Читать книгу Слюни - А. А. Казаков - Страница 5

Я всегда хочу обратно, но не знаю куда.

Я никогда не скучаю по тому, что было. Только по тому, чего у меня не было.

Перебирая в памяти места, где я жил, людей, с которыми общался, или вещи, которые меня окружали, я понимаю, что никогда к ним не привязывался. А к разным событиям в своей жизни я всегда относился одинаково равнодушно: как будто я находился на пересадочной станции, с которой готовился сорваться в будущую жизнь.

Но как бы там ни было можно бесконечно долго анализировать факторы, которые предшествовали тому или иному событию, и удивляться: как легко находятся пути отхода, которых раньше почему-то было не видно. Но задним числом всё просто, не так ли? Если вдуматься, этот разговор тоже не имеет особого значения, так как является всего лишь комментарием: поменять что-либо уже нельзя. А что важнее: ни один разговор ещё никогда никому не помог. Я это точно знаю. Я тот ещё Блабл. И говорить – это мой удел.

Так меня зовут, Блабл. Точнее, так меня называли мои друзья, когда они у меня были. Вот уже два года, как мне никто не звонит, не пишет. Я не жалуюсь, просто говорю, как есть. Наверное, я сам виноват: раньше я был общительным, не то, что сейчас. Заводил друзей на каждой вечеринке, в каждом баре. Я посещал такие места в огромном количестве. Знакомился с девчонками, напивался с парнями. Это было давно, в прошлой жизни, можно сказать. Когда я пил алкоголь по выходным, курил сигареты в перерывах между занятиями в Техническом Университете и безобидно изменял своей девушке, если подворачивалась такая славная возможность. С тех пор много слёз утекло. С той девушкой я давно не общаюсь. Моя квартира, в которой я жил, заканчивая обучение, уже не принадлежит мне. А всё, во что я тогда верил – либо умерло, либо потеряло свою красоту, прежний смысл, что в принципе равносильно. Я всегда вспоминаю обо всём ушедшем с каким-то щемящим душу уколом совести, ревную прошлое к настоящему что ли. Можно сказать, что таким образом я признаюсь себе, что прежде я был глупее. Если так, то где гарантии, что в будущем я не скажу того же самого о себе сегодняшнем?

Мой отец, давая объективную оценку моей жизни, как правило, говорит такую умную, но совершенно бесполезную фразу:

– Ты часто буксуешь там, где другие проскакивают. Спотыкаешься о невидимые барьеры.

В последний раз я слышал что-то подобное от отца, когда он допытывался у меня (буквально выматывал из меня душу своими серьёзными разговорами), пытаясь узнать причину, почему я ушёл из фирмы «ПостельКа», куда меня взяли стажёром в конце осени.

Я ничего не ответил ни отцу, ни коллегам по работе. Уволился без объяснения причин. Скажу только, что я чувствовал себя более чем отвратительно в этом паршивом месте. А если честно, иногда я просто делаю то, что сам не могу объяснить. Так, например, в начале зимы, гуляя по Парку Вдохновения, я сбежал по крутому склону, навернулся и разбил себе губу. Не говоря уже о том, что заляпал чистый, девственный снег собственной кровью. Мне наложили швы – восемь штук, – которые болели, так что я не мог рта открыть, а сняли их только на новогодних каникулах. Еве, моей девушке, очень нравится шрам, который остался у меня с тех пор на память: небольшой, едва заметный над верхней губой, по форме похожий на маленькое сердечко.

Когда это произошло, Ева испугалась, но вопросами меня не донимала. Спросила только, зачем я это сделал?

Я ответил, что сам не знаю. Я сказал: захотелось.

Мы сидели в её машине на парковке перед Центром неотложной скорой помощи, где меня только что заштопали. Ждали, пока прогреется двигатель «жука». Губа саднила и чесалась. Я постоянно одёргивал руку. Мне хотелось кричать, хотя боли я не чувствовал. Во рту стоял металлический привкус крови, как будто монетку съел. Я высматривал девчонок на другой стороне улицы, но время близилось к вечеру. Смеркалось. Не разглядеть никого толком. Помню, как Ева сказала без всякого драматизма:

– Ты мог убиться. Ты ведь понимаешь?

