Читать книгу Река Богов - Йен Макдональд - Страница 4

Шахин Бадур Хан смотрит вниз на антарктические льды. С высоты в две тысячи метров лед выглядит просто цветным пятном на географической карте, белым островком, Шри-Ланкой, вдруг почему-то взбунтовавшейся и побледневшей. Океанские буксиры, пришедшие из Персидского залива, – самые крупные, самые мощные, самые новые, но отсюда они кажутся паучками, плетущими паутину под куполом цирка, тянущими шелковую нить канатов. Теперь остается лишь наблюдать. Юго-западное муссонное течение зацепило айсберг и влечет его на северо-восток со скоростью пять морских миль в день. Но здесь, в океане, на расстоянии пятисот километров к югу от дельты, единственное, за что может зацепиться глаз, – только лед, небо и густая синева океанских глубин. Возникает полное ощущение неподвижности. С какой же силой должны тянуть буксиры, чтобы заставить его остановиться в нужном месте? Шахин Бадур Хан задумчив. Он представляет, как айсберг вгоняют в Гангасагар, устье священной реки, и над мангровыми деревьями возвышаются горы льда.

По указанию бенгальских политиков и их гостей-дипломатов из соседнего и когда-то совсем не дружественного штата Бхарат самолет, принадлежащий штату Бенгал, делает рывок и поднимается вверх от плавучей льдины. Шахин Бадур Хан успевает заметить, что ее поверхность испещрена выемками и пересечена бороздами, расселинами и котловинами, в которых блестит вода. Ручьи проделали глубокие впадины в стенках, с выступов айсберга изливаются потрясающие по красоте водопады.

– Он постоянно кренится, – говорит энергичный климатолог Бангла. – С потерей массы изменяется центр тяжести. Нам следует поддерживать равновесие, внезапное значительное смещение может оказаться катастрофическим.

– И других цунами в дельте не понадобится, – откликается Шахин Бадур Хан.

– Если он вообще когда-нибудь достигнет дельты, – подает голос министр водоснабжения и энергетики Бхарата, кивая в сторону айсберга. – Скорость, с которой он тает…

– Господин министр… – начинает Шахин Бадур Хан, но главный бенгальский климатолог перебивает его, он не может упустить возможности блеснуть познаниями.

– Все просчитано до последнего грамма, – говорит он. – Мы не выходим за параметры микроклиматических сдвигов.

Слова сопровождает белоснежное сверкание зубов – результат дорогой работы дантиста. Климатолог сдвигает большой и указательный пальцы, дабы подчеркнуть четкость и точность выполненной работы. Безупречность. Шахин Бадур Хан чувствует сильнейший стыд, когда один из министров его штата проявляет невежество на людях, в особенности перед лощеными бенгальцами. Он уже давно убедился в том, что в политике не нужны ни исключительный талант, ни мастерство, ни ум. Для всего перечисленного существуют советники. Мастерство политика как раз и заключается в том, чтобы вовремя воспользоваться чужими мыслями и выдать их за собственные. Шахину Бадур Хану неприятно думать, что у кого-то может сложиться мнение, будто он недостаточно добросовестно относится к своим обязанностям. Поезжай с ними, Шах, попросила его премьер-министр Саджида Рана. Не позволяй Шринавасу выставляться придурком.

Бенгальский министр, занимающийся транспортировкой айсберга, неуклюже идет по проходу с медвежьей улыбкой. Из своих источников Шахину Бадур Хану известно о территориальных войнах, которые ведутся между различными учреждениями бенгальского правительства за контроль над этими десятикилометровыми кусками ледового шельфа. Напряжение, существующее между объединенными столицами, всегда можно использовать в интересах Бхарата. Министерство охраны окружающей среды в конце концов уступило (при некоторой помощи со стороны министерства развития и промышленности) министерству науки и техники возможность заключить контракты, и вот теперь министр стоит в проходе, опустив руки на спинки кресел. Шахин Бадур Хан чувствует его горячее дыхание.

– Ну и? Все это наша работа. Мы не бегали к американцам, чтобы они решали наши проблемы с водоснабжением, как те, в Авадхе, со своей плотиной. Хотя вы и без меня в курсе.

