Читать книгу Роковое наследие. Хроники Арринда - Юлия Скуркис - Страница 17

Патрина некоторое время прислушивалась к шорохам и ворчанию, доносившимся из кабинета отца, потом явственно различила, как он вышел и запер дверь. «Либо отправился в спальню, либо в лабораторию», – подумала девушка.

Спать не хотелось. Патрина откинулась на подушки, тяжело вздохнула и сомкнула веки. Она долго лежала, но сон все не шел, зато к ней наведался кое-кто другой. В окошко тихо поскреблись. Девушка легко спрыгнула с постели и на цыпочках подкралась к тускло светящемуся прямоугольнику окна. Ночь выдалась темная: небо затянула пелена низких туч.

– Патрина, – тихо позвали с улицы, – Патрина.

Она прижала руки к груди, словно желая замедлить удары сердца. Темнота скроет пылающие щеки, главное, чтобы голос не дрожал. Патрина не бросилась к окну сразу, заставила Бронтуса томиться в ожидании. Хороша бы она была, задешево себя предлагая. Наконец, посчитав, что воздыхатель ждал достаточно долго, она отворила створку.

– О, Патрина, я боялся, что ты крепко спишь и не слышишь, как я зову тебя.

– Кто здесь? – притворно зевая, спросила девушка.

– Неужели ты не узнала меня? Или под твое окошко ходит по ночам еще кто-то?!

Отчаяние, прозвучавшее в голосе молодого человека, сладким бальзамом пролилось на сердце Патрины.

– Ах, это ты, Бронтус, – протянула она. – Который час? Я уже спала и видела прекрасный сон.

– Что же тебе снилось, радость моя? – спросил молодой человек. Он улучил момент и завладел ее рукой.

– Уже и не помню, – вздохнула Патрина, ощущая, как его жаркие губы касаются ладони. Поцелуй за поцелуем Бронтус перемещался выше. Сердце девушки трепетало, голова кружилась.

– Патрина, любимая, – зашептал он, – впусти меня. Ночь сегодня холодная, я согрею тебя своими поцелуями.

Девушка очнулась от сладкого дурмана и отняла у Бронтуса руку.

– Еще чего удумал!

– Патрина, сколько же ты будешь мучить меня?!

– Вот как?! – громким шепотом произнесла она. – Разве я невеста тебе, чтобы делить с тобой ложе?! Уходи, Бронтус!

– Нет, Патрина, не гони меня! Ты ведь еще не вошла в возраст невесты, как же я могу к тебе посвататься?!

– Что ж ты ходишь ко мне под окно, раз я так мала?!

– Ты самая красивая девушка в нашем селении, да что там в селении – на всем Тарнисе. Таких блестящих черных волос нет ни у одной, как и таких золотистых глаз. Я ни есть, ни спать не могу, все о тебе думаю. И однажды ты станешь моей женой! – С этими словами молодой человек запрыгнул на подоконник и припал к губам девушки. Тут бы Патрина и сдалась, но в эту минуту дверь ее комнаты распахнулась и озорница, вздрогнув, отскочила от Бронтуса.

Карисмус, подбежав к окну, оттолкнул дочь и высунулся наружу. Бронтус никогда в жизни так быстро не бегал, но завернуть за угол дома все-таки не успел. Маг вскинул руку и гневно произнес:

– Исмырк иракх!

Проклятие темным облачком ударило юношу между лопаток. Бронтус в один момент съежился, покрылся крупными пупырышками и запрыгал среди травы, оставляя на стеблях нити слизи.

Патрину на секунду пронзила острая боль, но тут же отпустила. Она стерла со лба испарину и, моментально позабыв о приступе, топнула ногой и разрыдалась от обиды на отца.

– Негодница! – возмутился Карисмус.

– Я поклоняюсь Литу, а литарии проповедуют любовь! – возразила Патрина, размазывая по щекам слезы.

– Не нужно понимать любовь в таком узком смысле! Это больше, чем плотские удовольствия! – прервал ее отец.

