Читать книгу Слюни - А. А. Казаков - Страница 12

Когда я размышляю о тех героях, которых я придумал, и об их историях, которые они рассказывают мне, я представляю себе огромный особняк, расположенный где-то на отшибе: возможно, посреди черного, выжженного поля – необъятного, как сам бог или небо. Я называю этот особняк Дом с красной дверью. Или просто Дом. Там живут все, кого я создал. Там же они и похоронены. Не знаю, откуда взялось это название. На самом деле входную дверь Дома я так никогда и не видел. Если напрячь фантазию, вообразить что-то, то дверь, конечно, появится, и будет непременно красного цвета, я уверен. Но фантазировать – это не то же самое, что просто закрывать глаза и смотреть на то, что уже отстроено. Снаружи этот Дом выглядит уютным и безопасным местом. Три этажа, в занавешенных окнах горит мягкий свет. Фасад белого цвета, никаких трещин. Дом не выглядит устрашающим. Или заброшенным. Глядя на него, вы не скажите: Дом Зверя, Дом Ужасов, Дом с Привидениями. Скорее: Дом Мечты, Дом Снов, Дом Сладких Грёз. Появится желание попасть внутрь, заглянуть за дверь. Я уверен. Непреодолимое желание. Тяга, которую не побороть. Пройтись по этажам, погулять по коридорам. Посетить все комнаты, спальни. Обследовать каждый угол. Заглянуть в шкафы, прогуляться по чердаку и, наконец, спуститься в подвал. Увидеть, что творится за каждой дверью. У Дома много секретов, и вам не терпится разгадать их. Дом старый, как мир. Дом был и будет.

…все сюжеты и линии ускользают от меня, повествование кто-то перехватывает, как сигналы телефона. Компас сломался. Карта местности, которую мне выдали в туристическом агентстве, оказалась подделкой. Рисунок, сделанный ребёнком на выдубленной человеческой коже. Я крепко держу поводья, которые превращаются в змей, кусают меня, и выскальзывают из рук. Чёрные лошади лязгают зубами, ржут надо мной и, фыркая, разбегаются в разные стороны, теряются среди деревьев. Мой дилижанс, окутанный пламенем, катится своим ходом. Я чувствую жар у себя за спиной. Мой фрак горит. Поездка закончилась. Постройте новый маршрут. Вниз с горы, ведущей вверх. Кто-то толкает меня, спрашивая, собираюсь ли я платить за проезд. Поворачиваю голову. Передо мной стоит Дрозд с розовым хохолком. Вид недовольный. Крылья скрещены на груди. Птица качает головой, стучит клювом по могильному камню, надпись на нём: ЗДЕСЬ СПИТ БОГ. По соседству ещё один камень, такой же сырой и серый, надпись шрифтом поменьше: ЧЕЛОВЕК ТОТАЛЬНОЙ НЕНАВИСТИ. «Распишетесь?», спрашивает меня Дрозд каким-то мурлыкающим голосом. И протягивает мне бритвенное лезвие, а я замечаю, что из тысячи таких же лезвий состоят оба его крыла. Я спрашиваю у Дрозда: «Так ты и есть Бог Лезвий?». А он говорит: «Курлык». Дрозд откашливается и говорит: «Определённо». Потом взлетает, цепляет меня когтями за плечи и тащит за собой к солнцу. Выше и выше. Я смотрю, как земля уходит у меня из-под ног и становится всё меньше, пока не исчезает совсем. Мы среди облаков. Летим, а потом Дрозд говорит: «Мы вам перезвоним» и отпускает меня. Я закрываю глаза, готовый разбиться, кричу, но не слышу себя, а когда открываю глаза снова, я уже на земле, в руках я сжимаю кожаные плети: я наказываю двух девушек, которые стоят передо мной на четвереньках. Спины их выгнуты, загорелая кожа блестит от пота, линии бёдер, соединяясь, напоминают два идеальных сердца. Меня слепит свет – яркий, жёлтый, неестественный. Кто-то кричит издалека: «Камера. Мотор. Начали». Кто-то кричит: «Просто танцуй или хотя бы открывай рот под музыку». И, сам того не желая, я замахиваюсь. Плеть со свистом рассекает воздух, проходится по спине девушки, оставляя после себя красный след из крови. Девушка визжит, другая девушка плачет. Первая просит прекратить, вторая просит не начинать. Но я снова замахиваюсь, на этот раз другой рукой, и прежде, чем плеть опускается, я оборачиваюсь, так как в этом момент у меня за спиной раздаются громкие звуки ремонта: кто-то сверлит стену…