– Ганг когда-то делал нас единой страной, – замечает Шахин Бадур Хан. – А теперь мы превратились в вечно ссорящихся между собой детей нашей Матери-Реки: Авадх, Бхарат, Бенгал… Голова, руки и ноги.

– Там много птиц, – говорит Шринавас, посмотрев в иллюминатор. За айсбергом тянется заметный хвост, похожий на дым пароходных труб: стайки морских птиц, тысячи сильных крылатых хищников, с жадностью бросающихся в воду за серебристыми сардинами.

– Это только лишний раз доказывает наличие циркуляции холодных потоков, – объясняет климатолог, стараясь обратить на себя всеобщее внимание. – Мы ввозим даже не столько айсберг, сколько целую экосистему. Некоторые особи следуют за нами от самого острова принца Эдуарда.

– Министр хочет знать, когда следует ожидать реальной пользы от нашего предприятия? – спрашивает Шахин Бадур Хан.

Найпол начинает на все лады расхваливать необычайный прогресс, достигнутый технологиями воздействия на климат в Бенгале, но штатный климатолог перебивает его. Шахин Бадур Хан морщится при этом непростительном нарушении этикета. Неужели у бенгальцев вообще нет ни малейшего представления о протоколе?

– Климат – вовсе не старая корова, которую можно гнать, куда захочешь, – заявляет климатолог по имени Винаячандран. – Климат – тонкая наука о едва заметных сдвигах и изменениях, которые со временем приводят к грандиозным последствиям. Представьте снежный ком, катящийся с горы. Падение температуры на полградуса здесь, смещение в океанском термоклине на несколько метров, перемена в давлении на один-единственный миллибар…

– Вне всякого сомнения. Но министр хочет знать, сколько времени пройдет, прежде чем все ваши мелкие последствия приведут к формированию этого снежного кома. – подает голос Шахин Бадур Хан.

– На основании наших моделей мы полагаем, что возвращение к климатической норме должно произойти в течение шести месяцев, – отвечает Винаячандран.

Шахин Бадур Хан кивает. Министр получил все возможные подсказки. Теперь пусть сам делает выводы.

– Итак, все это, – говорит министр водоснабжения и энергетики Бхарата Шринавас, указывая в сторону чужой льдины, плывущей по Бенгальскому заливу, – доплывет слишком поздно. Еще один не пришедший муссон. Возможно, если бы вы его растопили и прислали нам по трубопроводу, толку было бы больше… Вы можете заставить Ганг повернуть течение вспять? Наверное, только нечто подобное дало бы нужные результаты.

– Он может гарантировать стабильный приход муссонов в течение следующих пяти лет во всей Индии, – настаивает министр Найпол.

– Министр, не знаю, как с этим у вас, но мой народ страдает от жажды прямо сейчас, – говорит В. Р. Шринавас прямо в объектив камеры, снимающей происходящее для программы новостей и, словно дурно воспитанный уличный мальчишка, подглядывающей за высокопоставленными пассажирами из-за спинки сиденья.

Шахин Бадур Хан складывает руки, довольный тем, что эти слова появятся во всех вечерних газетах от Кералы до Кашмира. Шринавас почти такой же шут, как и Найпол, но он способен на яркие высказывания.

Красивый современный самолет вновь делает вираж, разворачивается, выравнивается и летит в сторону Бенгала.

Таким же новым, изящным и современным выглядят и сам недавно построенный аэропорт в Дакке, и его диспетчерская система. Из-за этого всем важнейшим правительственным и дипломатическим рейсам приходится ждать посадки по полчаса, а приземляются они на противоположной от аэробуса «Бхарат эйр» посадочной полосе. Проблема интерфейса: вычислитель системы управления полетом – сарисин первого уровня, что означает наличие интеллекта, инстинкта, автономности и нравственности примерно как у кролика, а это намного превышает – как заметил один из корреспондентов «Бхарат Таймс» – возможности среднего авиадиспетчера в Дакке.

Шахин Бадур Хан подавляет улыбку, но никто ведь не станет отрицать, что экономика Объединенной Восточной и Западной Бенгалии отличается высоким техническим уровнем, смелостью, стремлением к прогрессу, научной изощренностью и во многих отношениях не уступает самым передовым державам мира. Это то, о чем ведутся высокопарные беседы на проспектах и в портиках Ранапура, и чему так разительно противоречат грязь, развалины и нищета Каши.