– Конечно. Но я об этом как-то не думал.

– А о чём ты думал, можешь сказать?

– О том, как было бы круто сбежать с горы.

Где-то в то же время, когда я разбил губу, отец сказал мне:

– У тебя что ни шаг вперёд, то три назад.

Я всерьёз задумался над этими словами, не поленился и подсчитал, сколько мне полных лет в таком случае. Если мой отец прав, получается, что каждый новый год моей жизни откидывает меня на три года назад. Если так, то мне сейчас «минус сорок шесть лет». Следуя логике моего отца, я вроде как ходячий труп. Хотя для мертвеца я неплохо сохранился. Высокий, худой, бледная кожа туго обтягивает крепкие кости (я ни разу в жизни ничего себе не ломал и не собираюсь, тьфу-тьфу). Ещё у меня густые чёрные волосы, всегда хмурые брови – типа я думаю о чём-то «глубоком и важном», как говорит моя мать в шутку, а я улыбаюсь ей в ответ, но не по тому, что мне смешно, а потому что она моя мать. Ещё у меня есть своя фишка: я нигде и никогда не снимаю куртку. Меня нет и никогда не было в социальных сетях (это другой мир, я называю его Вирт или просто Сети), но я вынужден пользоваться электронной почтой: это уступок, на который я пошёл ради того, чтобы найти работу. Я ношу бороду, хотя до недавнего времени брился каждый день в течение многих лет. Я из семьи военных, родился на северо-востоке страны, в посёлке Сухое Дно: довольно невзрачном месте с богатой историей (когда-то там располагался лагерь для репрессированных). Описать этот посёлок лучше всего старой, но актуальной среди местных жителей шуткой: одна половина населения отбывает тюремный срок в исправительном учреждении, пока другая половина их охраняет. Последние семь лет (не считая армии) я живу в городе с населением в полмиллиона человек, мои родители давно вышли на пенсию и переехали сюда же в город. У меня есть законченное высшее образование, я отслужил в армии по призыву и прошёл стажировку в мебельной фирме.

На самом деле я ненавижу рассказывать о себе, но, говоря так, я, по сути, противоречу своим словам, так что будем считать это исключением. Иногда мне кажется, что даже среди исключений я сам себе исключение. Я долгое время хотел стать писателем, потом плюнул на эту затею, и в итоге стал Бартлби. Я даже собрал свою собственную коллекцию таких же неудачников, как я. Знакомство с Евой обошлось мне дорого: я рассорился с лучшим другом. Ждал угрызений совести или хотя бы тоски, но не почувствовал ничего. Когда мне хорошо, я пою песни, которые сам сочиняю, и вообще поднимаю настроение всем, кто окажется рядом. Когда мне плохо, я думаю о том, как причиняю боль другим людям. Суммарно за девять месяцев я посетил более пятидесяти собеседований, а работал всего десять недель. Такой я человек.

– Как ты будешь жить? – спрашивает мать, вконец теряя терпение, когда звонит мне третий раз за неделю, чтобы узнать, как мои дела. А я просто молчу, слушаю её. – Ты собираешься как-то устраивать свою жизнь или нет?

– А я, по-твоему, чем занимаюсь? – говорю. – Хочешь сказать, я не живу? Можно подумать, я уже умер?

Мать вздыхает. «Как я могла воспитать такого идиота?», так она, наверное, думает обо мне в этот момент. Я без труда могу представить, как в этот момент она задирает голову, обращая вопрошающий взгляд к небу. Но потом голос её смягчается.

– Я просто хочу, чтобы у тебя всё получилось.

– Да? Что именно?

Мать теряется с ответом.

– Ну, то, чем… вы… там… занимаетесь.

– Мы – это кто? – спрашиваю я, заинтригованный.

