Читать книгу Агнцы Божьи - Александр Чиненков, Александр Владимирович Чиненков - Страница 12

Утром Иван Ильич Сафронов привёз жену в больницу.

– Ну что, решились? – приветливо улыбнулся доктор, заводя их в свой кабинет. – А я вас ещё вчера ждал. К вечеру, грешным делом, подумал, что вы уже не приедете.

– А мы вот приехали, – вздохнул Иван Ильич. – А вчерашний день потратили на уговоры Марины Карповны.

Доктор посмотрел на сидевшую с понурым видом супругу Сафронова.

– Эй-эй, выше ваш прелестный носик, Марина Карповна! – воскликнул он. – Вас супруг не хоронить, а лечить ко мне привёз.

Распорядившись приготовить палату для осмотра и госпитализации больной, доктор внимательно посмотрел на неё.

Марина Карповна сидела на кушетке, прислонившись спиной к стене. Глаза её были закрыты, в лице ни кровинки. В душе Олега Карловича шевельнулось чувство жалости к ней.

Когда Сафронову перевели в приготовленную специально для неё палату, доктор, велев Ивану Ильичу ждать в коридоре, вошёл в палату. Как только он присел на табурет у её изголовья, несчастная женщина затряслась, как в лихорадке. Лицо приняло матово-бледный оттенок, а в широко раскрывшихся глазах виделось беспокойство.

– Э-э-э, так дело не пойдёт, голубушка, – покачал укоризненно головой доктор. – Я не собираюсь над вами издеваться и применять пытки. Я лишь проведу предварительный осмотр.

У Сафроновой дрогнули губы, и она торопливо заговорила. В волнении, граничащем с истерикой, она путала, коверкала, глотала слова, и понять её было сложно.

– Ай, ай, ай, успокойтесь, Марина Карповна, – поморщился доктор. – Мне трудно вас понять. Скажите мне внятно, вас именно сейчас что-то беспокоит?

– Вы уже знаете, что меня беспокоит, – взяв себя в руки, стала отвечать Сафронова. – Всё то же самое меня беспокоило вчера, сегодня и сейчас.

– Вот сейчас я вас понял, – улыбнулся доктор. – и, если вы ничего не имеете против, продолжим осмотр…

Марина Карповна промолчала, но по тому, как мелкая дрожь пробежала по её телу, было понятно, что нервы её напряжены и сжаты, как тугая пружина. Едва доктор коснулся пальцами её груди, Марина Карповна дёрнулась и пронзительно вскрикнула.

– Господи, вам что, больно? – вскинул удивлённо брови доктор.

– Больно, – ответила она.

– Когда вы острее ощущаете боль – до еды или после?

– В последнее время боль не покидает меня ни днём, ни ночью.

– И вы не можете определить, когда вам становится лучше, а когда хуже?

– Нет-нет, боль поедом пожирает меня. Она раздирает мне грудь! – с необычайной горячностью прошептала Сафронова и закрыла лицо руками. Но тут же отняла их и в отчаянии выкрикнула: – Зачем вы задаёте мне эти дурацкие вопросы, Олег Карлович? Вы же знаете, что у меня рак… рак! Вы только скрываете от меня. Рак щитовидной железы, и мне нужна срочная операция. Так делайте её, пока я согласие дала!

– Кто вам сказал про рак? – поморщился доктор. – Кто вам поставил такой диагноз?

– Кто-кто, вы и поставили, – залилась слезами Марина Карповна. – Слуги слышали, как вы об этом мужу моему на крыльце говорили, вот они мне и донесли.

– Увольте таких слуг болтливых! – в сердцах высказался доктор. – А я вам такого диагноза пока ещё не ставил, голубушка. Я только предположил, что такое может быть, и не больше.

Проведя тщательный осмотр, он как мог обнадёжил больную и, не пообещав ничего конкретного, вышел в коридор.

– Ну, как она? – увидев его, поспешил навстречу Сафронов.

– Завтра соберём консилиум, поставим окончательный диагноз и примем решение относительно дальнейшего лечения, – ответил доктор. – Но я более чем уверен, что без операции никак не обойтись.