Но вот появляются автомобили. Шахин Бадур Хан следует за политиками. От асфальтового покрытия исходит нестерпимый жар. Влажный воздух убивает все воспоминания о льде, океане и прохладе. Удачи им с их ледяным островом, думает Шахин Бадур Хан, представляя себе бенгальских инженеров, карабкающихся на айсберг в теплых канадских куртках с отороченными мехом капюшонами.

Сидя на переднем сиденье автомобиля министра Шринаваса, Шахин Бадур Хан закладывает за ухо хёк. Рулежные дорожки, аэробусы, крытые переходные мосты между аэровокзалами и самолетами, грузоперевозчики подгружают данные к интерфейсу его офисной системы. Программы-сарисины отсортировали его почту, но осталось еще более пятидесяти писем и сообщений, которые личному парламентскому секретарю Саджиды Раны нужно прочесть обязательно: рапорты о боеготовности воинских частей Бхарата, пресс-релизы о дальнейших ограничениях на потребление воды, просьба от Н. К. Дживанджи о проведении видеоконференции… Руки движутся, как у изящной танцовщицы, исполняющий традиционный катхак. Перед Шахин Бадур Ханом появляется его блокнот. «Держите меня в курсе событий на развязке Саркханд, – пишет он на боку аэробуса „Эйр Бенгал“ на виртуальном хинди. – У меня дурное предчувствие по поводу нее».

Шахин Бадур Хан родился, живет и, по его предположениям, умрет в Каши, но он до сих пор не может понять страсть и злобу, отличающие потрепанных индуистских богов. Его восхищают религиозные установки и аскетизм индуизма, но как мало эти божества дают в обмен на поклонение им и как много требуют от большинства своих ревнителей! Каждый день по пути в Бхарат Сабху он на правительственном автомобиле проносится мимо маленькой палатки из пластика, установленной на одном из перекрестков улицы леди Каслрей, где пятнадцать лет назад некий садху поднял руку и ни разу за все эти годы не опустил ее. Шахин Бадур Хан готов держать пари, что теперь аскет не сможет вернуть свою высохшую костлявую конечность на место, даже если бы кто-то из его богов повелел ему.

Бадур Хан не принадлежит к числу особо религиозных людей, но яркие кричащие бутафорские статуи с обилием рук, символов, атрибутов, транспортных средств, сторонников – словно скульптор хотел воплотить в каждой все теологические детали до последней, – оскорбляют эстетические чувства Шахина. Сам он принадлежит к утонченной, в высшей степени цивилизованной, экстатической и мистической школе ислама. Оскорбительные для глаз и чувств ярко-розовые тона чужды ей. Его религия не размахивает своим пенисом на публике. Тем не менее каждое утро тысячи и тысячи спускаются по гхату рядом с балконами его хавели, чтобы смыть с себя грехи в водах высыхающего Ганга. Вдовы тратят последние рупии на то, чтобы тела их мужей были сожжены у вод священной реки, дабы покойные достигли вечного блаженства. Каждый год множество молодых людей бросаются под колесницу Джаганната в Пури [10], хотя еще большее их число погибает в давке в толпе. Тысячи юношей штурмуют мечети, голыми руками разнося их по камню, потому что, по их мнению, мусульманские строения оскорбляют величие Господа Рамы, – а человечек в палатке из пластика все сидит и сидит себе на мостовой, подняв руку, словно шест. А на транспортной развилке в новом Сарнате стоит статуя Ханумана из крашеного бетона. Ее поставили там менее десяти лет назад, а теперь говорят, что нужно перенести в другое место, так как здесь будет строиться новая станция метро. И сейчас там появились группы молодых людей в белых рубашках и дхоти, потрясающие кулаками, бьющие в барабаны и гонги. Подобные представления всегда заканчиваются смертями, думает Шахин Бадур Хан. Мелочи собираются в большой снежный ком. Н. К. Дживанджи и его фундаменталистская индуистская партия Шиваджи своей колесницей раздавит еще множество человеческих жизней.

