Читать книгу Красная омега. Часть первая. Таёжная жуть - Александр Брыксенков - Страница 3

Коренной ленинградец Дима Крюков, потомок известного в прошлом петербургского каналоустроителя Cемена Крюкова, обзавелся в тихвинской глубинке недвижимостью. По такому случаю в Диминой квартире на Сантьяго-де-Куба подряд два выходных со вкусом употребляли водку.

Сантьяго-де-Куба – это не город и не остров, а скромная уличка в одном из спальных районов Лнинграда. Первоначально-то она называлась не Сантьяго-де-Кубовской, а Больничной, по примыкавшему к ней крупному лечебному центру. Народу такой, скажем прямо, хреновый топоним очень претил, и он, народ, попросил власти изменить название улицы.

Городские чиновники, а было это еще при социализме, живо отозвались на просьбу трудящихся, но, к оторопи просителей, вместо кого-либо привычного имени вроде Черненко, Шкирятов, Шверник и т.п., к улице было пришпaндорено довольно экзотическое название, включавшее в себя имя Святого Иакова (исп. Santiago), одного из Христовых апостолов. Постепенно оторопь у людей прошла и взамен неё вызрела на непутевую часть сантьяговской публики. Надежда оказалась тщетной. Народ как предавался порокам, так и продолжал им предаваться. Особенно в этом деле отличались бывшие жители Ольгина и Лахты, переехавшие в город со своими гавкучими собаками, плодовитыми тараканами и кучей беспокойной ребятни. Но не только выходцы из пригородов демонстрировали наличие вредных привычек. Некоторые вполне приличные ленинградцы, например, Дима Крюков, тоже были не прочь приложиться к стопке другой

Прежде-то Дима не пил. Но тут приключились два характерных случая.

Первым случаем было то, что он женился на весёлой девушке, любительнице застолий. Ну, а если жена веселая, то и мужику не скучно. Верно же? В добавок к этому случаю приключился и второй: рядом с Сантьяго-де-Куба, на углу Луначарского и Культуры, соорудили под открытым небом большую «автопоилку», где за несколько монет, брошенных в щель любого из восьми автоматов, можно было получить кружку пива.

Пивной оазис выглядел неказисто. Его обжили какие-то потертые личности. Из зарослей желтой акации несло аммиаком. Осколки разбитых кружек хоустели под ногами. Над автоматами витал кислый запах пролитого пива. Тем не менее. Дима стал посещать этот источник дешевого алкоголя и постепенно пристрастился к пиву. А от пива до водки один шаг. Конечно, такой шаг Дима сделал. И правильно сделал, что сделал!

Когда в не очень далеком будущем приключится в стране тягучая Пертурбация, последовательно включившая в себя борьбу с привилегиями, демократизацию, шоковую терапизацию, ваучеризацию, либеризацию, дефолтизацию, реформацию, то люди от нервных перегрузок станут серийно помирать. Наибольшие потери понесут трезвенники: им будет нечем снимать напряжения. У пьющих же людей, даже при гнусной ядовитости стеклоочистителя, палёнки, рояля, образуется больше шансов пережить эту передрягу. Переживет её и Дима, правда, не без утрат.

Но это будет еще не скоро. А пока что у Крюковых выпивали. Возбужденные кутилы, в том числе и Соня, жена новоявленного собственника, не только бражничали. Под бормотание телевизора они размышляли и шумно спорили, активно прикидывая, как лучше распорядиться обретенным хозяйством. Хотя можно было бы и не напрягать извилины. Ведь не газовое же месторождение было куплено и даже не агропромышленный комплекс.

Димино приобретение являло собой всего лишь рядовую избу-развалюху, лишенную каких-либо подсобных пристроек. Разные там амбарчики, свинюшники, сараюшки давно сгнили, осели и заросли крапивой. Уцелел лишь старый рассадник, а может быть омшаник, кособокий, с трухлявыми углами, робко притулившийся к сухой березе.

В разговорах со знакомыми Дима свою ущербную хибару весомо именовал домом в деревне, а саму деревню представлял слушателям, как некое языческое, берендеево поселение, затерянное в почти священном лесу, где под вековыми соснами цветут купальные травы, а по мшистым тропам гуляют чуть ли не плюшевые звери.

