким-то образом полагаю, что окружающие в этой моей правде видят, ну как минимум, лукавство. И я начинаю думать, как эту свою правду подать таким образом, чтобы окружающие тоже поверили. Хотя если я говорю прямо, открытым текстом, я убежден, что они не поверят. Т.е. свою простую и понятную начальную мысль я начинаю выворачивать так, чтобы подстроить под (мнимое) восприятие окружающих. В результате мысль озвученная отличается от мысли подуманной довольно сильно. По факту превращается в ложь.

Откуда это лично у меня, допустим, понятно. От мамы, конечно: она тоже никогда не говорила прямо, но пыталась «пропетлять» между возможными возражениями так, чтобы всё равно выгнуть свою линию. Причем, большинство возражений существовало только в ее фантазии, так что крайне извилистая траектория, по которой она выражала свою мысль, была явно избыточной.

Но вот вопрос: а откуда это у мамы? А если оглянуться по сторонам: откуда это у 90% людей, которых я вижу?

Почему, пытаясь выразить свою мысль, я выворачиваю ее так, что от изначальной мысли вообще ничего живого не остается? Почему вместо того, чтобы прямо сказать, что «дела обстоят так-то и так-то», я строю фразу так, чтобы ни в коем случае не сказать вот это простое, но вынудить слушателя угадать мою мысль? (Кстати, иногда встречается в сессиях, когда клиент не хочет прямо описать свою ситуацию [или вообще никак не хочет ее описать], но очень хочет знать, что с ней делать. Получить однозначный ответ, не задав даже вопрос. Это всегда забавно.)

Я спрашиваю себя не столько «почему это так», сколько «как перестать»? Как освоить это искусство – говорить именно то, что думаешь, не пытаясь вписаться в чужие рамки, особенно в воображаемые?

Интересно, что этот волшебный пирует возникает тогда, когда я собираюсь, изначально не очень вербальную мысль или образ упаковать в слова. Хотя внутри себя я думаю все равно словами, по большей части. Так почему не озвучить именно теми словами, которыми думаю? Такое ощущение, что я вынужден переводить с уникального внутреннего языка на конвенциальный внешний. И в этих языках за одними и теми же словами стоят радикально разные смыслы. И конвенциальный внешний язык совсем не спасает, потому что слушатель снова переводит услышанное на свой внутренний диалект, и я вообще не знаю, что там случится на выходе.

Что это за выворот наизнанку? Или я чего-то не понимаю? Вот эта мучительная невозможность открыть рот и просто сказать, что я думаю… лично я от нее подустал. Дурацкая привычка моделировать сознание слушателя и пытаться говорить на его языке. Вместо того, чтобы говорить на своем.

И одновременно я регулярно слышу и читаю тексты, сложенные так, будто этого двойного перевода нет. Хорошо сложенные. (Хотя, возможно, это иллюзия).

Как начать говорить из себя и перестать переводить за других? А вдруг, понимать меня станет легче?

Вроде бы я верю, что думаю правду, но считаю, что в том виде, как я ее думаю, мне никто не поверит, не услышит или не примет всерьез. А значит, нужно так искусно соврать, чтобы слушатель сам додумал ту правду, с которой всё началось, и посчитал ее важной. Я превращаю правду в ложь, чтобы слушатель снова превратил ее в правду. Ну вот зачем мне так сложно? И как перестать?

(Есть, конечно, и другой вариант, когда человек говорит не для того, чтобы выразить мысль, а для того, чтобы полностью ее скрыть. Но это немного другая история.)

Как водится, я озвучил эти вопросы в своей закрытой группе в Facebook, и в результате пришел к следующим выводам.

Во-первых, имеет значение, о чем именно я говорю. Если я говорю о работе или чем-то другом в моей зоне компетентности – там, где чувствую себя экспертом – никакой инверсии не возникает; я говорю «из себя», и мнение собеседника можно вообще не учитывать.

Также не возникает инверсии, если я говорю с живым человеком. Мне не трудно прочитать его мысли и говорить на понятном ему языке. Идеальная подстройка. Я говорю «из него». (Может и зря, кстати, но это другой вопрос).

Трудности начинаются, если я 1) говорю о себе 2) не имею реального единичного собеседника – т.е. говорю на большую аудиторию, либо пишу на бумагу. Вот тут начинается какая-то псевдоквазия.

