Читать книгу Роковое наследие. Хроники Арринда - Юлия Скуркис - Страница 16

Патрина приложила ухо к стене и прислушалась.

«Подо мной облака, надо мной облака и нет ничего, кроме голых камней и свиста ветра», – донеслось до нее.

«Неприятный сон», – раздался голос Салитэ.

Сколько Патрина себя помнила, прислужница всегда была старой и сморщенной, как плод купасы, завяленный на солнцепеке. Салитэ умела толковать сны. Отец считал это шарлатанством и посмеивался над ней. Его забавляли размышления и предсказания старухи. Иной раз все выходило в точности, как говорила Салитэ, но Карисмус оставался верен себе. Он ведь маг! Пусть и не самый известный, но на островах о нем слышали многие. А маг не должен опускаться до суеверий и мифотворчества.

Тем не менее, Карисмус продолжал делиться с прислужницей впечатлениями от «ночных путешествий». Салитэ говорила, что боги чаще всего просто морочат спящим голову, но иногда снисходят до того, чтобы дать человеку знак.

– Был ли там яркий свет? – спросила прислужница.

– В том-то и дело, что не было ни света, ни тьмы, – ответил Карисмус, – больше всего это походило на сумерки. Вот только непонятно, то ли это день зарождался, то ли ночь надвигалась.

– Горе нам, горе! – запричитала старуха, – Оставили нас боги. Плохой это сон, дурной знак.

– Замолчи, Салитэ! – рассердился Карисмус. – Что к чему разгадать не можешь, только неприятности накликиваешь!

– Отчего же не могу?! – обиделась прислужница. – Облака ниже и выше скалы, на которой ты, хозяин, во сне стоял, означают затруднительное положение. Не ясно тебе, как ты пришел в это место и куда следовать дальше. А сумерки, хозяин, наступают, когда Лит покидает небосвод, а Нэре еще не вступила в свои права. Вот и выходит, что на помощь богов рассчитывать не приходится, – растолковала старуха.

– Много ли тебе самой помогали боги? – усмехнулся Карисмус. – Ничего, жива до сих пор, скрипишь суставами.

– Ты богохульник, хозяин, – погрозила ему Салитэ скрюченным пальцем. – Я – отверженная, какой с меня спрос. Да и не мой это сон.

– Шла бы ты!.. – сказал Карисмус и сердито поскреб подбородок. – На кухню!

Салите хотела еще что-то сказать хозяину, но он не желал ее более слушать. Старуха, кряхтя, поднялась со скамьи и зашаркала к выходу, бубня под нос и качая головой.

Карисмус проводил ее недовольным взглядом и тяжело вздохнул, когда дверь затворилась. Он весь день возвращался мыслями к странному сну, но такого количества неприятностей в нем не усмотрел. И вот поздним вечером имел глупость обсудить его с этой полоумной. «Старый дурак, – подумал Карисмус и покачал головой, – всем известно, что плохие сны бывают либо от обжорства на ночь, либо от бесед и мыслей непотребных».

Он погрузил пальцы в бороду и вновь поскреб подбородок. «Неужели снова эти твари?» – пришла неприятная мысль. Карисмус обожал свое ремесло, не любил он только побочные эффекты от применения магии. Виной такого несовершенства был неоконченный курс обучения в академии, но это дело прошлое, тут уже ничего не изменишь. А может, ко всему прочему, не хватало Карисмусу природных талантов. Салитэ, как водится, списывала все на проклятие: дескать, люди недобро смотрят из-за того, что приютил ее в своем доме, потому и не идут дела, как хотелось бы.

К косым взглядам маг давно привык. Чего еще ждать от темных людишек. До просвещенного Харанда, казалось бы рукой подать, но стоит лишь чуток удалиться от его границ, и куда что девалось. В каждом княжестве Рипена знатные люди не брезгуют приобретать «жидкие заклинания» и пользоваться ими, но обставляется это как привилегия. Вельможи выписывают из Харанда дипломированных магов и состязаются, у кого какие диковинки те сотворили, но чаще нанимают их для защиты от покушений. Конечно же магию вовсю применяли в строительстве, но любая ворожба облагалась податями и требовала кипы разрешений, как занятие, по местным представлениям, крайне опасное и предосудительное.