– А может быть, всё-таки съездим к скопцам в Смышляевку? – с надеждой в голосе поинтересовался Иван Ильич. – Агафья же сказала, что старец Прокопий Силыч, возможно, поможет?

– Она ещё сказала, что он помогает только скопцам, – напомнил слова богородицы доктор. – Да и ехать мне уже проку нет. В тот день, когда мы к хлыстам ездили, а точнее ночью, Силантий Звонарёв непостижимым образом исчез из больницы.

– То есть как это исчез? – вскинул брови Сафронов. – Вы же говорили, что он едва жив и полутрупом возлежит на кровати?

– Всё так и было, – вздохнул доктор. – Но из палаты он исчез, и этот факт неоспорим. Сбежал или его похитили, судить не берусь. Искать тоже не собираюсь. Я всего лишь врач, а не сыщик.

* * *

Три дня спустя Агафья вернулась из Самары встревоженная и опустошенная. С потерянным видом она пересекла двор, вошла в горницу и сразу же прошла за печь, даже не удостоив мимолётным взглядом накрытый в её ожидании стол.

Остаток дня, до вечера, она провела в кровати, беспокойно ворочаясь с боку на бок и вздыхая. Ужинать отказалась наотрез и никак не объясняла причины своего отказа.

Андрон не касался её весь день. Он видел, что богородица не в себе и не хотел её попусту тревожить. Наконец, наступившим вечером, когда Агафья отказалась от ужина, старец прошёл за печь, присел на табурет у изголовья её кровати и поинтересовался:

– Эй, какая муха тебя укусила, Агафья? Ты чего это хандришь и от пищи отказываешься?

– Не голодная, вот и отказываюсь, – буркнула та в ответ.

– Ты что, захворала ненароком? – спросил Андрон. – У тебя что, плохое самочувствие?

Агафья не ответила на его вопрос. Она лишь тяжело вздохнула и отвернулась к стене. Андрону не понравилось такое пренебрежение к своей персоне. Он коснулся плеча богородицы и потрепал её.

– Эй, Агафья, ты что, прикажешь каждое слово из тебя клещами вытягивать? – спросил он. – Ты не желаешь со мной говорить или тебе сказать нечего?

Она снова повернулась от стены на спину и, глотая слёзы, сказала:

– Васю, сыночка моего, давеча арестовали. И в острог его упекли, вот что хуже всего.

Выслушав её, Андрон почувствовал внутри волну радости, но виду не подал.

– Охо-хо, – вздохнул он притворно и, изображая сочувствие и участие, спросил: – А за что, за какие грехи его арестовали? За какие такие деяния в острог упекли?

– Не знаю, ничего не знаю, – всхлипнула Агафья. – Приехали в его дом люди вооружённые, всё вверх дном перевернули, а самого Васеньку под белы ручки на улицу вывели, в коляску усадили и увезли в острог.

– Но почему сразу в острог? – внутренне злорадствуя, полюбопытствовал Андрон. – Может, допросят его по делу какому, помутызгают маленько, да и вытолкают взашей?

– В острог его увезли, я точно знаю, – вытирая слёзы и шмыгая носом, сказала Агафья. – Я в милицию ходила, и там мне сказали, что к ним Васеньку и не завозили, а сразу в тюрьму отвезли.

Глядя на несчастную, убитую горем, плачущую богородицу, Андрон, злорадствуя, едва сдерживался от едкого похабного высказывания. Кое-как справившись с собой, он со смиренным видом сказал:

– Даже не знаю, какой тебе совет дать, Агафья. К кому за помощью обратиться, тоже не ведаю. Давай подождём маленько, может быть, всё образумится.

– Ничего не образумится, время не то! – неожиданно выкрикнула она. – Надо искать, кому денег сунуть. Власть, может быть, и поменялась, а люди нет! Только надо найти, кому мзду всучить, а не уповать на чудо!

– О-о-о, вот это самое трудное, – вздохнул сочувственно Андрон. – К кому сейчас на поклон соваться, ума не приложу. Кому ни попадя мзду не предложишь… Схватят, спеленают и рядом с Васькой твоим в остроге усадят.

Агафья уловила неискренность в его словах и взбеленилась.