– Ты и твои друзья? – говорит мать, и это звучит как вопрос.

Перед тем, как отключится, мать просит сказать что-нибудь, что успокоит их с отцом. Я говорю, что иду завтра на собеседование. Мать радуется. Это звучит как план.

– Соглашайся на любую работу. Хватит копаться.

– Ага, – говорю. – Спасибо за совет, мам.

Я говорю: счастливо. А потом отключаюсь, пока она не передала телефон отцу.

Когда я прихожу на собеседование, у меня появляется чувство нереальности происходящего. Как будто я сплю, а собеседование мне снится. Менеджер по управлению персоналом или, как я называю её, Кукла, выглядит так же, как другие девушки, занимающие аналогичные должности в таких же компаниях. Они все для меня Куклы: одно лицо, одни вопросы. Вот эта конкретная Кукла, например, спрашивает, почему я считаю, что подхожу на должность «Специалист ОТК» в компанию, занимающуюся производством кукольных домиков и колыбелей – очень оригинальный вопрос, ага, как же.

Я отвечаю ей без всяких заготовок, даже не задумываясь:

– Потому что ваша компания предлагает соискателям вроде меня тридцатидневное обучение с узкой направленностью, которое, в свою очередь, оплачивается, как полноценный рабочий месяц, а я хочу обучаться новому. Более того, ваша компания с первого дня официально трудоустраивает новых сотрудников, оплачивает больничные листы и отпуска, что в принципе не так важно для меня: я совсем не болею. Но приятно осознавать, что компания заботится о своих работниках, согласитесь? Это располагает к продуктивной работе. В числе прочего, у вас действует смежная система оплаты труда. Оклад плюс премия. Я правильно понимаю? Хорошо. Фиксированный оклад. А чем больше и лучше я буду работать, тем выше я смогу заработать себе премию, верно? Это впечатляет. Такой подход сильно мотивирует. А ещё у меня имеется диплом по деревообработке. Я – технолог по мебели. Данная вакантная должность: моя прямая специализация. Смею вас заверить, я человек порядочный. Вы не должны верить мне на слово, я понимаю. Но у меня имеется служебная характеристика, выданная мне Вооруженными Силами, и там написана чистая правда. Дисциплинированность, исполнительность – вот мои сильные стороны.

И так далее. Я могу наговорить ей, что угодно. И даже больше.

Кукла кивает, повторяет стандартные «угу», «ага», пару раз изображает неубедительное удивление, и говорит что-то вроде «правда?» или «как интересно» – и всё это без всяких эмоций, как будто её только с конвейера сняли и посадили за стол. В итоге она показывает характер или проявляет профессионализм, в этом деле не всегда до конца ясно – в общем, делает то, что ей и положено делать в рамках её программы. Кукла спрашивает:

– Почему вы ушли с прежнего места работы?

Я изображаю смущение, как будто по моему самолюбию нанесли непоправимый удар. Но так, чтобы не выглядеть легко ранимым, чтобы она поняла: это личное. Как если бы я спросил её, что она использует во время месячных: прокладки или тампоны.

А отвечаю я то же, что говорю всем Куклам с тех пор, как уволился из фирмы «ПостельКа», чистую правду. Я говорю:

– Потому что захотел.

Кукла ожидает продолжения. Но его нет, и не будет.

– Хорошо. В таком случае, вопросов больше нет. Мы свяжемся с вами.

Или как-то так. Меняется только расстановка слов, их последовательность. Сами слова, интонация голоса, с которой это произносится, остаются без изменений. Всегда. Везде.

Мы прощаемся, обмениваемся дежурными улыбками. И я ухожу, зная, что она мне не перезвонит. Так как в любом деле, за какое бы я не взялся, находится тот, кто делает это лучше меня. Более опытный. Более коммуникабельный.

А вот то, чего не узнает ни одна Кукла.

Моё имя – Блабл. Отличительные черты: я сумасшедший. А ещё – я только что изнасиловал её у себя в голове.

И с этими мыслями я выхожу в город.