В Харанде иначе: приколдовывать по мелочи может каждый. Ребенка, у которого обнаружится магический дар, там непременно станут обучать. В Рипене же он, скорее всего, получит от родителей тумаков, дабы одумался и не делал плохого. Невдомек простому люду, что магия – это наука, и она должна служить для общего блага. Именно такие мысли прививали ученикам академий, в числе которых был когда-то и Карисмус.

Маг быстрым шагом направился к зеркалу, на ходу бормоча заклинание. Образовавшееся в воздухе матовое облачко задрожало, сплюснулось в двояковыпуклую линзу и обрело прозрачность. Карисмус подвесил перед зеркалом пульсар, чтобы разогнать тьму, и принялся копаться в бороде. При сильном увеличении стали видны обосновавшиеся в ней полчища мелких паразитов. Какая ветвь заклинания грешила этим побочным эффектом, маг пока не выяснил.

«Еще одна задержка на пути к успеху», – поморщился Карисмус. Верил ли он в успех? А имеет ли смысл биться над чем-то, не имея хотя бы надежды? Но она – последнее, что остается, фиговый листок, прикрывающий срамное место, иллюзия защищенности. Лучше иметь веру, в богов ли, в успех – не важно. Надежда – это истончившаяся вера, усохшая до полупрозрачного листка, до полусгнившей ветоши, до полу, полу… лишь половина, а при трезвом взгляде на вещи и того не будет. Быть может, поэтому иногда так хочется приложиться к бутылке, а потом повторить еще и еще…

Карисмус не верил в успех, уже не верил, но все равно упорно продвигался к поставленной цели. Главным для него стал ПУТЬ, мытарства, которые оборвутся однажды вместе с его жизнью, но перед тем как уйти, он с полным правом скажет: «Я сделал все, что мог».

В последнее время Карисмус работал над заклинанием омоложения. Такими секретами маги друг с другом не делятся, каждый самостоятельно изобретает способы продлить жизнь. Карисмус бился над заклинанием уже не первый год, но мало чего достиг. Не то чтобы он стремился к вечной жизни, просто боялся умереть, так и не завершив дела, ради которого стал изгнанником. Бесконечный путь без надежды достигнуть цели – какое изысканное самоистязание, не правда ли?

Карисмус, как человек слова, не мог отступить, хоть порой его одолевали мысли о невозможности выполнить клятву и накатывали отчаяние и ненависть к себе за немощность и за то, что случилось много лет назад. Тогда желание все бросить становилось всеобъемлющим, и голос рассудка, утомленного бесплодными поисками, властно требовал признать бессмысленность попыток что-то исправить.

Карисмус вышел из кабинета, по обыкновению запер дверь и спустился в лабораторию. Там вроде бы еще осталось немного средства от паразитов. Не хотелось затевать его приготовление на ночь глядя, но ведь заснуть с этим кожным зудом не получится.

Убежать в сон какое это блаженство, особенно если посчастливится и не нагрянут кошмары. Днем в голове, как в котле, бурлят мысли и не дают покоя. Где же ошибка? Почему никак не выходит, что в задумке выглядело таким логичным и завершенным? Проверить, перепроверить, изменить исходный посыл, перекроить матрицу. Замкнутый круг, плен, из которого никак не вырваться.

Эксперименты по омоложению, к разочарованию мага, должного эффекта не давали, зато обладали массой побочных действий, наподобие появления в бороде паразитов. Подопытные же ярамсы либо исчезали сразу, либо начинали молодеть безостановочно до перехода в зародышевое состояние. Нетрудно догадаться, что в обоих случаях они погибали.