– А не ты ли, Андроша, приложил свою лапу к аресту Васеньки? – закричала она, садясь на кровати. – Это тебе не нравилось, что он в жизни нашей появился! И всегда тебя коробило его присутствие, ведомо мне! С долей золота не желаешь расставаться, паскудник?

От такого потока обвинений старец оторопел. Он, конечно, ожидал, что в аресте сына Агафья заподозрит и его, но никак не ожидал, что она выплеснет ему в лицо сразу столько обвинений.

– Эй, ты чего, ошалела, что ль, горлопанка? – морща лоб, повысил он голос. – Да сдался он мне, попёнок твой! Если бы я избавиться от него захотел, то поступил бы по-иному. Свернул бы, как курёнку, его хлипкую шею и закопал бы в поле чистом. Да и свыкся я с мыслью, что с ним придётся поделиться золотом и принял сеё как должное.

Рассудив, что в его словах есть резон и Андрону действительно нет необходимости содействовать аресту сына, богородица немного смягчилась.

– Как же быть, Андроша? – вздохнула она. – Я знаю, что арест Василия тебе на руку, даже если ты к нему и не причастен, но он же мне сын. Давай подумаем вместе, как вытащить его из острога, подсоби, не открещивайся, прошу?

– Даже не знаю, что сказать тебе на это, – пожимая плечами, ответил Андрон. – Обещать не берусь, но подумать подумаю. А ты давай, не хандри. Не дело это – от пищи отказываться. Хоть силком, но ешь. И так вся сморщенная, как яблоко печёное, а жрать не будешь – и вовсе ноги протянешь.

* * *

Когда Силантий пришёл в себя, он увидел двух женщин, старательно омывавших его тело тёплой жидкостью. «Что это? – мелькнула в голове ужасающая мысль. – Уж не к похоронам ли меня готовят?»

Но тревога оказалась напрасной. Совершив омовение, женщины ушли, а к кровати, на которой лежал Силантий, подошёл бородатый старик.

– Рад тебя видеть, голубок, – сказал он, склоняясь над ним. – Как ты, в себе уже или всё ещё там, витаешь где-то за облаками?

– В себе я, только не пойму, где нахожусь, – прошептал Силантий.

– Находишься ты на корабле нашем, агнцев Божьих, – пояснил старик, набирая из большой глиняной чаши горсть белой мази и начиная смазывать его тело. – А я кормчий на нашем корабле и зовут меня Прокопий Силыч.

– Всё, понял, где я и кто ты, – вздохнул Силантий. – Вы скопцы. Я прав или…

– Да, мы белые голуби, – утвердительно кивнул Прокопий Силыч.

– А что ты сейчас делаешь, кормчий? – прошептал Силантий.

– Как что, тебя лечу, – ухмыльнулся старец. – Ты бы видел, каким тебя из больницы привезли, без слёз не глянешь. А три дня у нас пробыв, сызнова к жизни возвращаешься.

– А для чего ты жизнь мне продлеваешь, кормчий? – удивился Силантий и вдруг поймал себя на мысли, что боли внутри больше не мучают.

– Да, пытаюсь вот, – снова кивнул Прокопий Силыч. – А что получится, опосля поглядим.

– Но почему? – напрягся Силантий. – Почему вы обратили на меня внимание и заботу обо мне проявляете?

Старец, продолжая своё дело, пожал плечами.

– Ты же сам к нам просился, и большой интерес проявлял к кораблю нашему, – сказал он. – Вот теперь милости просим в наши пенаты, ты нужен нам.

– Это что, выходит, я вам понравился? – ухмыльнулся Силантий. – Когда я о вас у Макарки Куприянова интересовался, он мне и поведал, что на корабль ваш я ступить могу, если вам понравлюсь.

– А мне все нравятся, кто к нам просится, – улыбнулся Прокопий Силыч. – Я никого не выделяю и сам выпячиваться не терплю. Мы, агнцы Божьи, все в добре живём и в благожелательстве к людям.

– Тогда мне повезло, – хмыкнул Силантий. – Я попал в хорошие руки. Только жить мне всего чуток остаётся, так доктор сказал. Так что не вижу смысла вам со мной возиться.