Когда Карисмус устал читать нравоучения и вышел из комнаты, Патрина в сердцах расшвыряла подушки и, насупившись, плюхнулась на кровать.

– Нет мне жизни в этом доме! – гневно зашептала она. – Отец постоянно воспитывает, не желает замечать, что я уже выросла. Салитэ тоже ходит за мной как за малышкой. Что они там себе думают?! Учиться магии – нельзя, уехать на соседний остров – нельзя, даже в школу при храме не отдал. Ничего нельзя! Так и будет держать при себе, пока я не завяну?!

Грамоте и счету Карисмус обучил дочь сам. Вот только интересных для ребенка книг у него не было, потому и учеба шла со скрипом. Но это давало ему возможность утверждать, что дочь к наукам не способна. С некоторых пор у Патрины возникло подозрение, что и замуж отец ее не отдаст.

– Никто не любит, не понимает! – Патрина сжала кулаки. – Нет, говорить так о Салите несправедливо, и Бронтус меня обожает.

Патрина вздохнула, вспомнив сладкий, так грубо прерванный, поцелуй.

Книги у отца, конечно скучные, но кое-что она из них почерпнула: «Оборотить человека зверем, гадом или птицей можно лишь на сутки. Трансформация на больший срок требует… требует…». Пропись Патрина не помнила. Названия ингредиентов в ней были такие заковыристые, а держать в голове еще и вес каждого из них – совершенно невозможно. Да и зачем? К ступкам, колбам и ретортам отец ее и близко не подпускал.

Патрина собрала раскиданные подушки и вновь подошла к окну.

– Где же ты, склизкий мой квакус? – тихо произнесла она в темноту, подперла щеку кулачком и уж было собралась загрустить о любимом, как вдруг подумала: «Всего-то сутки надо подождать».

На следующий день Патрина была тише воды, ниже травы. Ей вовсе не хотелось, чтобы отец заподозрил неладное, ведь ночью она вознамерилась кое-куда прогуляться. Прежде отец устанавливал защитный контур только при нашествиях полевых грызунов, хищников, слава Литу, на острове не водилось. Теперь же непременно наколдует, чтобы отвадить поклонников.

Патрина положила за щеку скатанный в шарик хлебный мякиш и случайно прикусила язык, более занятая размышлениями, нежели обедом. Карисмус просматривал какие-то записи и поглощал похлебку. Не раз Патрине хотелось подкинуть ему в миску что-нибудь несъедобное. Но заметит ли? Конечно же она любила отца, но рядом с ним чувствовала себя предметом обстановки, и более всего – во время трапезы.

«Главное, чтобы он установил одностороннюю защиту» – подумала Патрина. Во вне такой контур беспрепятственно пропускает, а уж она наберется терпения и подождет за амбаром, пока отец не снимет его поутру. Патрина знала, что маг не станет тратить силы впустую, плетя изощренное заклинание там, где можно ограничиться простым. Целый день она усыпляла бдительность отца примерным поведением и беспрекословным послушанием.

Ночь выдалась ясная. Патрина дождалась, пока в доме затихли все звуки, отворила окошко и потихоньку выбралась наружу. Покрытая росой трава обожгла холодом босые ноги. Девушка на цыпочках прокралась к амбару, прислонилась к бревенчатой стене и осмотрелась. Все спокойно. Перебираясь через ограду, Патрина почувствовала острую боль. «Контур», – поняла она.

Возможно, ей не хватало образования, но в прозорливости ума и наблюдательности девушке нельзя было отказать. Любая магическая эманация вызывала у нее боль, что гнездилась где-то в животе, накатывала внезапно и быстро отпускала. Сколько Патрина себя помнила, эта боль всегда была с ней. Будучи маленькой, она очень пугалась и плакала, а после шести лет стала воспринимать происходящее, как должное. Кроме того, эта особенность делала ее непохожей на других детей.

