Читать книгу Точка Невозврата - Михаил Макаров - Страница 21

С показушного парада Скоблин вернулся на позиции, когда кульминация боя за Становой Колодезь миновала.

С утра первому Корниловскому пришлось тяжко – навалились латыши, Земгальский полк. Поддерживавшие его артбатареи, целых восемь орудий, крыли без устали. Цепи белых, потонувшие в разрывах, прореженные убийственным шквалом, извиваясь, пятились к станции.

Как нельзя кстати на выручку ударникам пришёл «Витязь». Ворвавшись на полных парах во фланг противника, крепость на колёсах обрушила огневую мощь на ближнюю батарею. Красные артиллеристы, не дав в ответ ни одного выстрела, взялись за передки и удрали.

Бронепоезд перенёс фланкирующий огонь[85] на пехоту, которая побежала в сторону Орла, хоронясь по оврагам и перелескам.

Командовавший боевой частью «Витязя» подполковник Решетов, вдохновленный успехом, на свой страх и риск отважился на дерзкую вылазку.

Достигнув Стиши, экипаж взялся за починку взорванного пути. Пока велись работы, солдаты с прапорщиком Садовым обшаривали станцию.

В железнодорожной будке наткнулись на связиста латышской батареи, почему-то не покинувшего пост. Садов ударом ноги выбил дверь, оторопел при виде врага и с перепугу опорожнил в него, задравшего руки, барабан нагана. Завидная кожаная «шведка» превратилась в сито. В качестве трофея белогвардейцы забрали полевой телефонный аппарат, подле которого дежурил латыш.

Восстановив полотно, бронепоезд продолжил движение. Скрытности манёвра способствовала низина, обрамлённая деревьями, частично сохранившими листву.

У входных семафоров станции Орёл Решетов замешкался, не зная следующего хода. Здание вокзала, напоминавшее островерхими башнями замок средневекового рыцаря, лежало как на блюде.

Поддержан ли его порыв пехотой, подполковник не ведал. Здравый смысл в нём боролся с азартом загонщика. Борьба шла на равных, пока советская артиллерия не накрыла край выемки, из которой выкатился броневик. Толстые столбы земли со страшным грохотом начали вырастать в сотне саженей позади «Витязя».

– Отходим! – Решетов протиснулся в башню, с усилием опустил за собой тяжёлый люк.

Красные, решив поймать бронепоезд в ловушку, открыли заградительный огонь. Подполковник с секундомером в руке высчитывал момент между очередями.

– Полный назад! – как укушенный заорал он в латунный рожок внутренней связи.

Состав тяжко дёрнулся, набирая ход. Команда бронеплощадки оцепенела, верующие зашептали молитвы.

Вдруг громовой раскат сотряс многотонную стальную коробку, словно циклопическая кувалда с размаха огрела. Нутро вагона наполнилось удушливым сизым дымом.

– Полный… кх… на… кхм назад… ках! – Решетов надсаживался от кашля.

«Витязь» притаился в низинке, оставив пушечную молотьбу в стороне Орла. По краям пробоины в крыше толстенный металл скрутился папирусом. Солдаты с лязгом распахивали люки, дверцы. Потянуло слякотным сквозняком.

При подсчёте урона контуженных и посечённых окалиной в расчёт не брали. Настоящих раненых оказалось трое.

Осколок распахал плечо прапорщику Садову, скулившему обиженным щеночком:

– Скор божий суд, Пал Палыч…

Заряжающего Кинько взрывной волной припечатало об угол снарядного ящика. Делая безуспешные попытки приподняться на локте, он умывался юшкой[86] и мычал.

Наиболее серьёзно пострадал старший фейерверкер Куликов. Судя по кровавым пузырям, надувавшимся в чёрной щели его волосатого рта, кусок железа, пробив грудную клетку, застрял в лёгком. Бородач утробно булькал, пучил глаза и скрежетал по рифлёному железу пола подкованными башмаками.

Пострадавшим оказали первую помощь.

«Витязь» пятился раком до станции Стишь, где подвергся обстрелу из тяжёлых орудий.

– Осерчали на нас… то… товарищи… в бога, в душу… в кузину-хористку, – бормотал Решетов, на дрожащих ногах мотаясь от одного борта к другому.