– Ты не видишь, вижу я, – вздохнул Прокопий Силыч и, закончив смазывать тело, протянул ему бокал с мутной жидкостью. – На-ка вот, испей живительного напитка, голубь. Он тебе внутренности промоет, боли снимет и бодрости придаст.

– А у меня внутри и так ничего не болит, – встрепенулся Силантий. – Это как понимать прикажешь? А может быть, ты меня уже вылечил и на ноги поставил?

– Три дня в тебя настойку живительную вливали, – сказал Прокопий Силыч. – Разжимали зубы и вливали. А тебе, вижу, на пользу пошло лякарство моё. Уже не как покойник перед похоронами выглядишь.

Взяв трясущейся рукой бокал, Силантий выпил всю настойку.

– Ты тоже травник, как богородица Агафья с корабля хлыстов? – спросил он. – Я её настойками тоже лечился.

– Её настойки так, баловство одно, – поморщился Прокопий Силыч. – Они только облегчения несут, но не лечат.

– Как это не лечат? – удивился Силантий. – Благодаря её пойлу я жив ещё.

– Нет, не её благодари, а того, кто тебя ещё во время полученных увечий от смерти спас, – вздохнул Прокопий Силыч. – Вот тот человек большими знаниями в лечении травами обладает. Глядя на твои увечья, я могу сказать, что тебя из могилы вытащили.

– А как же я жил опосля? – не совсем понимая старца, спросил Силантий. – Мне худо было, чуток в могилу не угодил, а испив настоек Агафьи, я вновь ощутил в себе силы.

– Употребляя, как ты правильно заметил, пойло Агафьи, ты верил, что лекарство, ею изготовляемое, тебя вылечит, и эта вера твоя подсобила твоим внутренним силам, – пояснил Прокопий Силыч. – А настойки её сами по себе пустышки – никчёмные. Употребляя их, вылечились те, кто верил их в целебные свойства.

– А ты сможешь меня вылечить, я правильно понял? – посмотрел на старца изучающим взглядом Силантий.

– Не обещаю, что прежним сделаю, каковым ты до увечий своих был, – снова вздохнул Прокопий Силыч, – но умереть тебе не дам. Покуда я жив, и ты жить будешь, вот такое обещание я тебе даю.

– Теперь что, мне себя скопцом считать? – почувствовав смутное беспокойство, занервничал Силантий. – Но я же…

Он дёрнулся и потянулся рукой к промежности между ног, но дотянуться не смог и с тревогой посмотрел на наблюдавшего за ним старца.

– Да нет там у тебя ничего, убеленный ты, – ответил на его немой вопрос Прокопий Силыч. – То, что у тебя там болталось, я удалил. Всё одно, что там у тебя было, только мешало тебе. Огонь сделал своё дело и тебя оскопил, а то, что оставалось, я подчистил.

– Нет! Нет! Нет! – заелозил в кровати Силантий. – Я же… Я же…

– Твой ключ бездны почти до корней сгорел, – пожимая плечами, заговорил Прокопий Силыч. – Он бы снова у тебя не вырос, а таковой, каковой оставался, для блуда уже не годился.

Из глаза Силантия покатились слёзы обиды, бессилия и отчаяния.

– Но как же так? – выкрикнул он с надрывом. – Как же я теперь себя чувствовать буду?

– Ты теперь такой же агнец Божий, как и мы, – успокоил его старец. Поверь, уже скоро ты привыкнешь и счастливым себя почувствуешь. Главное, живым остался, вот тому и радуйся, а как жить на корабле нашем белым голубем, так ты не переживай зазря, мы и этому тебя научим…

* * *

Всю вторую половину дня Иван Ильич Сафронов провёл в больнице у кровати жены. Марину Карповну готовили к операции, и она очень нервничала. Уборщиц, медсестёр женщина донимала расспросами обо всём, что им известно о раке. А когда ей перечисляли симптомы болезни, слушала с открытым ртом, ни жива ни мертва. Потом она начала выискивать у себя соответствующие симптомы и… Что только ни приходило в её охваченную тревогой голову. И что самое страшное, она вбила себе в мозги, что непременно умрёт во время операции или после неё, и совершенно не верила в исцеление.

