Читать книгу Красная омега. Часть вторая. Загадка Вождя - Александр Брыксенков - Страница 16

В сороковых годах СССР широко и уверенно вышел на мировую арену. Но вышел каким-то непричесанным, с революционными замашками.

Чтобы придать своей державе более респектабельный вид, товарищ Сталин пошел на ряд косметических актов. Наркоматы были переименованы в министерства, народные комиссары стали министрами. Были одеты в форму шахтеры, железнодорожники, студенты, школьники. Помимо того, что детей засупонили в форму, их еще разделили по половому признаку и развели по мужским и женским средним школам (как бы гимназиям). По всей стране пооткрывали некие подобия кадетских корпусов: суворовские и нахимовские училища.

Преобразились и командиры Красной Армии. Они превратились в офицеров. К оторопи граждан, воспитанных в ненависть к золотопогонникам, бывшие комбаты, комбриги, комдивы расшиперились блестящими погонами.

Но, как известно, форма слабо влияет на содержание. Например, поручики голицыны, надев в заграницах шоферские кепе и краги, все равно, остались поручиками. А незамысловатые выдвиженцы от станка и плуга и в престижной униформе не могли, как говориться, ни ступить, ни молвить.

Вот и в случае с погонами. Как были наши вояки при кубарях и ромбах грубы, невоспитаны, несдержаны на слово и даже на руку, такими они остались и при звездочках и больших звездах. Наверное, для того чтобы попытаться привить будущим офицерам более приличные манеры, в программах суворовских и нахимовских училищ были предусмотрены уроки хорошего тона.

В Рижском нахимовском училище, где пребывал Барсуков, воспитанников учили как пользоваться вилкой и ножом, как прилично вести себя за столом. Тоненькие парнишки должны были уметь танцевать некоторые салонные и популярные бальные танцы. Для закрепления ритмических навыков, полученных ими на уроках танцев, в училище устраивались танцевальные вечера, на которые приглашались девочки из соседних женских школ. В белых пелеринках, с большими бантами в волосах, они были очень выразительны и в средневековом интерьере одного из круглых ярусов Пороховой башни, превращенного в танцевальный зал, походили на сказочных фей, которых изящно кружили под вальс «Березка», выдуваемый духовым оркестром, гибкие мальчики в романтичной морской форме.

Училищное начальство поощряло участие воспитанников в драматическом коллективе (развивалась правильная речь и умение свободно держаться на людях) и в училищном хоре (повышался интеллект и музыкальная культура). Нахимовцы очень часто посещали художественные выставки, музеи, театры.

Бал в крепостной башне

Первая встреча Барсукова с Мельпоменой оказалась не в пользу драматической музы. В Русском театре драмы, как тогда и во многих других драмтеатрах и ТЮЗах страны, давали под Новый год для школьников инсценировку повести «Сын полка». Вот на эту-то драматическую поделку и был организован для нахимовцев всеучилищный культпоход.

Ваню Солнцева играла молоденькая травести. Она, изображая мальчика, много пищала и прыгала. Остальные персонажи громко кричали, размахивали руками и вели себя, по мнению Лешки Барсукова, как барыги на базаре во время шмона. Лешка впервые был в театре, и драматическое действо ему не понравилось. Что декорации, что игра артистов, все было неестественно. То ли дело кино! Нелюбовь к драме осталась у Барсукова на всю жизнь.

Совсем другое впечатление произвела на Барсукова опера. Хотя оперное искусство более условно, чем драматическое, но оно Лешку потрясло. Первой оперой для него явился «Князь Игорь». Сразу же с подъемом занавеса на мальчика-морячка, не имевшего оперного, театрального опыта, хлынул обильный поток впечатлений. Он не успевал следить за всем, что происходило на сцене, внимание его распылялось.

Вот из большой церкви вывалила толпа попов с крестами и иконами. В это время дирижер весь заизвивался, смычки дружно заходили взад и вперед, загрохотали барабаны. Пока Лешка пялился на ударников, в сценическом небе началось солнечное затмение. Это было здорово! Тут же толпа возле церкви дико забазлала, задергалась. Певцы стали петь каждый своё. Откуда-то появилась живая лошадь. Рядом с ней заблестел князь, весь в серебре. Не успел Лешка насмотреться на князя и лошадь, как начался военный парад. По сцене рядами шли воины с копьями и мечами, женщины в длинных платьях махали платками, попы воздевали кресты. И на все это изливался мощный гул, производимый большущим оркестром.

Из театра Лешка вышел очумелым. Среди сумбурных впечатлений отчетливыми были лишь пляски кочевников и «О, дайте, дайте мне свободу!». Опера потрясла подростка. Теперь, при раздаче старшиной театральных билетов, Лешка неизменно просил два билета в оперу. Второй билет предназначался милой девочке, с которой он познакомился на танцах в училище. Девочку в театр приводила мама, она же, после представления, уводила её домой.

С подружкой в театре было интереснее, чем с ротными приятелями. Тем более, что мама давала девочке немного денег, которые молодые театралы тратили на конфеты. Чтобы хоть как-нибудь компенсировать девочкины затраты, безденежный Лешка приносил ей подарки: выковырянные из старого морского бинокля линзы и призмы, списанный флаг «рцы». От этих подношений девочка была в восторге.

До того как Лешку выперли из нахимовского училища, он успел побывать на шести операх, раз от разу все больше и больше влюбляясь в этот вид искусства. После, когда он учился в ФЗО, а затем работал на заводе «Арсенал», ему было не до музыки, и оперный театр он не посещал. Для этого дела не хватало ни только денег, но и приличной одежды. У Лешки был единственный замызганный пиджак, в котором он и за фрезерным станком стоял, и посещал кино, и ползал под вагонами на товарной станции. Пиджак был настолько промаслен, что его однажды не приняли даже в «вошебойку».

Раз в две недели для обитателей заводского молодежного общежития устраивалась помывка в бане, при этом проводилась санобработка пролетарских шмоток. Когда подошла очередь загружать в жарочную камеру Лешкино бельё, пожилой оператор камеры брезгливо приподняв двумя пальцами заслуженный, лоснящейся пиджак, проворчал: «Эта штука или вспыхнет, или взорвется» и отложил его в сторону.

В общественном транспорте приличные граждане сторонились Лешки, поэтому в трамвае он всегда устраивался на подножке. Однажды трамвай, где он привычно висел, уцепившись за поручень, обгонял колонну нахимовцев. В добротных черных шинелях розовощекие воспитанники дружно взывали: «Наверх вы, товарищи, все по местам!…» У Лешки ком подкатил к горлу. Ведь и он мог бы быть в рядах этих шикарно подтянутых молодых людей. И сразу же вспомнились товарищи по нахимовскому училищу, предотбойные задушевные беседы у огромного очага в одной из Шведских козарм, где размешалась Лешкина рота, морская практика, шикарная библиотека, культпоходы в театры. И вновь, в который раз, обожгло душу сожаленое: ах, зачем он достукался до того, что его отчислили из училища. И вот тогда на холодном ветру, в виду развевающегося военно-морского флага он дал сам себе слово обязательно стать морским офицером.