Читать книгу Записки военврача. Жизнь на передовой глазами очевидца - Вячеслав Дегтяренко - Страница 11

Оружие стреляет не только раз в год. Когда оно при тебе, то соблазн им воспользоваться велик, даже если ты не прирождённый охотник. Это как заноза, которую хочется вытащить из пальца. Но вместе с тем обладание им успокаивает и возвышает, особенно когда служишь в местах не очень спокойных.

– Док, дай из твоего пистолета пострелять!

– А из своего?

– Да мне комбат запретил оружие выдавать. Сказал, что мне незачем. На хлебовозке ведь езжу.

– Подожди, скоро он в отпуск уйдёт, тогда и постреляем.

Мы его побаивались из-за непредсказуемости и непоследовательности. После того, как дивизия устроила импровизированный салют на Девятое Мая, с двумя ранеными и сгоревшим складом, автоматы у всех изъяли, а пистолеты оставили только тем, кто подвергался опасности. Ежедневно мне приходилось перемещаться из полевого лагеря в жилой городок, а это четыре часа в день по малоохраняемой территории. Да и дом, в котором жила семья – «Титаник», – тоже считался зоной повышенной опасности.

Комбат ушёл в отпуск в ноябре. Спустя час, как вертушка увезла его из Ханкалы, в палатку медицинского пункта зашёл запыхавшийся и румяный Сашуля.

– Ну, что, док, едем в карьер? В хлебовозке лежит цинк патронов к ПМ.

– Хорошо, Сашуль. Я амбулаторный приём и перевязки закончу до обеда, а там и поедем. А где стрелять-то будем?

– В карьере, у трассы. Где обычно стрельбы проходят.

После обеда выехали за минное ограждение Ханкалы. Машина ползла с пешеходной скоростью. Петляющая дорога состояла из засохших грязевых рытвин и ухабов, оставшихся после осенних дождей. Ближе к месту назначения движение перекрыл солдат в бронешлеме и бронежилете с автоматом наперевес. Он нёс дежурство у свеженького бело-красного шлагбаума, которого ещё две недели назад не было.

– Приказ комдива, проезд транспорта в этот сектор обороны запрещён!

– Да мы туда и сразу обратно.

– Запрещено! Там и дорога перекопана! Вы не проедете… А в объезд – это по минному полю.

– Ладно, а нас пропустишь? Мы машину здесь оставим, сходим до карьера прогуляться.

– Да идите, только с дороги не сходите.

Взяли с собой по четыре пачки патронов и пошли к карьеру, где обычно проходили учебные стрельбы. По пути озирались по сторонам. Малозаметные красные флажки с белыми буквами «М» проблескивали сквозь высушенную летним зноем траву, как грибы-мухоморы после дождя. Карьер был громадной искусственной ямой, выкопанной добытчиками гравия и щебня. Лет пять-семь назад его разработку прекратили из-за грунтовых вод, и теперь он представлял собой этакий резервуар с косыми отвесными двадцатиметровыми стенами, маленьким озерцом в центре и обгоревшими мишенями разрушенных, проржавевших остовов трёх бэтээров.

Заходить в него неприятно: сразу чувствуешь тревогу в ожидании неприятностей, которые могут прилететь сверху. Но во время стрельб там выставляется оцепление, сейчас же мы были предоставлены самим себе и ощущали себя по-детски беззащитными. ПМ и пара РГД в карманах были лишь лёгким прикрытием, уменьшающим тревожный порог.

– Ну что, давай по банкам?

– Давай, начинай!

Насобирали консервных банок, выставили их на кирпичи. Мне вспоминалось детство, когда мы мальчишками вот так же стреляли из самодельных рогаток. Видимо, так и не повзрослели. Патроны, как всегда, имеют свойство быстро заканчиваться.

– Утолил жажду, Саш?

– Маленько… Продолжим завтра, док?

– Без проблем! Давай выбираться отсюда, как-то здесь неуютно вдвоём находиться. Да и стемнеет скоро.

Выбравшись из карьера, мы заметили две БМП, мчавшиеся в нашу сторону и окружающие нас с флангов. На броне восседали люди с разукрашенными лицами и банданами на голове.

– По всей видимости, спецназовцы. И, очевидно, по нашу душу…

– Бежим?

– Тебе хорошо, ты убежишь, а я как?

– Ну ладно, тогда будем ждать. За бегущими могут ведь и очередь послать…

Через пару минут машины остановились.

– Стой, стрелять буду!

– Да мы и не бежим. Свои мы, ребятки, свои.

– Руки за голову! На землю лицом вниз!

– Не чудите, ребята… вы, может, с кем нас спутали?

– Молчать, сука! Ещё слово скажешь, и оно будет последним.

