Читать книгу Точка Невозврата - Михаил Макаров - Страница 12

Доставив осваговскую литературу в штаб корниловцев, Брошкин приступил к тайной миссии командировки. Несмотря на то что грозный вид Скоблина вверг Веню в трепет, он проигнорировал указание полковника «идти в народ». В город Брошкин выдвинулся, но без малейшего намерения вести там агитацию.

Прифронтовой Орёл источал тревогу. Невзирая на проливные дожди, в воздухе витала гарь от чадившего пепелища Дворянского собрания. Никто не спешил менять выбитые стекла в оконных рамах, подметать тротуары и разбирать баррикады, оставшиеся после уличных боев. Электрический трамвай Бельгийского общества не функционировал, редкие извозчики заламывали дикие цены, поэтому Вениамину пришлось двинуть пешкодралом.

Не бывавший допрежь в Орле, он на каждом перекрёстке спрашивал у прохожих, не сбился ли с маршрута. Путь сотрудника ОС-ВАГа лежал в верхнюю часть города, в лабиринты тихих кривых улочек и хитрых переулков. Завидев искомый ориентир – клочок сена на шесте над постоялым двором, Брошкин возрадовался, как быстро он достиг цели.

Низ единственного по чётной стороне двухэтажного строения был сложен из красного кирпича, вверх – бревенчатый, крыша покрыта почерневшей от времени дранкой. В палисаднике торчали голые кусты, земля устлана толстым, склизлым на вид покрывалом опавшей листвы. На двери кривилась расщеплённая фанерная табличка «Ремонт часов». Витиеватая надпись была сделана по правилам дореформенной орфографии, с твёрдыми знаками.

Веня ожидал грохота ржавой цепи по проволоке, натянутой вдоль забора, захлёбывающегося собачьего брёха, высунувшейся в дыру оскаленной морды, но всего этого не случилось. Подёргав за ручку двери и убедившись, что она заперта, Брошкин постучал согнутым пальцем в окошко. Выждав паузу, повторил настойчивее.

По улочке с коромыслом на плече и с двумя пустыми бадейками в руках шла мясистая, крутозадая молодуха. Жадно разглядывая незнакомого господина в приличном драповом пальто и клетчатой английской кепке с поперечным клапаном, она рисковала свернуть себе шею.

«Ах, как некстати, – поморщился Вениамин, – совсем ни к чему мне тут маячить».

В доме обнаружились признаки жизни, там прошаркали шаги, явно принадлежавшие человеку в годах.

Брошкин оглянулся в сторону, куда вперевалку удалилась толстуха. Вращая колодезный вороток, та продолжала пялиться на незнакомца.

«Бабье любопытство, не более, – увещевал себя Веня. – Разовый визит ничего не значит. Клиент пришёл к часовщику сделать профилактику хронометру».

Когда он вернул взгляд на окно, в нём из-за сосборенной занавески в горошек таращился глаз. К стеклу, сплющив нос, прилипло одутловатое лицо и две ладони с растопыренными веером пальцами. В следующий миг обладатель гуттаперчевой физиономии сгинул, оставив таять на внутренней поверхности стекла жирные следы.

Загремели щеколды, уехал в сторону тяжёлый засов, дверь приотворилась.

– Господин с шевелюрою просят починить четвертной репетир! – без промедления выпалил Веня нелепый пароль.

Рыхлый мужчина неопределенного (но не старческого) возраста выглянул в притвор. В полуоткрытом рту его виднелось отсутствие многих зубов. Шевельнув мокрыми губами, он прошепелявил:

– Луковича жнакомая, механижм каприжный, гарантий не дам.

Брошкин облегчённо выдохнул, всё пока шло без сучка, без задоринки, и, повинуясь жесту хозяина, шагнул через порог. Часовщик повёл его узким тёмным коридорчиком, воздух в котором насквозь пропитался рыбным смрадом. Зашли в кухоньку, где под потолком сушились сети, испятнанные сопливыми водорослями и донной слизью. В жестяном бачке под гнётом в густой жиже виднелись голубоватые рыбьи хвосты. Подле глиняной плошки с разноцветными внутренностями облизывался нагломордый котяра.

Веня затаил дыхание и поспешил пробраться в комнаты. В первой царил хаос, зато водилось фортепиано «Steinway». Постель была разгромлена, и только одна подушка из трёх имела наволочку.

– Ижвольте ваш репетир, – хозяин протянул трясущуюся руку.

Брошкин опустил в неё «Qualite Breguet», подумав с тревогой: «Выронит, а спрос с меня». Но часовщик цепко сжал хронометр и юркнул в смежное помещение, не забыв плотно притворить за собой дверь. Веня осмотрелся, не отваживаясь опуститься на засаленное сиденье кривобокого стула. На углу стола лежала книга. Брошкин одним пальцем развернул её, чтобы прочесть название.