Его красочные повествования о хороводах журавлей на деревенских лугах, о медвежатах, которые резвятся в виду деревни на другом берегу Черной речки, о баснословном изобилии грибов, ягод, орехов, целебных и пряных трав были настолько раздражающими, что к концу каждого такого живописательного сеанса в глазах слушателей начинала тлеть откровенно черная зависть, а на языке – вертеться злое ехидство:

– Кхе-кхе. Может там и капище есть?

– Не-е-ет. Капище отсутствует, – простодушно отвечал Дима, – но деревенские говорят, что за болотами, в глухих дебрях, встречаются ветхие навесы, под которыми стоят какие-то старые столбы. Наверное, тотемы. На некоторых из них вырезаны звериные морды.

– А, ты видел эти столбы?

– Не-е-е, ты что! Туда ходить нельзя. Местные предупреждают, что там «мертвый», заморочный лес. В нем живут «другие люди». Встреча с ними ничего хорошего не сулит

.

– Неужели иети?!

– Навряд ли. Никто этих людей не видел. Охотники лишь иногда натыкались на крупные следы, похожие на человечьи…

Дима на секунду замолкал, а затем дополнял свой рассказ подробностями типа:

– А еще в пещерах по берегам Паши иногда находят странные культовые предметы.

– Золотые!?

– Ну откуда в болотах золото? Все амулеты каменные или костяные, но это нисколько не умаляет их историческую ценность, – солидно заключал рассказчик.

Следует отметить: Дима вообще был человеком солидным и все, что делал, делал основательно. Эту жилку он, скорее всего, воспринял от своего деятельного предка, активно помогавшего Петру I обустраивать новую столицу. Кроме этой абстрактной жилки унаследовал Дима и одну реальную вещь – глиняную курительную трубку, которую, по семейным преданиям, подарил Семену Крюкову сам государь. Впечатляла трубка изображением ящерицы, ползущей по мундштуку к чаше трубки. Дима очень ценил прародительский артефакт, дошедший до него сквозь времена и бедствия и бережно хранил его вместе с другими семейными реликвиями.

Итак, Дима был человеком солидным и основательным. Поэтому никого не удивило появление со временем в его лексиконе кондовых слов типа позем, укос, паскотина, отава и т. п. По всему было видно, что он собирался всерьез заняться освоением приобретенных им в глухом Затихвинье приусадебных пространств.

Данный факт мало кого всколыхнул, так как дело происходило в самом начале 90-х, когда наш паровоз, сойдя с рельс коммунистического строительства, ошалело молотил по шпалам в радостное рыночное будущее. Вагоны яростно дергалиcя. Пассажиров трясло и жестко бросало из стороны в сторону. Тем не менее, главный Кочегар все подбрасывал и подбрасывал уголек в паровозную топку. Он был настолько убежден в способности локомотива самостоятельно вскочить на правильные рельсы и уверенно почухать в страну кисельных берегов, что публично пообещал лечь под поезд, если этого не случиться в ближайшее время. Однако, не лег… Трепло!.. Хотя, что взять с бухарика?

Как ни странно, но такая суматошная тряска многим была наруку. По всей стране, даже вроде бы порядочные люди, не говоря уже о ловкачах и пройдохах, стали азартно и открыто заниматься приватизательством и надувательством, осуществлением финансовых планов и пирамидальных обманов, то есть, стали заниматься всем тем, что еще совсем недавно презрительно-настороженно называлось спекуляцией, извлечением нетрудовых доходов, незаконными валютными операциями и жестко каралось по всей справедливости гуманного советского Закона.

Деревня, где располагалась Димина недвижимость, носила необычное наименование Камары, с ударением на втором а. У нас в стране много известных и даже знаменитых поселений. В пространственном промежутке между деревней Столбово под Тихвином, где был подписан в 1617 году мир со Швецией, и сибирским Шушенским, местом охотничьих развлечений В.И.Ленина, можно насчитать до сотни деревень, сел, станиц, названия которых о многом говорят просвещенной публике. Но наши Камары, к сожалению, в эту сотню не входят. В них ничего исторического не подписывалось, никто из великих мира сего их не посещал и, даже, легендарные советские полководцы, которые любили рождаться в сельской местности, появились на свет в других деревнях.

