Читать книгу Роковое наследие. Хроники Арринда - Юлия Скуркис - Страница 18

Патрина убрала карточку с менестрелем в шкатулку, где хранила всякие милые пустячки: засушенный букетик страстоцвета – самый первый из подаренных Бронтусом, пузатый флакончик маминых духов, давно опустевший, красивые ракушки, мешочек со стеклянными бусинами, остатки тесьмы… Девушка вздохнула, бросила тоскливый взгляд за окно, затем поднялась и задернула занавески.

Как жить дальше? Может попытаться уговорить отца переехать на материк? В самом деле, что нас тут держит? Вдохновленная этой идеей Патрина выбежала из комнаты, проскочила мимо кабинета отца, дернув для верности за ручку – заперто – и остановилась перед окованной металлом дверью в подвал. Совсем не лишняя мера предосторожности, старую деревянную разнесло в щепки, когда что-то пошло не так в эксперименте. Хорошо, что волна силы была узконаправленная, и маг не пострадал.

В лаборатории Патрине удалось побывать лишь однажды в десятилетнем возрасте. Честно признаться, она была разочарована увиденным: столы, шкафы с колбами, ретортами, всякими стеклянными отводами, переходниками, цилиндрами, пробирками… Карисмус поднаторел в их изготовлении, это и ребенок понял, когда отец показал для сравнения остатки старого оборудования, но ничего удивительного и волшебного тут не было. Девочке больше всего нравились бусины, которые отец время от времени для нее изготавливал. К тому же в лаборатории было так холодно, что у Патрины не возникло желания побывать там еще раз.

Патрина нерешительно постучала. Тревожить отца во время работы было строжайше запрещено, но Салитэ, на груди у которой можно выплакаться, уже спала. Да и не этого хотелось Патрине, слезами тут не поможешь, ей нужно было немедленно уговорить отца навсегда уехать с острова.

Она постучала громче – никакого ответа. Тогда Патрина взялась за тяжелое металлическое кольцо, служившее ручкой, и грохнула им по двери. Шум не разбудил ставшую тугой на ухо Салитэ, хоть втайне девушке этого хотелось. Нянька бы пожурила свою воспитанницу и отослала спать, а так придется делать самостоятельный выбор. Патрина замерла в ожидании. «Отец так увлекся, что не слышит стука», – попыталась она объяснить упорное молчание. Осенив себя знаком Лита, Патрина потянула тяжелую дверь на себя. Надсадный скрип несмазанных петель заставил поежиться. «Пускай сердится, главное – я выясню, что с ним все в порядке» – подумала девушка.

Патрина спустилась на одну ступеньку. «В конце концов, он должен понять, как мне сейчас плохо, – приободрила она себя. – Мне просто необходимо с ним поговорить». Внизу Патрина уперлась во вторую дверь и подумала, что разговор можно было бы отложить на завтра. Вдохнув поглубже, она все-таки постучала и, не дождавшись ответа, осторожно толкнула последнюю преграду.

Патрина просунула голову в образовавшуюся щель. Лаборатория оказалась ярко освещена десятком пульсаров, посередине освобождено место, на полу начерчены причудливые знаки, но нигде не видно хозяина. Девушка проскользнула внутрь и кашлянула, чтобы обозначить свое присутствие. Притворив дверь, она пошла на цыпочках вдоль стены, боясь наступить на непонятные рисунки на полу.

Пушистая шаль, накинутая на плечи, почти не защищала от могильного холода подземелья, что вцепился в кожу острыми коготками и пробирался все дальше, взращивая колонии мурашек. Патрина поежилась и воровато оглянулась на дверь, в который раз помышляя об отступлении. Она не заметила, как краешек шали зацепился за клетку. В следующую минуту справа от нее что-то зашуршало, и часть каменной стены повернулась, открывая проход. Патрина, недолго думая, метнулась в узкое пространство между неплотно сдвинутыми столами. Следом дернулась клетка с ярамсой, девушка оглянулась и буквально чудом поймала ее на лету. Но ярамса упитанной тушкой навалилась на дверцу, и та с легким щелчком распахнулась. Зверек шлепнулся на пол и тут же со всех ног бросился под стол. Патрина побледнела от испуга, мало того, что она пришла сюда незваной, так еще и дел натворила.