«Смотри-ка, Арцыбашевым увлекается! А с виду – тюфяк».

Нашумевший перед войной психологический роман «У последней черты» пропагандировал клубы самоубийц.

Отсутствие хозяина показалось бесконечным, а появление – неожиданным, как рогатый чёртик из табакерки высигнул.

– Теперь минута в минуту будут идти, – сообщил часовщик, возвращая брегет. – Так и передайте его вышокоблагородию.

Вениамин кивнул со знающим видом, мечтая об одном – поскорее вырваться на свежий воздух, пусть и под холодный дождь. Хозяин пришёл в суетное движение. Сырой тряпкой поелозил по клеёнке, развозя грязь, оставляя тошнотный запах. Подтянул гирьку на ходиках, толкнул маятник, тот, стукнув пяток раз, остановился. Не обращая внимания на выпраставшийся из брюк край мятой коломенковой[54] рубахи, часовщик покинул комнату, загремел чем-то за стеной. Вернулся со сковородой и бутылкой «красной головки»[55]. Сковородку брякнул на столешницу, а водку установил любовно. Затем выставил гранёный стакан и рюмку, в которую предварительно дунул и которую с усердием протёр полой рубахи.

«Для меня старается», – гадливо содрогнувшись, догадался Брошкин.

В корниловском штабе его угостили какао с ржаным сухарём. Этого хватило на то, чтобы ненадолго заморить червячка. Веня был голоден, но не настолько, чтобы столоваться в притоне. А вот жахнуть водки, унять разлохматившиеся нервы ему страсть как хотелось.

Догадливый хозяин понял без слов, плеснул в посудины, озвучил повод: «За знакомство». Отличавшаяся крепостью «красная головка» не подсуропила. Прижмурившийся Брошкин, нашарив вилку, подцепил кусман жареной рыбы, оказавшейся вкусной, но костистой.

– Чехонь, поаккуратней ш нею, – пояснил хозяин и, спохватившись, представился: – Караваев Юрий Юрьевич.

Веня буркнул в ответ невнятно, часовщик не стал уточнять, а разлил по второй, после которой гость забыл про брезгливость и начал уминать харч за оба уха.

На глазах опьяневший Караваев, радуясь живому человеку в своей берлоге, торопился поведать о житье-бытье:

– Шлёзы, а не маштершкая у меня теперь. Только рыбалкой и существую. Уж как я ждал ваш, как ждал. Извёлшя вешь. Ан, по вшем приметам, не удержать вам города в этот заход. Товарищи пришипились по норам, но не разбежались. Бюро губкома мне доверяет вшецело. Так и передайте их вышокоблагородию. Имею выход на две пятёрки, но обе пропагандиштшкие, не боевые. У них имеетшя гектограф[56]. Кто пуштил крашного петуха в шобрание, пока не ведаю…

Брошкин соскребал со дна сковороды хрусткие поджарки, расслабленно удивляясь, как несерьезно поставлено дело у контрразведки, тайный агент которой – пьяница, разбалтывает секреты первому встречному, назвавшему пароль.

Когда усидели «красную головку», часовщик навестил кладовую и вернулся с бутылкой, заткнутой тряпичным кляпом. Рюмахи у Вени порхали мелкими пташками, хмель окутывал ватным одеялом благодушия. Караваев уразумел, что дорогому гостю можно доверять, как себе, и поделился сокровенным. Коварные подпольщики готовили диверсию на железнодорожной станции. Злодеи вознамерились поднять на воздух бронепоезд, для чего пронесли в депо три пуда динамита.

– Вовремя вы появилишь, – часовщик дёргал Брошкина за рукав френча. – О жлодействе надлежит экштренно доложить в комендатуру. Мне нельжя афишировать, а вы штупайте. А не то нынче в полночь… Бабах! Вжвейтешь, шоколы, орлами!

Сотрудник ОСВАГа ретиво принялся подпевать, но хозяин пресёк его, упрекая в отсутствии слуха. Вениамин похвалился своим браунингом. В ответ Караваев презрительно захрюкал и вытащил из-под тощей подушки огромный воронёный «смит-вессон»[57]. Затем он нанёс очередной визит в кладовку.

– На посошок, – многозначительно изрёк секретный агент, стукая об стол штофом тёмно-зелёного стекла.

Брошкин отметил, что в процессе возлияния дикция хозяина претерпела изменения в лучшую сторону. Собственную способность делать сложные умозаключения Веня оценил высоко, констатировал, что ещё «по единой» пропустить можно вполне, в связи с чем произнёс сакраментальное «безюсловно».