Итак, к данному моменту Камары в числе известных деревень не значатся, и широким массам о них ничего не известно. А, жаль! Потому, что это такое удивительное место, какого нет во всем Северо-Западном крае. Недаром один, безусловно, талантливый камарец, влюбленный в безмятежный мир Камар, поднапрягся и, преодолев вершину местной частушечной поэтики:

«Дед посеял десятину,

Хер повесил на осину…»

выдал следующие вирши:

«За розовой далью, в лесу у Черной речки

В черемухах тонет уютный уголок.

Живут там камарцы свободно и беспечно

Вдали от начальства и от больших дорог…»

Вирши понравились камарцам и они стали распевать их на мотив шлягера «За розовым морем». Вскоре эта попевка была объявлена песней-гимном Камар. Раз есть гимн, решили камарцы, то должны быть и геральдические атрибуты государственности. Мужчины, очевидно от нечего делть, срочно приступили к сочинению камарского герба.

Ель с белочкой, как символ Камар, была сходу отвергнута из-за наивности сюжета. Морду медведя тоже на одобрили: слишком серьезно. Было еще несколько предложений, но все они не прошли. Долго бы парились камарцы, не вступи в дело Александр Иванович, один из уважаемых камарских граждан. Он-то, в отличие от прочих, немного разбирался в геральлике. Он-то хорошо знал, что геральдика – дисциплина строгая, там тяп-ляп не пройдет. В семидесятые годы этот солидный джентльмен имел некую, вроде бы мальчишескую, слабость. Он собирал значки с изображениями как старых, так и новых гербов российских городов. Но это была не слабость: Александр Иванович проводил сравнительный анализ новодельных и старинных геральдических знаков.

В те годы было модно придумывать, в пренебрежение к старым гербам, новые городские эмблемы. От незнания темы сочинители считали, что герб – то очень просто, а получалась ерунда. Проистекала эта ерунда не только из-за гербоведческой безграмотности составителей гербов. Невыразительность и однообразие гербовых рисунков в большей степени обусловливалось идеологической зашоренностью авторов. Если в городских гербах царского производства в качестве гербовых фигур использовалась масса разнообразных предметов, растений, живых и фантастических существ, то в большинстве новых гербов основными элементами становились колос и шестерня. Были варианты: если в городе воняло чем-либо химическим, в герб вводилась реторта, если город стоял у моря, то – якорь или корабль. Такая простота потешала нашего собирателя значков, так как он уже прочитал книжку «Геральдика и сфрагистика», и поэтому немного разбирался в правилах составления гербов.

И потешала его не шестерня, как таковая. Он знал, что геральдика не гнушалась и не гнушается знаками, символизирующими труд. Например, та же шестерня в виде большого, зубчатого колеса с пятью спицами является одним из основных элементов государственного герба Италии. В гербах некоторых государств иногда присутствуют и иные производственные эмблемы, но все они индивидуальны. У нас же как запустили шестеренку, так по всем городам. Нехорошо это!

«Конечно, Камарам-то разные промышленные атрибуты не к лицу, – подумал наш знаток геральдики. – Здесь нужно больший упор делать не на серпы и шестерни, а на фауну и флору. И подходить к этому вопросу следует с иронией».

С подачи Александра Ивановича в качестве геральдического животного безоговорочно был принят комар, как самое кровожадное существо камарской фауны. Его снабдили второй головой и поместили на щите травчатого цвета. Такое забавное изображение не являлось пародийным повторением царского орла. Это была всего лишь фиксация аномальной камарской реальности, в которой часто встречались и растения, и животные со странными отклонениями от нормы, в том числе и комары о двух головах. Некоторые камарцы, для оттенения местных нравов, предлагали изобразить символическое насекомое на фоне резного листа хмеля, но это предложение было отвергнуто: герб должен быть лаконичным и выразительным, кроме того, лист хмеля легко спутать с кленовым листом.

В своих шести тонких лапках двуглавый комар цепко держал крупную клюквину. На данном фрукте составители герба остановились потому, что он был очень распространен в этой болотистой местности и служил источником дополнительного дохода как для камарцев, так и для жителей соседних населенных пунктов.

