Читать книгу Записки военврача. Жизнь на передовой глазами очевидца - Вячеслав Дегтяренко - Страница 2

Ноябрь 1999 г

– Чего ты сейчас хочешь, капитан?

– Я? В Чечню!

– Так там же война!

– Вот я и хочу на войну. Что мне в Бурятии делать? Лбы разбитые зашивать, с парашютом прыгать да из запоев выводить?

– Хорошо подумал, капитан?

– А что думать-то, товарищ полковник?!

– Вот тебе лист бумаги… Пиши рапорт на имя командующего СибВО, «прошу направить меня для дальнейшего прохождения службы в Республику Чечня».

Май 2018 г

Война не покидает меня. Прошло тринадцать лет, как я оставил чеченские берега, и месяц, как снял погоны, а каждый прожитый день и ночь напоминает мне о ней.

Это не диагноз ПТСР (посттравматическое стрессовое невротическое расстройство), придуманный американскими психиатрами для солдат-неврастеников и страховых компаний. Напоминанием служат ежедневные события, которые происходят далеко от линии фронта. Хотя в Чечне фронта как такового никогда не было. Опасность ждала везде: от случайной пули сослуживца, минных полей, мирных жителей, вирусного гепатита и платяных вшей.

– Во сколько вы можете оценить свою ногу… так сказать, выше колена?

Этот вопрос, который задал коллега председателю врачебной комиссии.

– Вы же знаете, что такое фантомная боль, доктор? – спросил одноногий пациент отделения неврозов.

«Что он имел в виду? – подумал я. – Клинику или ощущения?»

Когда я уходил на войну, батюшка – настоятель Серафимовского храма в Питере – сказал, чтобы я берёг свою ногу. Как можно беречь именно ногу? Как вообще себя можно сберечь в этой жизни? Самая пустая фраза: «Береги себя». И звучит чаще как безразличие. Всё равно что сказать тост: «Желаю тебе…» Это проекция, пожелание, направленное на себя, а сказанное другому. А «береги себя» – это заедание собственной тревоги, собственной слабости. И парень, которому десять лет назад в Чечне на мине оторвало ногу, это понимал.

– К страху привыкаешь и уже понимаешь, когда летят пули прицельно в тебя, а когда мимо, – рассказывал он о первых днях. Я слушал его и вспоминал, как мы с начальником аптеки после субботней бани в вагончике сидели на Ханкалинском пригорке и слушали «птичьи трели». Пули на излёте похожи на птиц. Но когда пьёшь спирт, страх улетучивается, изменяется сознание и восприятие реальности.

«Я видел пули, доктор, – вспомнил я слова пленного ГРУшника. Его как раз освобождали, когда во время обмена пленными началась двухсторонняя стрельба. – Вы можете мне не верить. Я видел их серые тельца и пригибался. Поэтому я сейчас сижу перед вами…»

Парню оценили ногу в сто пятьдесят тысяч рублей, поставили немецкий протез. Он десять лет служил с одной ногой, но не стал невротиком, а стал психологом, спортсменом.

– Компенсация! – сказала коллега-психиатр.

– Все бы такими красавцами становились! – парировал я.

Но боль его не оставляет:

– Представьте, что у вас оторвало ногу, и вы чувствуете, как болят пальцы несуществующей ноги. Как будто в них вбивают гвозди, которые не вытащишь никакими плоскогубцами. Рука тянется поначалу к анальгину, потом к трамалу, потом к морфину, и он убивает вас, медленно, но верно.

Вчерашний больной выбрал страдание, спорт и работу. Но государство у нас жлобское. Раз десять лет служил с одной ногой, значит, не болел, раз терпел боль, значит, придумываешь. Образ Маресьева, который я ставлю в пример нынешней молодёжи, закрепился в куриных мозгах экспертов. Но герою-любимцу дали квартиру на выходе из метро «Пушкинская», а чеченский герой не заслуживает даже двух миллионов стремительно обесценивающихся рублей.