Например: я пишу книгу. О том, что мне интересно и в чем я разбираюсь. Книгу я пишу «из себя». Затем я рассказываю о книге реальному человеку. При этом я учитываю не только содержание книги, но и состояние ума человека, с которым я говорю. И наконец, я хочу написать, например, аннотацию или рекламный текст к своей книге. То есть, рассказать о книге гипотетическому слушателю, о котором, вообще говоря, ничего не знаю.

И вот здесь оказался подвох. Рассказывая о себе, что называется, «в космос», я всё равно рассказываю кому-то конкретному. И если его нет в реале, он есть в моей голове. Этому персонажу в моей голове я почему-то доказываю, что я не верблюд, не мудак, не вру, и вообще то, что я делаю, имеет какую-то ценность. Хотя я бы этим не занимался, если бы это было не ценно для меня самого, верно?

Кто этот персонаж? Сложнее было увидеть вопрос; увидеть ответ оказалось проще. В моем случае – это мама. В общем случае – это мама или папа; оно и логично, ведь наше восприятие мира опосредовано образами родителей, это азы.

Это маме я доказываю, что мой труд имеет ценность, что он вообще существует, что я не вру, ничего преступного не замышляю, и дальше по списку. Понятно, почему так: психика ребенка формируется в противофазе родительской, а значит, экспертность ребенка автоматически попадает в зону максимальной некомпетентность родителя, в его болевую точку. На автопилоте родитель защищается, а значит – отвергает экспертность ребенка тем или иным способом: игнорированием, обесцениванием, сомнениями, выворачиванием наизнанку, формальной пустой похвалой, и т. д. То есть у ребенка мало шансов достучаться до обычного автопилотного родителя, но никакой другой целевой аудитории у него просто нет.

В такой ситуации у ребенка есть выбор: принять как данность свою ненужность или бороться с ней. «Забить» на попытки самопрезентации и уйти внутрь себя, отгородившись от внешнего мира; или, наоборот, оттачивать навыки презентации в попытке найти брешь в обороне родителя. Хотя родитель тоже не дремлет и оборону свою совершенствует постоянно.

По сути ребенок делает выбор: научиться творить в себе из себя, то есть стать человеком сути; или научиться презентовать себя другим, преодолевая любое сопротивление, то есть стать человеком формы. И понятно, что это полярности. Чем глубже ребенок уходит в суть, тем хуже навыки самопрезентации. И, наоборот, чем активнее он себя преподносит, тем меньше ресурса остается на суть. Либо так, либо эдак.

Лично у меня сработал первый вариант. В результате, когда я хочу рассказать о чем-то важном, глубинном перед широкой аудиторией или на листе бумаги, я по сути пытаюсь рассказывать маме. А с мамой такой невеселый опыт, что она не особо понимала то, что я говорю, и в общем не особо пыталась; отделывалась пустыми формальными фразами. И вот я решаю задачу: как донести свою мысль человеку, который эту мысль слышать не хочет? А никак не донести; я всё детство пытался, но безуспешно. Внутренне осознавая безнадежность затеи, я, естественно, впадаю в ступор. Ни говорить, ни писать я уже не могу.

При том, что мама никаким образом не является мой целевой аудиторией, рассказываю я почему-то именно ей. А не тем, кому действительно нужно.

Выход, как обычно, проще, чем вход. Нужно заменить образ того, кому я рассказываю. Просто поставить другого слушателя. Нет, не реального, а внутреннего. Заменить этот фильтр.

Как это сделать? Я думаю, так:

– осознать и выписать по пунктам, как и в чем я оправдываюсь;

– для каждого пункта понять, какой ярлык за ним стоит – то есть, каким меня неявно назвали. Например: пустым, глупым, лживым и т. д. и т. п.

– Создать образ слушателя, который по каждому пункту будет думать обо мне противоположное. Который изначально уверен, что я умный, наполненный, честный. Которому можно просто сказать и не нужно доказывать. Который уже на моей стороне.

– Все сокровенное рассказывать только ему и людям, ему подобным. Только тем, кто уже на моей стороне. Готовым услышать.

У меня нет иллюзии, что это просто, но хотя бы понятно, с чего начинать.

(Вариант для ленивых: просто перестаньте оправдываться, даже внутри.)