Когда начинался клюквенный сезон, деревни пустели: все жители ковшиками, мисками, специальными совками с зубьями в передней части шустро гребли на болотах клюкву. Нагребали так много, что иногда весь сбор было не унести. В этом случае удачливые сборщики зарывали часть клюквы в мох и забирали её второй ходкой. Наиболее алчные старатели начинали брать клюкву еще белобочкой в надежде, что она покраснеет. Если же ягода не желала краснеть, её подкрашивали в слабом растворе марганцовки. Собранную клюкву местные жители мешками продавали заготовителям.

Обеспечив себя гимном и гербом, жители Камар не последовали примеру некоторых малочисленных, но очень заносчивых народов и не стали обзаводиться Президентом. Они просто поручили самому старому гражданину Камар представлять камарцев при сношениях с внешним миром.

Александр Иванович был не только самым старым в деревне, но, по мнению односельчан, и самым умным, поскольку он имел ученую степень кандидата технических наук.

До обоснования в Камарах этот остепененный старец работал старшим научным сотрудником во ВНИИкоммунмаше. Следует отметить, что в научных кругах Ленинграда данный славный институт был известен совсем под другим наименованием: в частных разговорах его иначе как ВНИИговно не называли. Такая милая фамильярность объяснялась не тем, что научные силы института были никудышными, и не тем, что продукция института была низкого качества. Абсолютно, нет! Объяснение лежало на поверхности: помимо разработки машин для уборки городских территорий, институт разрабатывал еще и машины для очистки канализационных труб и колодцев (илососы), а также вакуумные машины для удаления фекалий из выгребных ям и вывоза этих нечистот в места нейтрализации. Фу! Даже завоняло.

Камарцев всегда удивляло, как аккуратно и незаметно освобождал Александр Иванович свой сортир от содержимого. Буквально никто не видел, не слышал и не обонял ход этого процесса. А удивляться—то было нечему, просто жители деревни не знали, что наш ученый являлся крупным специалистом в этой специфической области. По дерьмовым вопросам у него брали консультации авиаконструкторы и судостроители, а однажды к нему обратились за помощью даже разработчики космического аппарата. И нечего хихикать! Вон НАСА на «сортирные» исследования потратило 25 млн. долларов. Наши же инженеры-ракетчики, благодаря кооперации с ВННИИкоммунмаш, уложились в очень скромную сумму.

Опираясь на доскональное знание своего предмета, Александр Иванович мог не только выдавать научно-технические рекомендации, но и делать прогнозы, даже социального характера. Так, когда по институту прокатывался очередной тревожный слух о возможном закрытии Коммунмаша, он благодушно изрекал:

– Коммунмаш кончится только тогда, когда трудящиеся какать перестанут.

Обычно предсказания Александра Ивановича сбывались. Однако с данным прогнозом вышла осечка. И в этом не было вины пророка. С точки зрения логики его умозаключение было безупречно. Но кто же мог предвидеть, что вскоре жизнь в стране станет полностью алогичной, что новым хозяевам страны наука (да и многое другое, например, такая чушь, как культура, образование, здравоохранение) будет не нужна. С наступлением этого периода, официально названного периодом реформ, ВНИИкоммунмаш прекратил свою деятельность. В этом деле он был не одинок. Тогда же дружно перестали функционировать или пришли в упадок почти все отраслевые научные центры и даже некоторые академические институты. Чтобы заработать на жизнь, молодые сотрудники этих институтов кинулись в так называемый бизнес, а талантливые ученые подались за границу. Там-то русские мозги были нужны!

Александр Иванович не был ни молодым, ни талантливым, поэтому он уехал в Камары, где два года тому назад им была куплена приличная изба с большим огородом. Там он уже дважды провел летние каникулы, каждый раз не перествая изумляться глухости, дикости и зеленой роскошности камарских пространств.

После того, как односельчане оказали ему честь представлять Камары во внешнем мире, он сразу же приступил к делу. По его инициативе было

составлено, и подписано всеми жителями Камар, очень толковое заявление на имя волостного головы с просьбой произвести ремонт дороги, которая связывала Камары с шоссе