Между тем в открывшемся проходе показалась спина Карисмуса. Он тащил за собой нечто большое и тяжелое. Патрина спешно, но очень осторожно поставила клетку на место, а сама присела между столов и затаилась, проклиная себя за трусость. Как теперь показаться отцу? Как объясняться? В это мгновение Патрина даже вспомнить не могла, зачем спустилась в подвал, что за срочное и неотложное дело ее сюда привело. Причина должна быть очень весомой, чтобы можно было выбраться из укрытия и вернуться в комнату с наименьшими потерями, то есть без заслуженного разноса со стороны родителя. Патрина стиснула зубами кисточку шали и осторожно выглянула, но чем дольше она выжидала, тем труднее становилось решиться выйти.

Карисмус обошел вокруг каталки, на которой стоял большой ящик, и вытолкал ее на середину помещения. Девушка, затаив дыхание, наблюдала за отцом. Маг открыл крышку, с трудом вытащил из ящика тело и уложил в центре магического круга. «Папа – некромант!» – промелькнуло страшное озарение, и Патрина задрожала уже не только от холода, но и от ужаса. Теперь выбраться из укрытия стало невозможно.

Разом припомнились все страшные истории, которые она слышала, причем каждый рассказчик божился, что, возвращаясь из кабака, видел воочию, как по берегу бродил тот или иной утопленник. Благо среди населения, промышлявшего рыболовным промыслом, недостатка в пропавших без вести не наблюдалось. Мертвые, как известно, сами по себе не гуляют, значит, притянул, приманил тело некромант. Зачем ему злодею такое творить? Кто ж разберется в потемках его души?

Рассказы о ходячих мертвецах служили неизменным атрибутом всех вечеринок, что устраивала островная молодежь. Только Патрину перестали на них приглашать, после того как она блеснула книжными знаниями о зомби в попытке разрушить глупые мифы. Ведь всем хотелось, чтобы было интересно и страшно, а не страшно интересно с научной точки зрения. Патрину просто выставили за дверь и велели отправляться к папаше-некроманту. Как же она тогда разозлилась! Как могли эти бестолочи представить ее отца в роли злодея?!

И вот, пожалуйста! Патрина украдкой следила, как отец устанавливает вокруг мертвеца призмы и зеркала в заранее определенных точках пространства, строго выверяя их расположение по напольному рисунку, и то и дело поглядывала на мертвеца. Труп молодого человека – явно неместного – не казался отталкивающим, скорее он был похож на скульптуру, безжизненный камень.

До сего дня Патрине видеть покойников не доводилось, тем более при таких леденящих кровь обстоятельствах. Конечно девушка и подумать не могла, что отец способен причинить ей вред. Но сама собой напрашивалась мысль: «Так ли хорошо я знаю человека, что возится с мертвецом, как с любимой куклой?» Патрина уткнулась носом в колени; ей захотелось сделаться маленькой-премаленькой, как ночной мотылек, и упорхнуть из этого страшного места, никем не замеченной.

Перед мысленным взором одна за другой промелькнули картины, когда отец был равнодушен к ее горестям, когда ругал за мелкие провинности или просто не замечал, погруженный в свои мысли, наверняка мрачные и страшные. «Он никогда меня не любил, – подумала Патрина, – покойники для него гораздо важнее, ведь с ними отец провел втрое больше времени, чем со мной». Она почему-то не сомневалась, что там за потайной дверью целый склад мертвецов. На ресницах набухли две крупные капли.

Карисмус опустился на колени перед покойником, поправил на нем одежду, пригладил волосы и еле слышно пробормотал:

– Если все получится, не хочу, чтобы ты упрекал меня за свой внешний вид.

«Что получится, что должно получиться?» – подумала Патрина и вдруг осознала, что нежная беседа с мертвым – явное безумие. В эту минуту ей стало по-настоящему страшно. Мир повернулся к ней неожиданной гранью, в одно мгновение сделавшись чужим и страшным.

Карисмус закончил приготовления и сотворил первый пас. Напольный рисунок наполнился молочно-белым светом, что преломился в призмах, отразился в зеркалах и образовал причудливый купол из перекрещивавшихся лучей. Патрина захлебнулась болью, ее утробный хрип потонул в звоне посуды, вибрировавшей в такт силе, пульсации которой затопили пространство.

Из-под стола выскочила ошалевшая ярамса, прыгнула в сторону девушки, в попытке спрятаться подальше от нестерпимо яркого света. Патрина стиснула зубы и, превозмогая боль, попыталась поймать зверька. «Ничто не должно нарушать ход эксперимента, иначе это может привести к необратимым и страшным последствиям», – отец часто повторял эту фразу.

Ярамса увернулась и бросилась в обратном направлении. Страшного и необратимого Патрине на сегодня было более чем достаточно. Она ринулась за беглянкой, и руки сомкнулись на теле зверька как раз в то мгновение, когда ярамса пересекла границу светящегося рисунка.