Иван Ильич как мог убеждал паникующую супругу в необходимости операции. От доктора он узнал, что состояние Марины Карповны крайне тяжёлое и без хирургического вмешательства не обойтись. Также он узнал, что и операция может оказаться безрезультатной, так как время упущено, но… Приходилось выбирать: или вырезать предположительно пустившую метастазы опухоль, или… Или супруге гарантированно не жить, и потому Иван Ильич решил, что операции быть!

Кое-как убедив супругу, что всё пройдёт благополучно, но сам, втайне от неё, мало веря в удачный исход, он с понурым видом вышел из больницы, с тяжёлым сердцем уселся в коляску и коротко распорядился:

– Домой…

Во время поездки Иван Ильич думал о жене. Он вспоминал её полные тревоги глаза и вздыхал, виня себя в том, что случилось с Мариной Карповной.

– Ну почему? Почему я отказался от операции, когда предлагал Олег Карлович? – шептал он, терзаясь от свалившегося горя. – Почему я поверил в целительную силу настоек хлыстовской знахарки? Согласись я тогда на операцию, то…

– Тпру-у-у! – закричал вдруг кучер и натянул вожжи.

Лошадь едва не встала на дыбы, запрокинув назад голову.

– Эй, что случилось? – недовольно выкрикнул Иван Ильич в спину кучера. – Ты чуть лошадку нашу не обезглавил, чучело огородное!

– Ничего с ней не станется, барин! – обернулся кучер и указал рукой куда-то вперёд. – Глянь, Иван Ильич, там, кажись, в вашей лавке орудуют налётчики?

Сафронов вскочил и посмотрел в сторону, куда указывал рукой кучер. Не веря своим глазам, он увидел распахнутую дверь одной из своих лавок и по мелькавшим в окне теням сразу же определил, что внутри находятся посторонние люди.

– Сиди здесь, Иван Ильич! – крикнул кучер, сходя с козел и доставая из сумки обрез. – Сейчас я гляну, кто там в вашей лавке хозяйничает. Я сейчас, обождите меня тут.

Он решительно передёрнул затвор обреза и поспешил к лавке. Затем прогремели два оглушительных выстрела, и…

– А ну, стоять, мать вашу, не то всех перестреляю! – послышался громоподобный голос кучера, и он с ходу вломился в распахнутую дверь.

Что произошло внутри лавки, Иван Ильич не увидел. Сразу после выстрелов в окошке погас свет и, несколько человек выскочив на улицу, разбежались в разные стороны. Ещё мгновение спустя на улицу вышел кучер, который толкал впереди себя какого-то мужчину, заломив ему назад руку.

– Вот, вот сцапал одного подлюгу, барин! – орал на всю улицу кучер. – А остальные сбёгли, Иван Ильич! Ну, ничего, сейчас я из этого вытрясу все имена и клички, кто с ним был! Кнутом пороть буду до тех пор, покуда кожа не слезет, а он шёлковым не станет, душонка вражья!

Неожиданно из-за угла появилась группа вооружённых людей и окружила опешившего кучера.

– Я Влас Гавриилович Лопырёв! – представился один из них. – Заместитель начальника сыска Самарской народной милиции. Приказываю объяснить, что здесь происходит?

– Да вот, погромщика поймал! – выкрикнул разгорячённый схваткой кучер. – Он со своими подельниками в лавку вломился и всю её разорил!

– А хозяин твой где? – поинтересовался Влас и посмотрел в сторону коляски и стоявшего с ней рядом Ивана Ильича.

– Здесь я, здесь, Влас Гавриилович! – поняв, что пора вмешаться, подал голос Сафронов. – Подтверждаю всё, что мой кучер сказал вам.

– Тогда подойди к нам, Иван Ильич, – усмехнулся Лопырёв-младший, забирая из рук кучера обрез и передавая его подчинённым. – Идёмте внутрь лавки и посмотрим, какой причинён вам ущерб.

Он кивнул головой, и двое его подчинённых забрали у кучера пойманного им преступника, а сам, когда подошёл Сафронов, указал ему рукой на дверь:

– Прошу, Иван Ильич…

Пожав плечами, купец вошёл внутрь лавки и обомлел. Всё было перевёрнуто вверх дном. Весь товар был сметён с витрин и полок на пол в одну кучу, которая плюс ко всему была обильно полита керосином.