Девушка спустилась с холма, на плоской вершине которого стоял их дом, обошла стороной село и углубилась в лес. Дыхание моря сопровождало ее повсюду. В ясную погоду с самой высокой точки Тарниса можно было увидеть его собратьев: Кинбаис, Аутаки, Пукапуа и Мотесорти. Они казались такими близкими и одновременно недосягаемыми. Для Патрины. Дочь мага никогда не покидала родных мест, хоть много об этом мечтала.

Между островами сновали суденышки – целые рыбацкие флотилии, – а иногда и шлюпы с торговых кораблей. Даже когда море волновалось, в водах живописных заливов и лагун этого почти не ощущалось. Суда большого водоизмещения приставали в основном к Аутаки и Кинбаису – крупным и находившимся ближе к материку островам, – опасаясь заходить на отмели внутренней части архипелага. Из-за этого малыш Тарнис, окруженный хороводом братьев, был обделен вниманием заезжих торговцев. За подарками и прочими необходимыми вещами Карисмус ездил на Аутаки, но никогда не брал с собой дочь.

Патрине иной раз хотелось превратиться в птицу, чтобы увидеть хоть что-нибудь непохожее на Тарнис. О том, чтобы сесть в лодку и добраться хотя бы до соседнего острова, не стоило и думать. Это было строжайше запрещено. И девушка не сомневалась – отец моментально узнал бы, занеси она только ногу над бортом какой-нибудь рыбацкой скорлупки. Каким образом он следил, где находится дочь, оставалось только гадать, но удивляться тут было нечему. Он ведь маг.

Местные жители рассказывали, что острова мало отличаются друг от друга. Материк – вот, где стоило побывать, съездить в Блавну – большой портовый город, – сходить на ярмарку, увидеть новые лица, посмотреть спектакль или цирковое представление. Все ее сверстники уже ездили на материк. Все, кроме нее.

Бронтус как-то раз побывал в Блавне на выступлении известного менестреля и привез открытку с автографом. Потом всем рассказывал, какие беспорядки учинили в городе поклонники. Патрине он даже разрешил подержать эту карточку с изображением такого красавца, что дух захватывало. Бронтус даже исполнил несколько песен из его репертуара. Патрина слушала и втайне представляла, что перед ней тот менестрель.

Девушка провела ладошкой по стволу приметной кривой сосны и нащупала там вырезанное Бронтусом сердце с их именами. Здесь он впервые поцеловал ее. Должно быть, песни о любви настолько вскружили Патрине голову, что она пошла навстречу пылкому чувству молодого человека, хоть знала, что у него есть другая.

Квакуса-Бронтуса она отыскала в пещере у ручья, где они время от времени встречались. Нет-нет, ничего лишнего Патрина ему не позволяла. Квакус притаился у входа и выглядел окаменевшим и ужасно бледным в лунном свете. Покрытое густой слизью тело поблескивало. Патрина спряталась за стволом ближайшего дерева.

– Бронтус, – шепотом позвала она, опасаясь при этом, что склизкая тварь прыгнет к ней. Все-таки квакус не самое приятное существо, тем более такой громадный.

– Бронтус, – громче позвала Патрина. Никакой реакции. Упитанный светлячок пролетел мимо, едва не задев ее макушку, и направился в сторону пещеры. Квакус чуть повел глазами, следя за его движением. Когда светлячок оказался в пределах досягаемости, из пасти твари выскочил длиннющий, липкий язык и добыча попалась.

– Ух! – Патрина передернула плечами и скривилась, и тут она вспомнила, что читала о квакусах. Эти твари глухи и реагируют только на движение. Если она выйдет из укрытия, то… А вдруг он ее языком?

Пока девушка размышляла, что ей делать, квакуса вырвало. Патрина, и без того сомневавшаяся в успехе, теперь вовсе пала духом. Наконец она решилась и вышла из-за дерева, держась на всякий случай подальше от квакуса. Из того, что ей доводилось читать о подобного рода трансформациях, помнилось мало. «Сознание становится раздвоенным, преобладает то человеческая, то животная часть», – всплыли перед мысленным взором строки.