В клетке остался один зверек – молодая самка. Она сидела на задних лапках и приводила в порядок рыжую шерстку. Ярамсы – аккуратные существа. Самка время от времени посверкивала глазками-бусинками, бросая нервные взгляды на седобородого человека, забравшего куда-то всех ее сородичей. А ведь как весело было вначале, когда в клетке вместе с ней сидели пять самцов. Конечно, хватало и других самок, но она считала себя самой привлекательной. Самцы были того же мнения. Она никак не могла выбрать, кому из них отдать предпочтение, и теперь осталась в полном одиночестве и не солоно хлебавши.

Ярамса смешно подергала мордочкой с пучком черных усов, еще раз оглянулась по сторонам в поисках того, кто мог бы оценить ее блестящий мех и великолепные пушистые штанишки на задних кривых коротких лапках, но в клетке никого кроме нее не было. Она тихонько пискнула, призывая самца, но ответа не последовало. Ярамса долго сидела, навострив розовые круглые ушки, в надежде, что кто-то откликнется на ее зов, ведь она созрела завести потомство. Коротко вздохнув, самка прошествовала в угол, зарылась в сено и уснула.

Карисмус отыскал на полке средство от паразитов, нанес его в кожу и собрался было подняться наверх, но внезапно передумал. Открыв потайную дверь, он вошел в небольшое помещение. Привычно щелкнул пальцами, создавая пульсар, и тот взмыл под потолок, наполнив помещение холодным светом. Карисмус опустился на грубо сколоченный табурет, стоявший перед каталкой, на которой покоился большой продолговатый ящик. Отсвет магического огня пробежал по крышке. Старик ссутулился, упер локти в колени, переплел пальцы и, уткнувшись в них подбородком, устало закрыл глаза.

– Прости, что давно не заходил, не навещал тебя, – прошептал он и открыл ящик. Проплыв по воздуху, крышка с тихим бряцанием встала на ребро у стены.

– Ты ничуть не изменился, Рансур, только волосы отросли и ногти. Мы это поправим. Никак не могу понять – идет тебя борода или нет. Пожалуй, без нее будет лучше. Сколько же я у тебя не был? Прости старика. То месяцами не появляюсь, а то вдруг прихожу среди ночи. Не спится мне.

Карисмус тяжело поднялся с табурета, подошел к столу у стены, заваленному свитками, и отыскал ножницы.

– Ты уж не обессудь, цирюльник из меня плохой, – вздохнул он и принялся отрезать космы Рансура. Молодой человек не подавал признаков жизни, но трупное разложение так и не коснулось его. Тело вот уже сорок семь лет не менялось.

Карисмус пригладил встопорщившиеся вихры друга, собрав отрезанные пряди, сжал их в кулаке. Когда-то и его волосы были такими же черными, как южная ночь. Они с Рансуром удивительно походили друг на друга, точно братья, только у Карисмуса глаза были цвета густого травяного отвара, как у многих в западном Рипене, друг же был родом из восточного. Это теперь к семидесяти годам глаза мага стали блеклыми, словно выцвели.

Карисмус вгляделся в лицо молодого человека, веки которого были плотно сомкнуты. Неужели он забыл, какого цвета глаза у Рансура? Маг удержался от попытки приподнять веко, тем более что сделать это все равно бы не удалось. Рансур казался выточенным из мрамора и был точно также бледен и холоден. «Нет, не забыл – серые, – встрепенулся Карисмус, – серые у тебя глаза, дружище».

Он бережно остриг ногти, каждый падал на каменный пол с таким звуком, точно был иссохшей оболочкой стручка. Затем Карисмус поработал брадобреем. Наконец он провел пальцами по лбу, векам, щекам и подбородку Рансура, словно стараясь запомнить контуры, запечатлеть в памяти рельеф. На самом деле маг пытался уловить малейшие изменения в состоянии подопечного, обнаружить хотя бы намек на течение жизни внутри похожего на статую человека.

– Мы попробуем снова, я внес необходимые поправки, это должно сработать, – сказал старик. – Ты, дружище, только не отчаивайся. Видят боги, я не отступлюсь, пока не найду способ вернуть тебя. Или пока не умру.