Ритмичное биение силы сорвалось на конвульсивное подергивание, лучи утратили равномерную яркость и начали перемигиваться друг с другом, ехидно намекая магу, что власть его была недолгой и эфемерной. Зеркала и призмы внезапно пошли трещинами, от чего световые потоки окончательно изломались.

Карисмуса пригвоздило к месту; огрызки лучей метались, как обезумевшие твари, и прожигали дыры в его одежде, но он не мог даже пальцем пошевелить. Маг в ужасе и отчаянии смотрел на дочь, заходившуюся в крике. Тело Патрины, ставшее полупрозрачным, штопором завинчивалось в безумном вихревом потоке, разрывалось на миллионы кусочков, собрать которые воедино казалось уже невозможно. Ярамса утратила привычные контуры, расплылась кляксой и начала просачиваться в то, что недавно было человеческой плотью. Через несколько минут от обеих осталась только крутящаяся вертикальная воронка, состоявшая из густого тумана с редкими проблесками, как будто в нем клубится ледяное крошево, отражая свет.

Внезапно это подобие смерча схлопнулось, копьем прошило внутреннее пространство магического круга и лежащее в центре него тело. Затем воронка вновь развернулась. Напольные рисунки поблекли, зеркала и призмы осыпались мелкими осколками, наполнив лабораторию печальным звоном и шорохом. Так могло бы звучать безвозвратно утекавшее время, будь оно материальным.

Карисмуса отбросило назад, он ударился спиной о шкаф и рухнул на пол. Из воронки показалась громадная лапа, а следом и сама гигантская ярамса. Зверь огляделся, громко пискнул и бросился вон из лаборатории, ловко открыв дверь. Для этого ярамса поднялась на задние лапы и потянула ее на себя за ручку.

– О боги, – прошептал Карисмус, – я не знаю, кого невольно пробудил, но защитите от него мою дочь. Спасите ее!

За грудиной внезапно растеклась боль. Карисмус, не обращая на нее внимания, попытался подняться, чтобы последовать за ярамсой, вернее, за дочерью, но свалился без чувств. Один за другим погасли пульсары, и лаборатория погрузилась в кромешную темноту.

Ярамса в несколько прыжков преодолела лестницу и выскочила в коридор. На повороте ее занесло, но острые когти помогли быстро выровняться, оставив на полу глубокие борозды. Дверь во двор оказалась не заперта. Когда ярамса тараном проломила забор, позади раздался истошный крик. Бедная старая Салитэ, она как раз вышла из уборной.

На островах не водилось таких крупных зверей, поэтому для ярамсы оказалось трудно отыскать нору подходящего размера. Наконец ей удалось обнаружить достаточно просторную пещеру, куда она моментально забилась, чтобы затаиться. Некоторое время зверь дрожал, памятую о пережитом страхе, затем волнение улеглось, его сменила усталость. Глаза, некогда выглядевшие как бусинки, а теперь достигавшие размеров кулака дюжего детины, стали слипаться.

Тихие голоса, приглушенный смех, отсветы пламени костра. Патрина проснулась и прислушалась. Медленно пришло осознание – она не дома, а следом припомнились магический круг, боль и небытие. Как она оказалась в пещере, Патрина не знала, но сейчас это не имело никакого значения. Единственное, что было важно – уехать с острова, подальше от отца, подальше от всех этих людей, которые обижали ее или просто косо поглядывали из-за того, что она воспитанница проклятой и дочь мага. «Дочь некроманта», – уточнила для себя Патрина, и горький комок встал в горле.

«Я сейчас вернусь», – донесся до нее знакомый голос.

Патрина встала на четвереньки и подобралась ближе к выходу. На поляне горел костер, возле него сидела Ниса. Движение языков пламени порождало причудливую игру теней на лице девушки, коверкая ее красоту. Ниса с задумчивой улыбкой нюхала букетик страстоцвета. Костер потрескивал, быстро сжирая хворост, и требовал новых подачек. Ниса поднялась, набрала веток и бросила их в огонь. Пламя облизнуло жертвоприношение, вгрызлось в него и взметнулось вверх, ярко осветив поляну.

Патрина попятилась; не хватало еще, чтобы ее заметили, но было уже поздно. Ниса вздрогнула, обнаружив, что в пещере кто-то есть, но узнав свою недавнюю соперницу, выхватила из костра сук и с этим подобием факела энергичным шагом направилась к убежищу.

– Я тебе покажу, как за нами подсматривать! – грозно произнесла она. – Ты у меня пожалеешь!..