«Ох, мне бы только подгадать, когда квакус ощутит себя человеком, а не тварью, – подумала Патрина и подошла ближе. – Жаль, что представление с произнесением заклинания отпадает, не услышит же ничего».

Квакус посмотрел на нее влажными глазами, полными тоски и чуть подался навстречу.

– Бронтус, – прошептала девушка, проделала несколько, заранее отрепетированных пасов и, собравшись с духом, чмокнула тварь в лоб. Соприкосновение губ с холодной, покрытой слизью кожей, вызвало приступ тошноты, но Патрина сдержала рвотный позыв. Она отстранилась, жестом показала, что Бронтус должен оставаться на месте, а сама спустилась к ручью, где отплевалась, умылась и прополоскала рот.

– Кошмар, – пробормотала она, – больше ни за что не стану этого делать. Поцелуй истинной любви! Какой болван это придумал?! Одна радость – Бронтус будет любить меня еще сильнее в благодарность за «спасение» от проклятия. А эти противные сплетницы из села поверят, что я маг и не посмеют говорить, что мой любимый никак не может выбрать между мной и Нисой.

Патрина вернулась к пещере, собрав по дороге немного хвороста. Она разожгла костер, повернувшись к квакусу спиной, чтобы не увидел, от чего загорелся огонь. Играть роль мага следовало по всем правилам, а эта братия огнетворками не пользуется. Наконец хворост весело затрещал, а за спиной раздался легкий хлопок – суточное действие заклятия истекло.

Патрина обернулась и тут же зажмурилась. Бронтус восседал на камне абсолютно голый. Некоторое время он тупо пялился в пространство, приходя в себя. Сообразив, что оказался в неудобном положении – девушка-то одета, – молодой человек спрятался за камень.

– Патрина, сердце мое, – наконец произнес он, – я обязан тебе своим спасением. Ты не представляешь, как это было ужасно, а эти насекомые… Бр-р-р!.. Сначала они кажутся такими аппетитными, а потом вдруг осознаешь, что… Сколько раз меня вывернуло и не сосчитать, – махнул он рукой.

Патрина, тем временем, вышла из круга света и, спрятавшись за кустом, сняла нижнюю юбку. Прикрыв ладонью глаза, она подошла к Бронтусу.

– Вот, оденься, – сказала девушка, кинув ему юбку.

– Патрина, единственная любовь моя, – с чувством произнес Бронтус, облачаясь в нелепый для мужчины наряд, – не знаю, решился бы я сам подойти и подарить поцелуй такому жуткому существу, чтобы исцелить его.

Патрина с удовольствием отметила появление слова «единственная».

– Теперь я твой раб навеки. Позволь тебя поблагодарить, – сказал он и, чтобы не упускать возможность, предоставленную стечением обстоятельств, страстно поцеловал девушку, попутно стараясь освободить ее от избытка одежды.

Ничего удивительного в этой поспешности не было: у квакусов как раз проходил очередной сезон брачных игр и активного спаривания. А самку подходящего размера Бронтусу было бы на целой планете не сыскать, разве что рассердившийся маг оттянулся бы на какой-нибудь девице.

Квакусы вообще плодились безостановочно, обеспечивая пропитанием птиц и не только их. Заезжал как-то на Тарнис один торговец и просил наловить ему несколько тысяч скользких тварей. Он, скорее всего, пошутил, когда на вопрос островитян, зачем ему понадобились квакусы, ответил: «К столу некоторых гурманов». «До какой же степени надо изголодаться, – изумились местные жители, – чтобы есть подобную мерзость!» И всякого нищего с тех пор презрительно именовали гурманом. А вот молодежь, благодаря стараниям жреца Лита, была куда более образована, во всяком случае, читать, писать и красиво изъясняться он их выучил. После чего учредил ежегодный праздник нежных посланий.