– О боже! – схватился за голову Иван Ильич. – Да здесь всё подчистую уничтожено. Если бы кучер не вмешался, они бы и лавку подожгли.

– Подсчитаешь сумму ущерба – и завтра ко мне в отделение добро пожаловать, – усмехнулся Влас.

– Эй, эй, да вы чего? – послышался с улицы возмущённый голос кучера. – Вы почему погромщику руку пожимаете, а меня связываете?

Сафронов, а за ним и Лопырёв-младший вышли на улицу, где Иван Ильич с удивлением увидел связанного кучера и ухмыляющегося погромщика, который стоял среди сотрудников народной милиции.

– Эй, что это? – округлил глаза Сафронов. – Влас, что здесь происходит, ты мне объяснишь?

– Объясню, если хочешь, – пожимая плечами, ответил Лопырёв. – Твой вооружённый обрезом кучер учинил на улице сопровождаемый стрельбой дебош и захватил моего сотрудника, который находился при исполнении служебных обязанностей.

– Ч-чего? – замер Иван Ильич. – Погромщика, которого мой кучер задержал на месте преступления, ты называешь своим сотрудником?

– Я называю вещи своими именами! – повысил голос Влас. – Мой сотрудник шёл по улице и увидел, что злоумышленники громят вашу лавку, купец Сафронов. Он принял решение предотвратить преступление и, рискуя жизнью, ворвался в лавку, чтобы обезвредить преступников. И в этот момент ваш кучер открыл стрельбу из обреза, вспугнув или умышленно предупредив преступников. В итоге злоумышленники беспрепятственно разбежались, а ваш кучер захватил моего отважного сотрудника.

– Ты что, с ума спятил, Влас? – прошептал поражённый Сафронов. – Погром моей лавки хочешь на меня же и свалить?

– Нет, не хочу, но так получается, – осклабился Лопырёв. – И я уверен, что всё вот так и было, как я говорю, а не так, как преподносите мне вы, купец Сафронов.

– О боже, это уму непостижимо! – вскричал возмущённый до глубины души Иван Ильич. – Ты переворачиваешь всё с ног на голову! Но почему ты так поступаешь, чёрт возьми?

– А ты подумай и догадайся сам, – хмыкнул Влас. – Ты мне не друг, не родственник и кто ты есть, я знать не знаю. Может быть, ты купцом только прикидываешься, а на самом деле грабитель и разбойник с большой дороги?…

– Как же это ты меня не знаешь? – возмутился Сафронов. – Я много лет водил дружбу с твоим отцом Гавриилом. Когда я к вам в гости приходил, ты же с рук моих не слазил.

– Давно это было и неправда, – отозвался с нескрываемой издёвкой Лопырёв-младший. – Может, ты и водил дружбу с моим отцом когда-то, а потом… А потом ты предал вашу дружбу, вспомни? Когда его дела торговые под откос шли, ты хоть чем-то помог ему? Да, сейчас он поднялся с колен и процветает снова, но в этом не твоя, а моя заслуга.

– И ты говоришь об этом открыто? – изумился Иван Ильич. – Ты даже не скрываешь своего покровительства отцу от своих подчинённых?

– А чего мне скрывать, – усмехнулся Влас. – Все мы, я и подчинённые, свои люди. А отец есть отец. Как же мне, благодарному сыну, не подсоблять ему? Я бы и тебя оберегал с удовольствием, если бы ты стал моим тестем.

И тут после слов негодяя в голове Сафронова всё прояснилось и встало на свои места.

– Выходит, разгром моей лавки – твоих рук дело? – проговорил он, отлично понимая, что это так.

– Моих, не моих, какая тебе разница, – вздохнул с усталым видом Влас. Потеряв интерес к потерпевшему, он повернулся к своим подчинённым и распорядился: – Грузите кучера в коляску Сафронова, она конфискована. А ты… – Он снова повернулся к Ивану Ильичу. – А тебя я жду завтра у себя в кабинете для допроса. Будем разбираться, по чьей наводке твоя лавка подверглась нападению и разгрому неизвестными уголовными элементами или всё придумал и организовал ты!