Что касается Дома. Скучать в Доме не приходится. Такого чувства в Доме не бывает никогда. Если скучаешь в Доме, наедине с собой, то логично предположить, что другие люди, находясь рядом с тобой, разговаривая или просто соприкасаясь с тобой в жизни, тоже будут скучать. В Доме все истории только для тебя одного. За каждой дверью свой мир. Каждая комната – будь то спальня, гостиная, ванная комната или чулан – хранит свою историю. Хватаешься за ручку, ржавую, золотистая краска облезла, поворочаешь её по часовой стрелке и тянешь на себя. Заходи, устраивайся удобнее. Смотри, слушай. Можешь записывать за героями: у них тут бурная жизнь, не то, что у тебя, неудачник. То, чего ты никогда не увидишь. Фантазия взяла вверх. Я надеваю мешок на голову Фантазии, щипаю её за соски и овладеваю ей. Не Фантазией, а Музой, конечно. Прости, Фантазия.

…по обеим сторонам от меня то и дело возникает какая-то романтическая мишура, липкая, как паутина, слюна, скапливающаяся во рту с бодуна, или сперма, что томится в режиме ожидания, находится на низком старте в члене. Всё это сильно сбивает с толку, пробираясь через дебри густых лесов, я вынужден идти по скользкой тропе, которая пролегает через бурлящее болото. Я прыгаю по кочкам, которые на самом деле являются торчащими из-под мутной, тинистой, зелёной воды ягодицами молодых девушек. Их бледная кожа пестрит синяками, следами укусов и ссадинами. Поверхность болота пузырится, вспенивается. В нос мне бьёт самый мерзкий запах из всех, я отворачиваюсь от него, чтобы не задохнуться. Я с трудом сдерживаю рвоту. Прохожу дальше, и этот запах становится каким-то мягким, даже сладким. Он пробуждает желание, влечёт за собой, как влекут все эти девушки: сок прекрасного тела. Я устал переживать это. Я хочу уснуть навсегда, это моё право, разве нет? Я не хочу больше просыпаться. Отныне я буду говорить только с самим собой. Я буду молчать всю оставшуюся жизнь. Сколько слов я написал за то время, когда хотел стать писателем? Тишина отвечает мне: «Миллионы Слов». Что это дало мне? Жду ответа. Тишина говорит, харкаясь дымом: «Отъебись, Блабл». У меня нет работы, у меня нет денег. Все истории уже написаны. Я получаю удовольствие от того, что просто открываю двери. Я не боюсь Неудачи. Она моя подруга. Я не ищу Кризиса. Он сам находит меня и селится со мной рядом, а потом стреляет у меня мелочь на проезд: по-братски, по-соседски. Отныне я ненавижу все книги мира, серьёзно. Они рождают вопросы. А те, в свою очередь, требуют ответов. Думаешь, прочитаю вот эту книгу, узнаю, что там и как. Пока читаешь её, получаешь один ответ, но тут же, следом, возникает ещё десять вопросов. Ладно, думаешь, прочитаю другую. А там то же самое. И так до бесконечности…

Возвращаюсь к своему Дому так же, как остальные люди возвращаются туда, где живут и ночуют, в конце трудного рабочего дня. Они смотрят сериалы, а я захожу в Дом. Они встречаются с друзьями, а я разговариваю с мёртвыми из своей Коллекции Бартлби. Дом – это моя крепость. Дом – это моя тюрьма. Дом – это огромный кинотеатр под открытым небом, где показ ведётся для меня одного. Дом – это оранжевый торговый центр с тысячей магазинов и фуд-кортом, где всё бесплатно: бери, пожалуйста, сколько унесёшь. Но ты серьёзно думаешь, что унесёшь всё это? Дом у меня в голове, и строительным компаниям его не снести. Никто не будет делать в нём ремонт. Никогда. Пока я в Доме, я свободен. Если невыносимо, то достаточно закрыть глаза и зайти в Дом с красной дверью.

…ладно, говорю я Агентам, которые следят за мной из-за кустов и деревьев и разговаривают со мной через звуки ремонта, который делает кто-то из соседей. Агенты нападают на меня, пока я чищу зубы, и всё-таки допрашивают меня, даже не дав одеться.

– Я никому никогда не желал зла, – признаюсь я Агентам. – Не было такого, чтобы я хотел кого-то убить. До тех пор, пока я не занялся изучением этого вопроса в рамках какой-то истории. Уже и не вспомнить. А когда вопрос был изучен, то я уже не мог смотреть на девиантное поведение, как на абсолютную проблему. К сожалению, я не вижу эту проблему только с одной, конкретной стороны. Мне открылись все её составляющие. Истинные причины. Подоплёки. Соединительные линии. Вся красота безумия. Веселье без эмоций – безудержное, как семяизвержение. Я чувствую, как по спине у меня бегут мурашки. Не думайте об этом. Просто трахайтесь. Фотографируйтесь и трахайтесь. Фотографируйте, как трахаетесь, и выкладывайте свои снимки в Сети. Пускай весь мир смотрит на вас. Получайте оценки к своей жизни. Делитесь впечатлениями с друзьями, а меня оставьте в покое. Я безумен, я устал, я ушёл. Мне не нужны критики, мне не нужны слушатели. Я сам себе критик и слушатель. Я воспитанный и хороший мальчик, спросите мою мать.