Бронтус оказался таким настойчивым в достижении своей цели и настолько торопливым, что не на шутку перепугал Патрину. Она забилась, закричала и, вырвавшись из его цепких объятий, дрожащим от волнения голосом заявила:

– Бронтус, если ты немедленно не прекратишь это… это… – Она просто не знала, какое слово более всего подходит для определения его поведения. – Я снова превращу тебя в квакуса и на этот раз навсегда! – пригрозила девушка.

Парень тут же остыл и призадумался. Воспоминания о прошедших сутках были очень свежи, поэтому Бронтус поостерегся проверять, сможет ли Патрина исполнить угрозу. Во всяком случае, ее отец уж точно сумеет упаковать его в склизкую шкуру.

Патрина не стала дожидаться, пока на Бронтуса нахлынет новый приступ «благодарности», развернулась и побежала к дому. Не так она себе представляла его романтическое «спасение». Ее бы устроили пылкие коленопреклоненные признания, воспевание ее красоты и магической силы, букетики полевых цветов на подоконнике по утрам, корзинки с фруктами у порога, бусы из ракушек и нежные поцелуи в зарослях страстоцвета. Она чувствовала себя обманутой и обиженной.

Так, за размышлениями о несправедливом устройстве мира девушка добралась до дома. Патрина совершенно позабыла о защитном контуре. Боль скрутила ее неожиданно, тело ослабело и мешком рухнуло с ограды. Патрина замерла, ожидая появления отца, но кругом было тихо. Недоумевая, как получилось, что ее появление никого не потревожило, она прокралась к дому и влезла через окно в комнату.

После ясной лунной ночи дом казался местом, где собралась воедино вся темнота мира. Наощупь она добралась до кровати, с ужасом представляя, что сейчас вспыхнет пульсар, и отец полночи будет читать ей нотации. Обошлось.

Утром Салитэ пришла будить свою ненаглядную девочку и звать к завтраку. Патрина никак не могла проснуться, что было неудивительно после ночной прогулки. Прислужница покачала головой, посмотрев на разбросанную одежду и начала наводить порядок. Юбка Патрины оказалась влажной от росы и усеянной репьями, а нижняя – вообще отсутствовала. Салитэ прикрыла ладонью рот и покачала головой. Она не одобряла поведение Патрины, по ее мнению, слишком юной, чтобы встречаться с парнями, но доносить на нее не собиралась.

Всмотревшись в лицо спящей, Салитэ отметила бледность и синяки под глазами, что было немым свидетельством перенесенных приступов боли. Старая няня до сих пор корила себя за то, что недосмотрела за малышкой в тот злополучный день и стала невольной виновницей ее страданий. Салитэ тяжело вздохнула и тихонько вышла из комнаты, осторожно притворив за собой дверь.

Патрина проспала до обеда, разбудил ее глухой хлопок, за которым последовало сотрясение дома. Опять у отца что-то не заладилось в лаборатории. Девушка некоторое время слушала, как он громко костерит сам себя, вернувшись в кабинет, а потом быстро оделась и, выскочив из дома, направилась в село. Ей не терпелось проверить разнеслась ли по округе слава о ее ночном подвиге.

Патрина шла по селу и с удовольствием отмечала, что девушки и парни провожают ее взглядами, в которых сквозит удивление, и перешептываются. «Замечательно, – подумала она и улыбнулась. – Никто больше не посмеет говорить, что отец не отдал меня в обучение потому, что я ни на что не годна. Я хожу в храм вместе со всеми, искренне желаю благополучия детям Лита. Чем я вам не угодила? Тем, что меня вырастила добрейшая Салитэ? Да, она не вам чета, потому как во сто крат лучше. Или вам костью в горле то, что мой отец маг?».

Из дома, увитого диким виноградом, вышла Ниса. Она увидела соперницу и недовольно поджала губы. Патрина же задрала нос кверху и проследовала мимо так, будто Ниса была пустым местом.