В центре приема ВИП-гостей царит смятение. Оказывается, для двух важных групп, прилетающих в аэропорт, заказан один и тот же зал ВН137. Шахин Бадур Хан узнает об этом среди сутолоки репортеров, грохота громкоговорителей, мелькания микрофонов у входа в холл. Министр Шринавас пыжится, но объективы кинокамер направлены совсем в другую сторону.

Шахин Бадур Хан вежливо протискивается сквозь толпу к диспетчеру, высоко подняв удостоверение.

– Что здесь случилось?

– А, мистер Хан… Небольшая путаница.

– Никакой путаницы. Министр Шринавас вместе со своей группой возвращается в Варанаси на одном из самолетов вашей компании. Какие могут быть причины для недоразумений?

– Одна знаменитость…

– Знаменитость, – повторяет Шахин Бадур Хан с таким презрением в голосе, что слово в его устах превращается в грубое оскорбление.

– Одна русская. Модель, – продолжает диспетчер в полном замешательстве. – С очень громким именем… В Варанаси готовится какое-то шоу. Приношу извинения за беспокойство, мистер Хан.

Шахин Бадур Хан жестом направляет своих людей к проходу.

– Что такое? – спрашивает министр Шриванас, проходя через толчею.

– Какая-то русская модель, – отвечает Шахин Бадур Хан тихим отчетливым голосом.

– А! – провозглашает министр Шринавас, широко открыв глаза. – Юли!..

– Простите?

– Юли, – повторяет Шринавас, вытянув шею, чтобы разглядеть знаменитость. – Ньют.

Слово звучит, словно удар храмового колокола. Толпа расступается. Перед Шахином Бадур Ханом открывается вход в зал для ВИП-гостей. И он останавливается – завороженный, видя высокую женскую фигуру в длинном, изысканного покроя пальто из белой парчи, расшитой орнаментом из танцующих цапель. Женщина стоит к нему спиной, Шахин Бадур Хан не видит ее лица, только абрис фигуры. Изящные движения длинных и тонких пальцев. Элегантный изгиб затылка, безупречные очертания лишенного волос черепа.

Женщина поворачивается к нему. Шахин Бадур Хан шумно выдыхает, но во всеобщей суматохе его никто не слышит.

Нет… Нельзя смотреть на это лицо, иначе он будет заворожен, проклят, отвержен Богом. Толпа снова начинает двигаться, и человеческие тела скрывают от него то, что он не должен был увидеть. Шахин Бадур Хан стоит в оцепенении, не в силах пошевелиться.

– Хан. – Это голос… Да, голос министра. – Хан, с тобой все в порядке?

– А… да, господин министр. Легкое головокружение. Здесь, наверное, слишком большая влажность.

– Да, чертовым бенгальцам надо заняться своими кондиционерами.

Чары разрушены, но, провожая министра по крытому переходу, Шахин Бадур Хан ловит себя на мысли, что теперь ему больше никогда не знать покоя.

Охранник получает подарки от министра Найпола. На термосах герб Объединенных Штатов Восточной и Западной Бенгалии. Пристегнув ремень и задвинув шторы на иллюминаторе в аэробусе «Бхарат эйр», неуклюже подпрыгивающем на неровном асфальте, Шахин Бадур Хан открывает термос. Внутри – кубики льда из ледника для джин-коктейлей Саджиды Раны. Шахин Бадур Хан снова закрывает термос. Аэробус набирает скорость. Наконец его колеса отрываются от бенгальской земли, а Шахин Бадур Хан прижимает к себе термос так, словно холод способен исцелить его душевную рану. Но ее уже ничто не сможет излечить. Никогда.

Шахин Бадур Хан отдергивает шторку и смотрит в иллюминатор, но ничего не видит. Перед его глазами проплывает белоснежный купол черепа; изгиб шеи; бледные изящные руки, элегантные, словно минареты; скулы, обращенные к нему, подобны архитектурным деталям несравненной красоты. Танцующие цапли…

Так долго ему казалось, что он пребывает в абсолютной безопасности. Абсолютной… Шахин Бадур Хан прижимает к себе термос с куском ледника и ласково проводит по нему рукой, закрыв глаза в молчаливой молитве, и сердце его пылает в экстазе.