Читать книгу Жуки с надкрыльями цвета речного ила летят за глазом динозавра. Роман - Светлана Кузнецова - Страница 10

У нас была дача – с дымом из железной печки на дворе, с терпким чаем из термоса, с паутиной на пыльном чердаке, в центре которой застыла сухая оболочка мотылька. На чердаке хранились стеклянные банки, в которые закатывали варенье, и две бамбуковые удочки деда. Правда, рыбачил ими только отец. Дед оставил это занятие еще в те времена, когда древний человек Гагарин облетел землю.

Как только воздух в городе начинал пахнуть, как мох после дождя, и всюду появлялись ручьи, мы с бабулей Мартулей отправлялись на рейсовом автобусе в поселок Алексеевку – посмотреть, как там наша дача после долгой зимы. Я обнаруживала, что на даче время течет не так, как в городе. Заходя за калитку, я попадала в прошлое: дача лежала в сугробах, здесь стоял глухой февраль. Даже крыша дома была покрыта снегом.

Бабуля Мартуля брала лопату и начинала набивать снегом ванны – чтобы в мае пользоваться талой водой для полива. На даче было пять старых чугунных ванн. Раньше они стояли во дворе цеха, где работали бабуля и дед, у металлического забора. Там же стояло несколько машин с искореженными кузовами. Потом ванны привезли к нам на дачу, потому что они были никому не нужны. А вот машины оставили во дворе цеха, хотя они тоже никому нужны не были.

Той весной мы обнаружили, что одна из чугунных ванн треснула от мороза – осенью из нее забыли вылить дождевую воду. Эту ванну бабуля не стала набивать снегом.

Пока она трудилась, я раскапывала палкой компостную кучу. Мне хотелось найти жуков-бронзовок. Куча была твердой и холодной, как снег, под которым она покоилась всю зиму. А бронзовки прятались где-то так глубоко, что я понимала: на даче еще долго будет царить глухой февраль.

Потом к забору, который отделял нашу дачу от другой, подошла старуха, которую все называли Розой, и позвала бабулю Мартулю. Роза тоже приехала навестить свою дачу после долгой зимы. У забора они перечисляли друг другу события, случившиеся за зиму на их дачах: в дачном домике Розы кто-то побил камнями окна, а у бабули Мартули украли прохудившийся медный таз и жестяное ведро, которые она забыла осенью запереть в сарае. Потом Роза спрашивала, покрестила ли меня бабуля. Бабуля отвечала, что нет, крестить меня не велит дед. Роза вздыхала и пугала бабулю пророчествами: «Смотри, дотянешь, плохо будет». Еще старуха ругала свою невестку и говорила, что сын прислал письмо из Кандагара, – и про побитые окна, и про сына, и про невестку она рассказывала одинаково ровным, без всякий эмоций, глуховатым голосом.

Из всех людей, которых я видела, старуха Роза внушала мне наибольший страх и наибольшее почтение. Она всегда носила черный платок и длинную черную юбку. Иногда она подзывала меня к забору и говорила:

– Все копаешься в земле без надобности? Смотри, до чертей докопаешься, – из-под ее черного платка торчала седая прядь волос – таких жестких, что их даже не шевелил ветер. И из-под этого же платка смотрели на меня ее умные холодные глаза. Понять, шутит Роза или говорит серьезно, было нельзя.

Старуха просовывала жилистую руку через доски забора и совала мне в ладонь маленький хлебец с крестиком на корочке.

– Ступай, спаси тебя бог, – говорила она.

Узловатые костяшки на кулаках Розы на ощупь были как сталь молотка, и я думаю, она забивала ими гвозди, когда у нее возникала такая надобность. Хлебец пахнул уксусом и внушал мне еще больший страх, чем сама Роза. Когда старуха отворачивалась, я бежала к компостной куче и закапывала в нее страшный хлебец.

Порой мне казалось, что Роза превращается в обгоревшее дерево и стоит как вкопанная посреди своей дачи – следит за мной. Тогда я пряталась за сараем и жалела, что кот Тасик остался дома.

Несколько раз за весну мы с бабулей Мартулей ездили на дачу. Каждый раз встречали там Розу. Я копалась в компостной куче, а бабуля делала какие-то свои, бессмысленные по сравнению с моими дела. Потом мы пили чай из термоса и собирались в долгий путь домой.

Летом все было по-другому. Мы отправлялись на дачу всей семьей. Пока мы ехали на автобусе в Алексеевку, на коленях у меня стояла корзина, обвязанная платком, а в корзине сидел кот. В автобусе я пела: «Мы едем, едем, едем в далекие края» – и все пассажиры хвалили меня за голосистость. Но очень скоро меня начинало укачивать, и бабуля Мартуля совала мне под язык пятикопеечную монету. У пятака был медный, железисто-бодрящий вкус – и это спасало меня. Правда, мешало петь.

На даче мы жили долгие два выходных дня. Кусты малины и крыжовника вдоль забора покрывались густой зеленью, за которой не видно было, что делается на нашей даче, – и потому старуха Роза была уже не так страшна мне. Мать накрывала панамой волосы цвета солнца и улыбалась. Отец, трезвый и застенчивый, в самодельной пилотке из газеты, курил, опираясь на черенок лопаты. Дед рубил сухую сливу. Бабуля Мартуля варила суп на железной печке. А из печной трубы выплывал дым, пахнущий полынью.

– Бабуля Мартуля, а откуда у нас дача? – спросила я как-то, чтобы умаслить бабулю. Она только что поймала меня за беспардонной порчей тигровых лилий. С большим трудом достав семена, бабуля выращивала эти цветы под окном терраски. А я взяла палку и отлупила их. Лупила я не цветы, а коварных ос, которые нападали на жуков. Этих жуков я перенесла с компостной кучи на цветы, ведь существовать на цветах лучше, чем в компосте. Но этого же не объяснишь бабуле. Для нее все было просто, она считывала информацию из первого измерения этого мира: вот Света, вот палка, вот покалеченные тигровые лилии.

– Купили, – бабуля Мартуля ответила неохотно.

– А где деньги взяли?

– Там, где больше нет.

– А это где?

– Что пристаешь? Там же, где все берут, – в сберкассе.

– И все-таки, как это – купили? Мы ее перевезли из другого места? Дача тоже двигается?

– Да что же ты за банный лист! Сначала цветы попортит, а потом еще и выпытывает, как лазутчик, – начинала сердиться бабуля Мартуля. – Вот возьму палку и отлуплю тебя.

Она пугала, но ее я не боялась. Я опасалась только, что она пожалуется на меня матери – и потому замолкала и шла в угол дачи, сидеть в другом измерении, где ветер, сильный, как на Юпитере, играл с клочьями пены в Океане, а вершины скал скрывал туман.