Бронтус, как она и думала, работал в кузнице. Он в начале года поступил в обучение к кузнецу, и тяжелая физическая работа позволила парню нарастить привлекательные мускулы. Патрина прислонилась к косяку и некоторое время наблюдала, как Бронтус раздувает мехи. Его загорелое блестящее от пота тело приковывало внимание.

Позади раздались шаги; Патрина обернувшись вежливо поздоровалась и посторонилась, пропуская в кузницу старика.

– Приветствую тебя, Рувус, – обратился тот к кузнецу. – Не мог бы ты кое-что перековать. Старик с кряхтением стащил с плеча мешок и брякнул им об пол.

Посреди заминки в работе Бронтус обернулся и увидел Патрину. Он широко улыбнулся и помахал ей рукой.

– Скоро освобожусь, – пообещал он и сложил руки домиком, что означало: «Жди в нашем убежище».

Патрина согласно кивнула. Кузнец тем временем с недовольным видом заглянул в мешок старика.

– Нет, – сказал он, – сейчас у меня и без того много работы, и я все еще жду, когда ты расплатишься за предыдущий заказ.

– Я непременно верну тебе долг, Рувус, – пообещал старик, – для того мне и нужны эти инструменты. Без них, как я заработаю?

– Это не моя забота, сказал же – нет времени! У меня полно заказов от тех, кто платит, – отрезал кузнец.

Старик тяжело вздохнул, завязал горловину мешка и, взвалив его на плечо, поплелся к выходу, бубня себе под нос: «Придется идти к Карисмусу».

Кузнец стрельнул в спину просителя сердитым взглядом, зыркнул на торчавшую у порога Патрину, от чего той сделалось не по себе, и вернулся к прерванной работе. Девушка поежилась и решила поскорее убраться из негостеприимного места. На гвозде рядом с одеждой она заметила сумку Бронтуса и решила ее прихватить, чтобы заранее разложить припасы, а когда придет ее возлюбленный, вместе перекусить. Сама-то она так торопилась в село, что не только не позавтракала, но даже ничего не додумалась прихватить с собой.

Патрина догнала старика и ободрила его:

– Правильно, сходите к папе. Магическая обработка металлов куда качественнее. Я думаю, он не станет требовать немедленной оплаты. – Девушка солнечно улыбнулась и, обняв обеими руками сумку Бронтуса, заспешила по своим делам. «Что это?» – удивленно вздернула она брови и на ходу заглянула внутрь своей ноши. Там лежала книга. «Ну-ка посмотрим, каким чтением развлекает себя Бронтус. Люпиур Сердцеед „Покори красотку“. Так вот откуда все эти фразочки с изящными оборотами», – усмехнулась Патрина, пролистав книгу.

Она спускалась по тропинке к ручью, когда ее догнала Ниса, раскрасневшаяся то ли от бега, то ли от злости.

– Ты, магичка фальшивая! – окликнула она соперницу. – Ты не получишь Бронтуса!

Патрина обернулась. Ее ладошки моментально вспотели, но она храбро выпрямилась и усмехнулась:

– О чем ты говоришь, Ниса?

– Бронтус – мой парень. – Девушка нависла над Патриной, стоявшей ниже на тропе.

– Мы любим друг друга, – сказала Ниса. – По-настоящему. А с тобой, убогой глупышкой, которую вырастила проклятая, он просто играет.

Патрина стиснула кулаки, но бросаться в драку не собиралась.

– Зачем же ты шла за мной? Наговорить гадостей? – предательски дрогнувшим голосом спросила она. – Ну давай, гневи Лита!

– Я пришла сказать, что возьму твоего ребенка в нашу с Бронтусом семью, как повелел Творец, но мне бы не хотелось воспитывать убогого.

– Фальшивая литарийка! – не удержалась Патрина.

– Ах, ты!..

От лихой затрещины Патрина под омерзительный хохот соперницы скатилась с холма. Ушибы и ссадины не причиняли такой боли, как этот смех.