Агенты понимающе кивают и оставляют меня в покое на какое-то время. Они берут с меня слово, что я запишу видеообращение к своему поколению, и я вынужден говорить:

– Вставляйте свои эрегированные пенисы огромные как многовековые дубы кривые и ровные одинокие и скрещенные со стволами других деревьев в слезящиеся плачущие вагины своих подружек слипшиеся от пота скользкие подмигивающие но всегда грустные и двигайтесь в них уверенными толчками совокупляйтесь в лесах на полях и лугах в салонах машин в прокуренных вип-кабинках ночных клубов на влажных смятых простынях съёмных квартир на берегу озера на рассвете на камнях на песке или в снегу если сможете засовывайте пальцы себе в вагины девушки насаживайте свои руки снова и снова парни и думайте о том что вы уникальные наслаждайтесь собой как никем другим а потом наслаждайтесь друг другом потому что вы прекрасны потому что если вы начнете думать обратное если осознание всю глубину собственной никчемности вы сойдете с ума.

Мне нужно вернуться к своему Дому, заглянуть в ту комнату, которая находилась дальше других комнат, скрытую от посторонних глаз, тайную или просто не видимую невооружённым взглядом. Эта комната казалось самой страшной, я боялся заходить в неё. Но посмотрите на меня сейчас: я гуляю по ней, устраиваю экскурсию, рум-тур, детка, это мой рум-тур специально для тебя, дорогая, я говорю на твоём языке, чтобы ты поняла. Я сажусь в кресло у окна, жду, пока глаза привыкнут к темноте, и трогаю себя, глядя на картины, которые разворачиваются передо мной в этой и других, похожих на эту комнатах. А возвращаясь в реальный мир, покидая Дом, я чувствую себя увереннее и спокойнее. Я вижу себя обновлённого, лучшего, чем прежде. В принципе, какая разница, как я достигаю покоя, пока я не мешаю другим, верно? Я просто думаю о чём-то плохом и всё. Думать о чём-то плохом само по себе – не преступление. Совершать плохое – вот больше, чем просто преступление. Это как минимум непоправимо. Ситуация напоминает погружение. С каждым разом всё глубже, исследуя дно, пытаясь достать с него камень, который не покажешь другим, как в детстве. Я думаю о девушках, которых когда-то знал. Я думаю о девушках, с которыми когда-то спал. Я думаю о девушках, которых видел сегодня днём, проходя по улице: интересно, они икают, когда я вспоминаю о них? Если да, то, как сильно? О Кукле, с которой разговаривал часом ранее, когда был на собеседовании. О девушках, которых видел в Сети. О девушках, которых уже нет в живых, но память о них хранят фотографии: старые, оцифрованные, блуждающие по просторам виртуального мира.

Красивые девушки в приёмной у стоматолога удивляются, почему я смотрю на них чуть пристальнее других посетителей. Пугаются и говорят, что я смотрю сквозь них. «У меня плохое зрение», говорю: «Не принимайте на свой счёт». Они кивают, но это не устраивает их. «Не могли бы вы смотреть на кого-нибудь другого?». Я говорю: нет проблем. И отворачиваюсь. Любуюсь облезлой краской на стене. Я спокоен. У себя в голове я уже истерзал их: утащил за волосы в лес, утопил в карьере и с тихой жутью обезглавил.

Говорить о том, что происходит в Доме, не имеет смысла. Это нереально, но уместно. Это жестоко, но честно. Печально, как моя жизнь. Красиво, как молодость твоей девушки, но она тоже уйдет (молодость или девушка? ответ: обе). Лучше бы я умер, то есть уснул. Потому что уснуть означает умереть, чтобы переродиться в новом сухом дне.

Я веду свой грустный, невнятный рассказ для этих стен, ремонтных работ, соседей-алкоголиков, сидя в чужой квартире, без денег, без дома, уставший от себя. Я не знаю, куда себя деть, не знаю, как мне жить. Я хочу общаться с людьми, я не хочу видеть никого, даже Еву. Я знаю всё, я забыл собственное имя. Я устал и обессилен, меня госпитализировать бы нужно по уму. Я веду этот скомканный разговор с одной целью: чтобы не уснуть.