Читать книгу Сложнее, чем кажется - Ян Рубенс - Страница 5

Этот пронзительный страх и чувство стыда останутся с ним навсегда. Будут зудеть внутри почти всю его сознательную жизнь. Даже когда изменится все вокруг, когда изменится общество, они останутся с ним.

С первого дня в художественной школе за Яном бегали все девочки, и старшие, и младшие. Еще бы! Такой загадочный красавчик – молчалив, необщителен, но с таким внимательным взглядом, с такой природной осанкой! Ошибочно, кстати, считать, что девочки в свои десять, а тем более в пятнадцать лет не могут оценить осанку.

Ян понимал, что ему уделяют внимания больше, чем другим, чувствовал себя неловко и с мальчиками общался так же мало, как с девочками.

Художественная школа находилась в старинном двухэтажном деревянном особняке. Полы скрипели от каждого шага. Он шел в туалетную комнату менять воду из-под красок и слушал доски под ногами. В узком коридоре стояло человек пять мальчишек из старшего класса. Ян хотел пройти мимо, но вдруг понял, что ему преградили дорогу.

– Здорóво! – звучало недобро…

– Привет… – Ян ответил испуганно. Он не знал с кем здоровается.

– Не ходил бы ты туда…

– Почему?

– Не твое дело.

Ян развернулся и пошел в туалетную комнату для девочек. Машинально. Ему же надо сменить воду.

Уже вечером, из разговоров он узнал, что в мужской туалетной целовались! Очень романтично! Целоваться в туалете я бы не хотел… А где бы я хотел? А с кем? – он задумался об этом впервые. А люди-то уже целуются вовсю! Сколько им? Тринадцать? Четырнадцать? Стало немножко завидно. Он начал перебирать в уме девчонок, но ни одна не вызывала у него желания целоваться. Может, я медленно развиваюсь?

И тут в углу зачирикали-защебетали:

– А вы знаете, что там целовались мальчики?

– А ты откуда знаешь?

– Я видела! Видела, как они туда заходили!

– Да ну, этого не бывает!

– Бывает! Мне одноклассница говорила, что бывает!

– И мне сестра старшая говорила – бывает! Мальчики друг друга любят и друг с другом целуются!

– А может, не только целуются?

И девчонки захихикали, попискивая от удовольствия: какие взрослые штуки они знают! Увидев, что Ян их слушает, сгрудились своей стайкой плотнее и захихикали еще громче, зашептались, затем одна из них, самая старшая, – лет пятнадцати, – повернулась к Яну:

– Эй, новичок, а ты бы смог поцеловаться с мальчиком?

«Да…» – ударило в голову и понеслось куда-то вниз. Но вслух он, конечно, ничего не сказал, только глянул волчонком, боясь покраснеть. Как неожиданно отяжелели ноги!

– А то вот, мы с девочками смотрим, мы тебе не особенно интересны! – и они опять все засмеялись в кулачки.

Ян презрительно дернул плечом, и как мог быстро, вышел из класса. Душно! «Целовались мальчики… Такое бывает… А ты бы смог?» Он крутил в голове фразы.

Конечно, позже выяснилось, что мальчики вовсе не целовались, а банально курили. Но назойливый фразы в голове остались, не отпускало то чириканье-щебетание, и уже неважно было, что делали эти мальчики. Важно стало, почему фразы не забываются.

Он машинально ходил, машинально ел, автоматически отвечал на вопросы, почти не спал. Потом стал плакать по ночам. Что ему делать? Что это такое? Почему он все время об этом думает? Он даже почти видит!.. И опять плакал, и снова видел. Он еще больше похудел. А потом перестал рисовать. Не мог!

Эти незнакомые, незаконные мысли вытеснили все. С утра он ждал только одного: когда останется в одиночестве и будет думать, думать, думать, представлять, и снова плакать от стыда, непонимания и отчаяния. Но все равно ждал ночи – чтобы остаться наедине со своими мучительными фантазиями. Они пожирали его, затягивая с преступный, уже такой опасно взрослый сладостный мир.

Он слышал, как это называется. Неужели он такой?! Ему нужна помощь? Он болен? Кто объяснит? Его никогда никто не поймет?

Мальчишки в школе уже вовсю обсуждали девчонок. Ян не принимал участия в разговорах, более того, он быстро понял, что не способен разыгрывать тот живой интерес, так ярко сверкавший в глазах одноклассников. Его замкнутость не способствовала появлению друзей. Всегда один, – он еще долго будет к этому привыкать. Объект насмешек по любому поводу. Причине – банальная непонятность и зависть – слишком красив, слишком много взглядов притягивает, а за хорошую учебу слишком любим учителями. Ян был какой-то… отдельный. Он был непонятен им всем.