– Ну, где же твоя магия, соплячка? Не смей больше вставать у меня на пути!

Патрина скрючилась и замерла, глотая слезы, униженная и раздавленная. Она решила умереть прямо здесь под корягой, остановившей ее падение. Там ее и разыскал Бронтус.

– Бедняжка, ты споткнулась? – он и помог девушке подняться.

Признаться, что ее поколотила Ниса, было совершенно невозможно. Да только не пройдет и часа, как весь остров будет над ней потешаться из-за этой истории. Патрина разрыдалась в голос.

– Все пройдет, – попытался успокоить ее Бронтус, – ссадины заживут, синяки исчезнут. Ну, чем тебя утешить? – растерялся он, оттого что девушка взвыла еще громче.

– Подари мне карточку, – гнусаво пробормотала Патрина.

– Вот, высморкайся, – Бронтус дал ей обрывок тряпицы, очень кстати оказавшийся кармане. – О какой карточке речь?

– С менестрелем.

– Патрина! – возмутился Бронтус.

– Она тебе дороже, чем моя любовь?! – воскликнула девушка.

– Ну-у-у… Нет конечно.

Когда Патрина затевала игру в мага, то даже не подозревала к каким последствиям это приведет. После того злополучного падения она не хотела возвращаться домой через село. Заполучив карточку с менестрелем, Патрина собралась идти домой окольными путями, но не успела. Сельские парни и девушки, возглавляемые Нисой, преградили ей дорогу.

– До тебя так и не дошло, что я сказала, – покачала головой соперница, глядя на Патрину с притворным сочувствием, как смотрят на больного, до которого нет никакого дела, но долг велит выказывать заботу. – А ты, Бронтус – просто дурак, если поверил, что это она спасла тебя от проклятия. Я специально прогулялась к магу и все выяснила: чары исчезли сами собой, просто распались, когда пришел срок.

Патрина такого поворота событий не ожидала. Ниса объявила ей войну и не гнушалась никакими средствами. «Если Бронтус меня, действительно, любит, он простит этот розыгрыш и… Куда же ты?» – дочь мага проводила молодого кузнеца отчаянным взглядом.

– Лит не приемлет лжи, – сказал он, обернувшись. – Ты нарушила его завет.

– А еще он не приемлет жестокости и унижений, – дрожащим голосом пролепетала Патрина.

– Это не жестокость, это жалость, – выступила вперед Ниса и презрительно скривилась: на этот раз маска сочувствия ей не удалась. – Как ты могла подумать, что мы станем проявлять такие недостойные чувства. Мой отец – служка в храме, мне ли не знать, каким должен быть литарий.

Патрина чувствовала, что слова соперницы пропитаны фальшью. Казалось, истинная сущность Нисы отделилась и выглядывает из-за ее спины, кривляется и показывает язык, уверенная в своей безнаказанности. «Знать, каким должен быть литарий вовсе не означает быть им», – подумала дочь мага, но возразить не смогла – ее душили слезы. К тому же нельзя выиграть спор, победа в котором заранее отдана противнику. Лица ухмыляющиеся, хмурые и осуждающие расплывались у Патрины перед глазами. Она бросилась бежать, и смех за спиной гнал ее вперед, как охотничьи псы зверя.

Вечером Патрина зажгла свечи, уселась на кровать и вытащила из кармана открытку с размашистой подписью «Тамерон Соловей». Девушка вздохнула, с тоской посмотрела за окно и вновь принялась разглядывать карточку, терзаясь невеселыми мыслями. «Бронтус не придет, – в который раз подумала она. – Не только сегодня, но и завтра и послезавтра, одним словом, он больше не придет никогда. Никогда. Какое страшное слово, кажется, в нем заключена вечность, причем, совершенно безрадостная».

Патрине казалось, что в ее жизни уже не будет ничего хорошего. Она позабыла проповеди жреца, в которых он предупреждал, что впадать в уныние – дразнить богов. Они ведь могут ниспослать по-настоящему страшные испытания.