Сунув горящую головню в пещеру, Ниса едва не ткнула ею в лицо… О нет, это оказалось вовсе не лицо, а морда какого-то гигантского неведомого зверя, который от испуга подпрыгнул и ударился спиной о свод пещеры. Завизжали они одновременно. Ниса выронила факел, от чего вверх взметнулись гигантские тени: ее и чудовища.

Ярамса визжала, пищала и похрюкивала, но через несколько секунд тональность этих звуков изменилась и в них начали преобладать гневные нотки. Зверь готов был напасть, только страх перед огнем не позволял ему броситься вперед, но факел вскоре погас.

Ниса вылетела из пещеры с воплем, который вмиг должен был разбудить всю округу. Бронтус, прибежавший на крик, выронил котелок с водой и заголосил не хуже подруги. Вместо того чтобы защитить возлюбленную от чудовища, он бросился наутек, но Ниса его быстро догнала и перегнала. Следом за ними неслась гигантская ярамса и верещала, жаль только, что напуганные люди не понимали ее языка, поэтому случай узнать о себе много нелестного оказался ими упущен.

Так они и влетели в разбуженное село. Неразбериха началась невероятная. Зажженные факелы выхватывали жуткие фрагменты происходящего: по улицам металось гигантское чудовище, поэтому все, кто имел глупость выйти из домов, пытались вернуться под защиту родных стен, но в панике не могли отыскать вход. Старая грузная торговка рыбой взбежала по шесту на крышу и заголосила там пуще прежнего; кузнец споткнулся и влетел головой в стог, а в руке у мужика некстати оказался факел. Хорошее было сено, сухое да золотистое, занялось в один миг. В селе сделалось светло, как днем, и шумно. На крупных ярмарках такого разноголосья не услышишь. Только теперь и удалось рассмотреть страшного зверя.

Ярамса тем временем нагнала-таки Нису и цапнула ее зубами за то место, что пониже спины, жаль, кроме юбки ничего не прихватила. Мельканье голых ягодиц показалось ей забавным. Ярамса остановилась, фыркнула, выплюнув выдранный лоскут, и уселась на задние лапы, вполне удовлетворившись содеянным. Затем она осмотрелась. «А что тут, собственно, происходит?» – вопрошал ее удивленный взгляд. Через некоторое время контуры чудовища сделались нечеткими, а потом зверь и вовсе пропал, оставив после себя лишь туманную воронку.

Селяне перестали голосить, и в наступившей тишине стало слышно, как огонь с аппетитом пожирает сено. Следом раздался коллективный вдох с присвистом – внутри воронки вновь проклюнулось нечто материальное. Через мгновение тарнисцы увидели сидящую посреди улицы Патрину. Ту самую, которую родила приезжему магу дурнушка Расина, да и сгинула в тот же день, потому как была слаба здоровьем, ту самую, которую вырастила проклятая, отверженная всеми Салитэ. Вот, люди, полюбуйтесь, что из этого вышло. Магия да вкупе с проклятием ни к чему хорошему не приводит.

Вперед выступил кузнец. Когда спалил чужой стог, самое верное – найти того, чей грех покажется окружающим больше твоего собственного.

– Глядите люди, какую скверну мы у себя приютили! Не даром наши предки сжигали проклятых, они знали… Знали!..

Что там знали эти жуткие предки, кузнец так и не присочинил, но его эмоциональная, прочувствованная речь проникла в сердца селян, нашла в них живой отклик и породила готовность к действию. Некоторые все же покосились на храм Лита, что стоял на соседнем холме. Все понимали – как только жрец доберется до села, им придется засунуть свой праведный гнев куда подальше, поэтому следовало поторопиться. Рассерженная толпа двинулась на Патрину. Когда девушка сообразила, что к чему, она перепугалась пуще прежнего.

– Проклятая тварь! – орали позади. – Не уйдешь!

А четыре когтистые лапы мелькали все быстрей и быстрей, унося ярамсу в темноту леса.

– Прочешем остров с утра, – предложил староста, которому по должности полагалось быть самым благоразумным и осмотрительным, – никуда эта зверюга от нас не денется. В темноте-то шастать опасно.

– А может, к магу наведаемся? – предложил кузнец.

***

Патрина пришла в себя на вершине холма. Она сидела, обхватив руками ствол мирта, прижавшись к нему щекой, а в голове плясали мозаичные фрагменты воспоминаний, не желая складываться в единую картину.

«Что происходит? – прошептала девушка. – Как я здесь очутилась?»