Драпали без остановок до Станового Колодезя. Там к бронепоезду на низенькой гривастой савраске подскочил разведчик.

– Поручик Баранушкин, – представился. – Командир первого Корниловского передаёт благодарность за доблестную работу, господин полковник!

– А-а?! Не слышу! – Решетов трудно ворочал головой, подставляя мясистое ухо, из раковины которого извивался чёрный ручеёк подсохшей крови.

Поручик гаркнул во всё горло. Старший офицер «Витязя» в ответ тускло ощерился. Вид он имел очумелый. Из бронеплощадки расползалась нестерпимо кислая химическая вонь.

– Досталось вам? – поинтересовался Баранушкин с сочувствием.

– Тяжелораненый! У меня! – тараща глаза, отрывисто выкрикнул Решетов. – До лазарета! Не довезу!

– На станции развернут наш перевязочный пункт, – корниловец соображал стремительно. – Ожидайте сестру.

И, наддав каблуками в тугое брюхо лошади, стреканул по тропе, вилявшей вдоль путей.

Скоро прикатилась, подпрыгивая на кочках, санитарная двуколка под брезентовой крышей. Рядом с ездовым жалась Лена Михеева – бледная, с очень серьёзным лицом. Подполковник подал ей руку, помог забраться внутрь вагона.

– Уйдите от света, – скомандовала Лена, приступая к осмотру.

О результатах информировала сразу:

– У прапорщика поврежден крупный сосуд, опасности для жизни нет. Жгут наложен правильно, через час ослабьте. У солдата травма головы. Кости черепа на ощупь целы. Хорошо, что в сознании. Обеспечьте покой, сверните шинель, подложите под голову и плечи. Унтер-офицер плох, нуждается в экстренной операции.

– У вас есть хирург?! – Решетов по-прежнему не замечал, что орёт.

Сестра милосердия заправила под косынку золотистую прядку, выбившуюся на лоб.

– Быстро грузите в двуколку, – приняла решение. – Так хоть один шанс есть. До Курска ему не дотянуть.

– Хрулёв, Квартич, выносите! – дал команду подполковник, повернулся к Михеевой, сдернул с головы фуражку, ткнулся лицом в руку женщины, ощутил её заскорузлость. – Благодарю, сестра, благодарю вас… Мы с Ерофей Захарычем год, как вместе бедуем… Правильный мужик… Жаль, когда такие помирают…

Лена на второстепенное не отвлеклась, помогала солдатам, неуклюже ворочавшим неудобную ношу у дверного проёма.

Обратно по ухабам не гнали, жалели раненого.

Фейерверкер Куликов испустил дух на операционном столе при рассечении грудины.

– Папироску мне зажгите, Леночка, – хирург растопырил пальцы, оберегая вымытые руки для следующего увечного.

Михеева неумело прикурила, закашлялась, на глазах её выбились слезы.

– Леночка, вы святая, – хирург залихватски подкусил «Лафермъ № 6», сощурившись, затянулся. – Даже такой невинный порок, как табакокурение, к вам не пристал… Ну-с, помолясь, продолжим…

Наследство фейерверкера в сенях ревизовал дезинфектор Филиппыч.

– Не много добра нажил сердешный. Часишкам в базарный день красная цена – целковый… Ти-икают… Человека нету, а механизм бездушный ести, – философствовал словоохотливый старик.

Когда Михеева вышла из операционной, дезинфектор огладил толстой ладонью завёрнутые в тряпицу пожитки:

– Тут, значитца, барахлишко ихнее. Отдельно часы, «Куалит Брегет» называются. Как оприходовать?

– Далеко не прячьте, Гордей Филиппович. С первой оказией передадим на «Витязь».

– Рухлядь, так и быть, определю в сундук, а брегетик, не обессудьте, Елена Михайловна, вам вручу-с. Как вам известно, грешок за мной водится, могу не совладать с искусом, на спиритус вини[87] обменять, – дезинфектор, в младые годы игравший в самодеятельном театре, не отвык от привычки изъясняться витиевато.

Его мимика и нарочитые жесты заставили выбившуюся из сил сестру слабо улыбнуться:

– Что с вами поделаешь, Гордей Филиппович… Давайте часы, сохраню.