Читать книгу Красная омега. Часть первая. Таёжная жуть - Александр Брыксенков - Страница 17

Черная полоса в жизни украинских лесорубов началась с середины лета. В последнее воскресенье июля у них утонул в болоте трелевочный трактор. День, когда это произошло, запал камарцам в память вот почему.

В то утро каждый житель Камар, обыденно обозревая окрестности, натыкался взглядом на непривычный для деревни объектик. Над крайним от леса домом на длинном флагштоке трепетал в небе какой-то бело-синий флаг. Это для всех флаг был «какой-то», а Николай Ромашкин сразу же различил, что над Камарами развевается военно-морской флаг Советского Союза. И тут же вспомнил, что сегодня последнее воскресенье июля, что сегодня праздник. День Военно-морского флота.

В доме, над которым бился флаг, проживал отставной флотский офицер Алексей Георгиевич Барсуков. Неизменно вежливый, предупредительный он жил несколько обособленно, ни с кем не вступая в заметно близкие отношения. По имени отчеству обращались к нему лишь Ромашкины. Деревенские старухи звали его Ляксеем, молодежь – дядей Лешей, а остальные граждане величали Барсукова просто Георгичем.

На протяжении всей своей службы носил Барсуков морскую форму и имел при увольнении в запас флотское воинское звание капитана второго ранга. Тем не менее, настоящим моряком он не был.

Его воспитывали-то, учили и готовили к корабельной службе, но офицерскую лямку он тянул не на корабле, а на берегу, в недрах Технического управления флота. Правда, попал он в Техупр не сразу.

После окончания Военно-морского училища инженер-лейтенант Барсуков был направлен на Черноморский флот, где его определили на новый сторожевик из серии «зверьков».

В начале пятидесятых годов эти сторожевые корабли (проект 50) стали обильно появляться на всех флотах. Моряки их сразу же полюбили за красивый, стремительный силуэт, за мощное вооружение и за хорошие мореходные качества. Посудины действительно получились очень удачными. Они честно отпахали по 35—38 лет и пошли на разделку только в самом конце восьмидесятых. Поскольку при крещении этим красавцам давали названия хищных зверей: «Волк», «Пантера», «Рысь» и т.п., то и стали их всех называть «зверьками».

Сторожевиков этого типа выпускалось все больше и больше (всего было построено 68 единиц), и вскоре список хищников иссяк. Тогда перешли на пернатых и начали присваивать «зверькам» имена хищных птиц. Но и этот перечень оказался исчерпанным. Когда после «Сарыча» остались одни невыразительные кобчики и сизоворонки, комиссия крепко задумалась над тем, как назвать очередной сторожевик. Думали, думали, да и назвали его «Вороном». Именно на этом сторожевом корабле и начал свою службу молодой Барсуков.

Многие корабли на флоте имеют прозвища. Так, например, линкор «Парижская коммуна» в обиходе назывался «Парижанкой», крейсер «Александр Невский» – просто «Сашей», эсминец «Безотказный» – «Эскадренной проституткой», а к подводной лодке К-19 плотно прилипла зловещая кличка «Хиросима».

Получил прозвище и «Ворон». Все от низов до мостика стали кликать его «Вороной».

Матросы на соседних кораблях:

– Полундра! «Ворона» швартуется!

Командир бригады в боевой рубке:

– Что такое? Опять «Ворона» лодку проворонила!

Бывалые моряки знают, что имя корабля каким-то образом влияет на его судьбу. Очень нежелательно называть корабль именем монарха или правителя государства, например, «Император Александр Ш», «Яков Свердлов», а также давать кораблю языческое имя, такое как «Диана», «Русалка» или присваивать длинное, неуклюжее название типа «Советский Туркменистан», «Комсомолец Украины». С кораблем, поименованным таким образом, как правило, случаются разные неприятности.

Видать и имя «Ворон» было нехорошим именем. Иначе чем объяснить постоянные инциденты, которые приключались с кораблем? То он при швартовке врежется в корму соседа, то в тихую погоду сядет на камни в своей же бухте. Если на учениях утопили торпеду – это торпеда с «Ворона». А однажды при подготовке к походу минеры по ошибке замкнули боевую цепь правой многоствольной реактивной установки. Установка взревела!

Цепь мгновенно разомкнули, но три реактивные, глубинные бомбы успели сойти с направляющих. Перелетев через Стрелецкую бухту, они рухнули на береговые складские помещения. Взрывов не последовало, но несколько человек все же слегка пострадали.