Есть команды, о смысле которых не задумываешься и которые выполняешь автоматически и без вопросов. Их не нужно осмыслять, чтобы понять. В наши спины направили стволы АК. Небольшие стволы, диаметром с медный пятак, но от них так и веяло холодом, быстро распростряняющимся по телу. Мы ясно ощутили, что это уже не детские шутки. Всё, на что оставалось надеяться – на психическую устойчивость обладателей оружия.

Второй раз задумываюсь о бренности жизни за прошедшие полгода…

– Вы что тут делали?

– По банкам стреляли в карьере. Вот пистолет. Вон там гильзы наши валяются.

– Рядовой Иванов, ПМ изъять. Рядовой Сергеев, бегом в карьер. Проверь, есть ли гильзы. Эх, жаль, что вы не карандаши, мы бы вам здесь устроили праздник, пожалели бы, что на свет родились.

«Карандаши» – это на сленге некоторых офицеров «солдаты».

– Нашёл гильзы, ещё тёплые, товарищ капитан.

Голос принадлежал чумазому от краски солдату в кедах на босу ногу. У меня даже от сердца отлегло – лёгкая отдушина в происходящей чёрной комедии.

– Возьми с собой парочку. Всех на броню, и поехали к коменданту, он на КП сидит. Видел вас из бинокля на наблюдательном пункте.

– Надо так надо.

Мы залезли на БМП, который лихо доставил нас к командному пункту.

Разговор с комендантом был недолгим. Точнее, это был монолог. Комендант оказался кавказской наружности, плотной конституции, с признаками алиментарной гипертрофии. На нём красовался натовский камуфляж с аляповато поблескивающими полковничьими звёздочками на погонах, а шитая высокая кепка поблескивала двухголовым орлом:

– Что делали возле кустов, …? Подозреваем вас в связях с боевиками. В этом месте работает чеченский снайпер. Мы уже неделю его выслеживаем. Что вы ему там передавали в белом пакете? Вы уже были на прицеле нашей СВД. Садитесь в уазик, отвезу вас на гауптвахту до выяснения ваших личностей. Оружия, гранаты, удостоверения личности останутся у меня. Капитан, надень на них наручники.

Наши отговорки и объяснения в счёт не принимались. Нас закрыли в «собачник», или «волчатник», бронированного уазика, представляющий из себя безоконную душную металлическую кабину в заднем отсеке автомобиля (обычно там перевозили арестованных или багаж), и повезли теми же ухабами, но в другом направлении и с меньшими удобствами.

Гауптвахта представляла собой большую клетку-вольер площадью примерно тридцать метров. Вместо стен и потолка – толстые металлические прутья, умывальник из пластиковой бутылки, четыре лавки по периметру, стол по центру и отхожее место за рваной клеёнкой. Нашими соседями были два солдата-беглеца и заросший небритый майор в грязной камуфлированной немецкой майке и пятнистых брюках швейцарской армии.

– За что, ребята, попались?

– Да так, по пустякам, по банкам стреляли. А ты?

– А я из отпуска опоздал на два месяца. Вот дело шьют. Вторую неделю жарюсь здесь. Водки хотите?

– А можно? Нас ведь допрашивать сейчас будут, протокол задержания составлять.

– Не переживайте, до утра никто о вас не вспомнит. А ночью здесь холодно, да и комары спать не дадут.

– Разливай!

– Чашек нет, из горла по кругу. Вот хлеб, соль, луковица.

Казалось невероятным, что находишься под арестом, сидишь в тюрьме, пьёшь водку, греясь у небольшого костра, разожжённого в пепельнице из ржавого обода заднего колёса грузового автомобиля. Смотришь в его пламя, и в подсознании всплывает что-то древнее, оставшееся от наших доисторических предков. Всего каких-то несколько часов назад я лечил больных солдатиков, перебинтовывая нагноившиеся потёртости стоп и вставляя дренажи во вскрытые флегмоны, а сейчас меня подозревают в шпионаже, отбирают личное оружие и удостоверение личности. Жизнь умеет преподносить сюрпризы. В армии никогда не знаешь, что тебя ждёт. Планируешь одно – за тебя решают другое.

Но наши наихудшие опасения не сбылись. Как только мы стали укладываться на лавку, разводящий привёл к нам старшего прапорщика Степаныча, которой здесь знал всех и всё. Он был одет в новенькую горку (камуфляж горного спецназа), представился замкомбатом, забрал моё оружие, наши документы и освободил из заточения. Трёхчасовый плен закончился. Вечером наша история облетела весь лагерь, и утром не было отбоя от вопросов. Ну а когда через две недели из отпуска вернулся комбат, он объявил нам по выговору и отчитал в самой жёсткой форме.