Ломота в теле была как при сильном жаре, и нестерпимо хотелось пить. Патрина с трудом поднялась на ноги, сделала несколько нетвердых шагов и вновь опустилась на землю, не в силах двигаться. Она редко уходила так далеко от дома даже днем, а уж ночью тем более, поэтому девушка никак не могла понять в какой части острова оказалась. Ее внимание неожиданно привлек огонек на одном из холмов.

«Великоват для костра», – подумала Патрина, а через мгновение страшная догадка пронзила сознание: там бушует пожар. Не прошло и двух секунд, как девушка сообразила, что именно горит. Недавние добрые соседи взрастили смертоносный огненный цветок, олицетворявший гнев Лита. Того Лита, который благосклонно относился к человеческим жертвоприношениям, никогда ничего не прощал и до сего дня прятался в тайниках душ островитян, праотцы которых поклонялись жестокому богу.

Патрина побежала вниз, превозмогая усталость и боль, петляя между деревьями в неверном свете луны, но на двух ногах она передвигалась гораздо медленнее, чем на четырех. Перед рассветом девушка добралась до дома, от которого не осталось ничего, кроме дымившихся головней и одиноко торчавшей над пожарищем каминной трубы. Патрина опустилась на колени посреди засыпанного хлопьями пепла двора и растерянно огляделась. Где отец, где Салитэ? Ведь их просто не может не быть.

Среди кустов заливались ранние пташки, на безоблачном небе всходил благодатный Лит, будто ничего не изменилось. Патрина же продолжала стоять на коленях рядом с тем, что недавно было ее домом, и вздрагивать от потрескивания и шорохов, доносившихся из недр пожарища.

– Я помогу тебе уехать с острова, – раздалось позади нее.

Патрина резко обернулась и увидела жреца Лита. Девушка поднялась, подошла к нему нетвердой походкой и уткнулась носом в солнечно-желтые одежды. Она рыдала, а по спине прокатывались волны тепла, которые легкий утренний ветерок доносил с неостывшего пепелища. То была посмертная ласка родного дома и близких людей, о которых жрец не обмолвился ни словом, что могло означать только одно: их больше нет.

– Пойдем, – сказал он, – все, что я могу для тебя сделать – посадить в лодку и попросить отвезти на материк.

Когда в селении кто-то умирал, устраивали пышные торжества, чтобы сам Лит услышал, как ликуют его чада, отправляя ближнего своего на встречу с богом, в обитель вечной радости, где душе удастся задержаться, если человек не сходил с пути праведного. В противном случае, жизнь продолжится в новом воплощении. Ведь она всегда продолжается.

Должно быть Патрина была дурной литарийкой: она с головой погрузилась в пучину отчаяния и скорби. Мертвая тишина, повисшая в округе, только укрепила ее в этом состоянии. Птичьи трели и отдаленный шум прибоя – не в счет. Сегодня остров казался необитаемым – никого не видно. Когда меж стволов деревьев проглянули сельские дома, в душе Патрины родилась ненависть, а слезы высохли. Жрец увидел, как Лит потускнел, ведь прячущаяся за горизонт, еле заметная в утреннем небе Нэре обрела власть над его чадом.

На берегу Патрину дожидался какой-то старик. Он поднялся и пошел ей навстречу. По прыгающей походке и клюке девушка узнала одноногого рыбака. Всякий раз, когда он заходил в гости к отцу, сетовал на свою деревяшку: «Стопталась совсем и скрипит, как несмазанные ворота, трещина по ней пошла, того и гляди, расколется надвое». Но на предложение Карисмуса заменить протез на новый, рыбак отмахивался: «Этот мне родной, как с ним расстаться». Что за дела были у старика Тума с отцом, Патрина не знала, но из всех тарнисцев он был единственным, кто не чурался посидеть с магом за чашечкой настоя или чего покрепче и выкурить трубку за компанию. Возможно потому, что сам не был коренным жителем острова.

– Здравствуй, дочка, – сказал рыбак.

Патрина чуть кивнула в ответ, ни слова не говоря, села в лодку лицом к морю. Только бы не видеть проклятого острова, где, как в заточении, она провела всю свою недолгую жизнь и потеряла все, что было дорого.

«Бедняжка, – донесся до нее еле слышный шепот, – лучше бы плакала. Эта замороженность меня очень беспокоит. За весь путь не сказала ни слова».

«Я отвезу ее в Блавну, пристрою где-нибудь», – послышался голос рыбака.

Они продолжали шептаться, но Патрина уже не слушала. «Надо же, в

Блавну, – подумала она равнодушно. – Я когда-то мечтала туда попасть».