Однако, самый громкий скандал произошел на «Вороне» в начале шестидесятых. Был субботний день и все шло своим чередом, по распорядку дня. На корабле завершалась большая приборка. В предвкушении сытного обеда матросы были в хорошем настроении и споро убирали на штатные места швабры, обрезы и прочий приборочный инвентарь. Бачковые уже гремели посудой, готовясь по команде: «Бачковым накрыть столы!» мчаться на камбуз за пищей. Но неожиданно прозвучал сигнал большого сбора. Экипаж корабля живо построился на юте. Перед шеренгами моряков появился старший помощник командира корабля.

Ни на одном корабле старпом не вызывает симпатий у личного состава. Такая уж у него должность. Он отвечает за боеготовность и живучесть корабля, за дисциплину и выучку всего экипажа, за порядок и чистоту на верхней палубе и в низах. При выполнении своих обязанностей старпом вынужден указывать, приказывать, заставлять, наказывать.

Так поступал и старпом «Ворона», но команде казалось, что делал он это слишком часто и грубо, облекая свои выступления в очень ехидные формы. Его боялись и не уважали.

Старпом прошел на середину юта, к кормовому шпилю, и начал резко и громко бросать злые фразы:

– Обед вы не заслужили! Корабль прибран плохо! Большая приборка продлевается еще на один час!

Он подождал, пока недовольно шевельнувшиеся шеренги замерли вновь, и раскатисто завершил:

– Продолжить большую приборку! Р-р-разойдись!

Через час приборочные работы на «Вороне» все-таки закончились, и прозвучал сигнал: «Команде обедать!». Сигнал-то прозвучал, но к камбузу ни за первым, ни за вторым никто не подошел. Удивленный старший кок остановил пробегавшего мимо камбуза матроса:

– Что случилось? Где бачковые?

– А их и не будет, – ответил матрос.

– Почему?

– Годки решили отказаться от пищи.

– Зачем?

– В знак протеста!

Старший кок немедленно доложил о тревожной ситуации дежурному офицеру. Тот, в свою очередь, – старпому.

В полной мере оценив надвигающуюся опасность, старпом собрал бачковых и приказал получить обед. Бачковые выполнили приказ. Но за столы, на которых дымился разлитый в миски борщ и лежали ломти ржаного хлеба, никто не сел.

Запахло крупным ЧП. И даже не ЧП, а бунтом. Последний случай отказа команды от пищи был зафиксирован на Черноморском флоте в 1905 году на броненосце «Князь Потемкин Таврический». И вот теперь «Ворон, значит, Таврический»!

Командир корабля, узнав о случившимся, принял экстренные меры, Он всех офицеров послал в кубрики и сам спустился в низы с тем, чтобы убедить, уговорить, заставить матросов прекратить опасную демонстрацию. И, наверное, матросы уступили бы просьбе командира, и инцидент был бы исчерпан. Но все испортила болтливость сигнальщиков.

Флагманский сигнальщик после обеда и веселой беседы в кают-компании крейсера «Ворошилов» вышел на верхнюю палубу. Привычно окинув взглядом рейд, он обратил внимание на оживленный разговор между «Ворошиловым» и «Вороном», который стоял у Минной стенки.

Очевидно, сигнальщик с крейсера только что запросил своего приятеля о событиях на «Вороне». На что со сторожевика отсемафорили:

– У нас гороховый бунт!

– Не понял! – замелькали флажки на сигнальном мостике крейсера.

– Команда отказалась от пищи, – пояснил «Ворон».

Как только флагманский специалист, прочитав семафор, доложил его содержание адмиралу, судьба экипажа сторожевого корабля «Ворон» была решена. Досталось всем! Старпома отправили в отставку по пункту «г», то есть без льгот и пенсии. С командира и замполита сняли по одной звездочке, и направили горемык с понижением на другие корабли. Старшин и матросов рассовали по одному на отдаленные точки, разбросанные по всему побережью Черного моря. Офицеры корабля получили назначения на непристижные должности, как на вспомогательных кораблях, так и на берегу.

Попал на берег и инженер-лейтенант Барсуков.

Такое изменение жизненного курса должно было бы порадовать молодого офицера. На берегу служба на много легче и спокойнее, чем на железе. А самое главное – сухопутный моряк ежевечерне и по выходным дням радует своим присутствием домочадцев.

Корабельный же офицер лишен такой возможности. Даже если корабль не в море, а стоит у стенки, то он может быть дежурным кораблем или же входить в состав боевого ядра. В этом случае весь личный состав должен быть на борту. Да и в ситуации, когда корабль нигде не занят, на берег разрешается сойти лишь половине офицерского состава.

И тем не менее береговая упорядоченная жизнь Барсукова не радовала. На корабле служить было куда интереснее.