Вышеописанный выверт сознания, скорее всего, явление системное. Внешний мир для нас опосредован образом контролирующего родителя, и, рассказывая о себе такому родителю, мы боремся за свою свободу и стремимся уйти от контроля. А значит, перед лицом потенциального контролера мы не столько стремимся раскрыть себя, сколько, наоборот, скрыть. Поэтому, неочевидные следствия.

1. Тот, кто говорит о себе, не зная собеседника лично – на бумагу, в камеру или в Instagram какой-нибудь – по факту создает идеальный защитный образ, который скроет от окружающих (и на время от самого себя) его внутренние процессы. Это не может быть правдой с вероятностью 99%. А может быть, и все 100%. Ну ОК, таки оставлю 1% на случай, если у ребенка были вообще не контролирующие родители, и у него нет вообще страхов и тормозов – такой вот идеальный сферический конь в вакууме.

2. Тот, кто говорит о себе без запроса, скорее всего, занят таким же враньём. Он сам себе пересказывает историю, в которой нет ни капли правды – просто чтоб не забыть. Потому, что ложь очень легко забыть, в отличие от правды, и поэтому нужно пересказывать снова и снова. Опять же, это никак не может быть правдой, с вероятностью 99%. А может и все 100%. Т.е., если кто-то вот так просто решил раскрыть для вас душу, будьте уверены, всё это – ложь. Либо другой вариант: человек пытается превентивно управлять вашим отношением к этой истории; будто расставляет флажки, которые отныне вам нужно не замечать. Никто не стремится раскрыть сокровенное незнакомцу, потому что это – опасно. Зато вполне безопасно – превентивно выдать историю, которая заставит вас чувствовать себя неловко, и всё сокровенное спрячет под кучей ненужных деталей, и вы точно не захотите пережить это снова. И у вас останется чувство, что вы знаете о человеке даже то, что не хотели бы знать… только всё это ложь.

3. Историю «о себе» можно разделить на две компоненты: то, что я делаю, и то, что я чувствую. Мало кто врет в обоих частях, но в одной их них врут почти все. Идеальная ложь – это ложь с элементами правды, когда события вроде бы истинные, а вот отношение к ним перевранное. Реже бывает наоборот.

4. «Человек сути» рассказывает себе историю о мире (возможно, придуманном мире), но не рассказывает миру историю о себе. Его внутренний мир – это нечто сокровенное, неизменное и неприкасаемое, и одновременно – сверх уязвимое (почему так – см. главу «Оценочное поведение и способы описания реальности»). Говорить о себе – значит подвергать себя огромной опасности.

5. «Человек формы», наоборот, рассказывает миру историю о себе (о придуманном себе), но не рассказывает себе о мире. Значит, он избегает рассказывать себе историю о внешнем мире, почему-то ему страшно именно это. Это (вместе с п.3) основные векторы: то, чем они заняты большую часть времени, основа их творчества и способ укрыться от неуютной внешней реальности.

6. Внезапно оказывается, что самовыражение изначально формируется как способ укрыться от части реальности, а не способ открыться чему бы то ни было. Что лично мне видится противоречием.

7. Если убрать из сознания фильтр-посредника в виде контролирующего родителя, это позволит «людям сути» легче говорить о себе, т.е. обрести какую-то форму; а «людям формы» это поможет обрести, наконец, какую-то суть.

Рассказывать себе о себе – и есть собственно самоописание. Чтобы самоописание было верным, чтобы отличать желаемое от действительного, нужно освоить сталкинг. Рассказывать миру о мире или другому человеку о нем самом – похоже на психоанализ. Это то, что делаю я, например. Это тоже большое искусство. Оба этих навыка по умолчанию не востребованы и толком не формируются. В результате, например, навык «рассказывать другому о нем самом» легко вырождается в навык «вешать на него ярлыки и проекции». А навык «рассказывать себе о себе» легко вырождается в «собирать на себя чужие проекции». Чтобы навыки не вырождались, нужно уметь отделять себя от другого, и это не вопрос морали и убеждений, это – способность видеть другого другим. Именно эта способность не формируется по многим причинам: и в силу детско-родительского слияния, и в силу общей ограниченности (неразвитости) ума. В основе я вижу отрешенность и безоценочность, способность видеть нейтрально и невовлечённо, которая формируется, например, в раджа-йоге. Еще раз: это не мораль, а особый навык, который нужно тренировать. То есть вы не можете просто принять решение «О, хочу, чтоб у меня это было!», как вы решаете начать или бросить курить. Это сложнее.