А еще слишком молчалив и совсем не смеется. Скоро они задумаются, почему он не обсуждает с ними девчонок, почему никого не дразнит, не толкает, не ставит подножки, не просит списать. Не задерживает взгляд, никому не улыбается… Что они тогда скажут? Но как пересилить себя?

Тогда Яну повезло: одноклассники были еще слишком юны, чтобы что-то заподозрить. А позднее – он научится. Научится поддерживать все эти обсуждения и даже давать советы мальчишкам от лица девчонок, за что, кстати, прослывет большим знатоком женской психологии (хотя такого слова его одноклассники еще знать и не будут). Процесс довольно мучительный, но годам к шестнадцати Ян справится, и с удивлением для себя обнаружит, что почти не ошибается – ни в советах, ни в девочках.

Но тогда, в тринадцать, он ничего не понимал.

Жуковские не понимали тоже. Скоро и Надежда Геннадьевна потеряла сон. Иван Геннадьевич пошел к знакомому терапевту, тот, конечно, помочь не смог. Посоветовал обратиться к психологу – может быть, у мальчика кризис переходного возраста?

– В конце концов, он на пороге полового созревания, – сказал врач, надевая пальто, – а вообще-то их ведь не поймешь, талантов этих…

Жуковских эти слова почему-то не утешили.

Дар художника напомнил о себе месяца через два. Ян разрешил себе «это» нарисовать. Стыдно. Боже мой, как стыдно! И он рвал редкие рисунки на самые мелкие кусочки и выбрасывал всегда в урну на улице. Такое нельзя оставлять дома: вдруг найдут? Думать тоже нельзя, но не думать не получалось. Не рисовать он пока еще мог.

Жуковский несколько раз пытался поговорить. Разговора ни разу не получилось.

– Надя, бесполезно. В четвертый раз я к нему не полезу.

– Но с ним происходит что-то серьезное. Как мы поможем ребенку, если не понимаем, что?

– Надь, он ведь действительно может… ну, может, он влюбился, например. Он мальчик чувствительный, сильно переживает всё, что с ним происходит. Гипертрофированно, я бы даже сказал…

– Похоже на правду, – задумалась Надежда Геннадьевна.

– Похоже.

– Но я чувствую, что это не правда.

– Надюш, ты у меня чуткая. Может, ты с ним поговоришь?

Однако, разговор не понадобился.

К Саше, родному сыну Жуковских, зашел приятель, за книгами: сессия на носу, а социология на полном нуле. Он появился в жизни Яна минут на пять, потом исчез из нее навсегда, даже имени не оставил. Да оно оказалось и не нужно.

Высокий, стройный, не очень красивый, но обаятельный, он улыбнулся и подмигнул. Скинул куртку, очистить от известки: измазался в подъезде. Крепкий, широкие плечи, под водолазкой рельефное тело. Видно, как напрягаются мышцы. Он специально такую носит! И в такт – щетка по куртке – шшик, шшик, шшик… Невозможно не смотреть. Стыдно. Боже мой, как стыдно! Но как красиво…

Ян стоял в дверях своей комнаты, прижимаясь щекой к косяку. В этом доме принято встречать и провожать гостей всей семьей.

Надежда Геннадьевна дала юноше воды, он попросил. Куртка, прижатая локтем, выскользнула, рука дернулась подхватить, Саша дернулся тоже, задел стакан гостя, и вода выплеснулась на водолазку.

– Ой, снимай скорее, я проглажу быстро, тут немного совсем, – засуетилась Надя. – Саша, ты-то зачем полез?

– Да все нормально, тут действительно немного. Не волнуйтесь, мы никуда не опаздываем. – и он. снял. водолазку. Всё. Полный крах. Теперь себя уже не обмануть. Воображение сделало все, чего не сделал гость. То, о чем он и помыслить не мог! И всё – за несколько секунд. Сколько бы отдал Ян, чтобы эти мгновения повторялись бесконечно!

– Тебе плохо, Ян? Эй, ты как? – голос донесся откуда-то очень издалека.

Ты ко мне? Мне плохо? Как я? Не знаю… Ян даже не видел Сашу прямо перед собой, голова кружилась, мысли испарились.

– Все хорошо, – прохрипел он, судорожно хватая воздух. – Я пойду. – И с трудом удерживая равновесие, он отступил в комнату, и закрыл за собой дверь… Где у меня полотенца?

Ян пошел на поправку и, пожалуй, повеселел, начал снова общаться – с Сашей, с Надеждой Геннадьевной, с Жуковским, стал полноценно есть, снова ходить в школу, даже с кем-то там подружился. Месяца через два всё, вроде, встало на свои места. Ян видимых признаков переживаний больше не проявлял.

Через полгода все обо всем окончательно забыли.