Читать книгу Агнцы Божьи - Александр Чиненков, Александр Владимирович Чиненков - Страница 3

С первого дня начала революции семья Сафроновых жила в нервном напряжении. Марина Карповна даже слегла от постоянных переживаний.

Хотя в Самаре по сравнению с Питером и Москвой ничего страшного не происходило, но все чувствовали, что наступили ужасные дни – мучительных сомнений, подозрительности, страха. Казалось, началось светопреставление. Сведения о происходящем в городе и стране в основном черпали из газет и ужасались.

– Как можно жить в таком аду, господи? – вздыхала Марина Карповна. – Сколько нам ещё пребывать в муках неизвестности?

Иван Ильич всё больше молчал и не вступал в дискуссии на такую мучительную тему. «Хорошо хоть торговля в гору пошла, – утешал он сам себя. – Цены растут буквально на всё, и это меня радует…»

Улицы города производили тяжёлое, гнетущее впечатление. Дома, окна, фонари – всё выглядело уныло, невзрачно и действовало на психику угнетающе. Даже на лицах прохожих читались подавленность, безысходность и страх.

Войдя в столовую, Иван Ильич остановился и, заметив, что его никто не замечает, слегка покашлял.

Марина Карповна, подняв взгляд на мужа, даже вскрикнула от испуга. Вид хлопотавшей у стола кухарки тоже был не лучше.

– Ты не вошёл, а возник, как призрак, Ваня! На душе и так кошки скребут, а ты…

Всё это Марина Карповна высказала прерывающимся от гнева голосом, заломив руки. «Надо же, и в доме моём нервозность, как на городских улицах, – с унынием подумал Сафронов. – Ещё немного, и мы возненавидим друг друга со всеми вытекающими из этого последствиями…»

В этот день Марина Карповна была сама не своя. Гнев её против мужа был в самом разгаре, когда в дом вдруг вошла прилично одетая девушка и заявила, что хочет сказать хозяйке несколько слов наедине.

В мгновение ока в столовой воцарилась гнетущая тишина. Сафроновы переглянулись. Они были в тревоге, так как их дочь Анна ушла из дома с утра и до сих пор ещё не вернулась. Ни Иван Ильич, ни Марина Карповна не знали, где она, и им показалось, что незнакомка принесла какую-то плохую весть об Аннушке.

– Что-то случилось? – побледнела Марина Карповна. – Говори? Мы тебя слушаем. Мы её родители.

Девушка смутилась, покраснела и представилась.

– Я горничная из дома Шелестовых, – сказала она. – Меня прислала ваша дочь Анна. Она просила передать, чтобы вы не беспокоились, с ней всё в порядке, и она заночует у Аси.

Выслушав девушку, Иван Ильич облегчённо вздохнул, а Марина Карповна едва не подпрыгнула от радости.

– Но почему она решила заночевать у подруги? – забеспокоилась Марина Карповна.

– Я не знаю, как правильно сказать, – занервничала девушка. – Но-о-о… Анна Ивановна немного задержалась в гостях и теперь опасается возвращаться домой на ночь глядя. Она просила передать, что придёт завтра, рано утром.

– Послушай, милая, а чего боится наша дочь, она тебе не сказала? – хмуря лоб, поинтересовался Иван Ильич. – На улице ещё не так темно. Наняла бы извозчика, и…

– Вот ты и зови кучера, пусть готовит коляску, и сам поезжай за Анечкой, – строго посмотрела на него Марина Карповна. – Домой её привези, нечего ей в гостях ночевать. Сейчас в Самаре вон сколько бандитов развелось. Им и коляску остановить, чтобы ограбить, ничего не стоит.

– Да-да, я сейчас за ней поеду, – засобирался Иван Ильич. – Негоже нашей доченьке у людей чужих ночевать, тем более что Самара сейчас вовсе не безопасное место даже для дневных прогулок…

* * *

Как только так и не принявшие никакого решения доктора разошлись по своим отделениям, Олег Карлович вернулся в палату к больному.

– Как ты, Силантий? – спросил он, присаживаясь у изголовья его кровати. – Тебя что-то беспокоит, скажи?

– Что меня беспокоит? А то ты не знаешь, – ухмыльнулся Силантий, убирая марлю с лица. – Это я у тебя должен спросить. Вы же тут всем кагалом меня ощупывали и осматривали. А у того, кого вы профессором называли, прямо руки чесались от желания незамедлительно вскрыть меня и посмотреть, что под коркой, телом называемой, у меня запрятано.

– Значит, ты всё слышал, о чём мы здесь говорили? – удивился Олег Карлович. – А мы считали, что ты без сознания.

– Да вас, наверное, на соседней улице люди слышали, – вздохнул Силантий. – Так бурно обсуждали, живой я или мертвец, что у меня аж дух захватывало.

– Хорошо, пусть с трудом, но все уверовали, что ты жив, – усмехнулся Кольцов. – А вот как ты выжил и живёшь, в головах моих коллег никак не укладывается.

– Да что вы, у меня самого не укладывается, – хмыкнул Силантий. – Все, кто был со мной в окопе том треклятом, погибли в страшных муках, а я выжил. Как? Почему? Никак не поддаётся осмыслению моему.

– Вот и у моих коллег затруднения на этот счёт, – покачал головой Олег Карлович. – Впрочем, и у меня тоже. У тебя немыслимые ожоги, больше шестидесяти процентов тела! К тому же ожоги глубокие. А если точнее, твоё тело сгорело, оно обуглилось! Но почему ты жив? Мало того, жив, ты ещё самостоятельно передвигаешься!

– Что же, если я такая для всех загадка, так валяйте, разгадывайте, – вздохнул Силантий. – Но… Я не могу пообещать, что буду содействовать вам, лёжа на кровати. У меня слишком много дел, а времени жить, видимо, уже осталось мало. Кстати, а как я оказался здесь, в больнице, доктор? Помню только, что пошёл на базар, и…

– Тебя подобрали на базаре и привезли к нам добрые люди, – сказал Олег Карлович. – У одного из прилавков, во время покупки, ты лишился сознания.

– А что этому способствовало, вы разобрались? – поинтересовался уныло Силантий.

– Похоже, тебя подкосил сердечный приступ, – пожимая плечами, сказал Олег Карлович. – Хотя причина твоего обморока может быть какая угодно. Нам не известно, как чувствуют себя у тебя внутри органы. Но… Видимо, не совсем комфортно.

– Ты хочешь сказать, что любой орган может отказать в любой день, доктор? – спросил Силантий.

– В любой час и в любую минуту, – уточнил, вздыхая, Олег Карлович. – Я и мои коллеги пришли к такому печальному выводу. Сколько мы ни ломали головы, но так и не смогли уяснить, как они вообще ещё работают.

Прервав разговор, они молчали. Первым заговорил Силантий, посмотрев на пасмурное лицо доктора и поняв, что тот собирается уходить.

– Когда меня из госпиталя подыхать выдворили, чтобы не тратить время на уход за мной, меня взяла к себе сердобольная старушка-санитарка, – вздохнул Силантий. – Я не знаю, как и чем она меня лечила, но выходила. Когда я научился вставать с кровати и даже есть, Пелагея сказала мне, что больше ничем помочь не может. Ещё она добавила, что больше полугода я не проживу. Ну, максимум год, не больше. Настойки, которыми она меня лечила и выхаживала, сейчас перестали действовать на мой фактически погибший организм. Но я и за то ей по сей день благодарен.

– Как я понимаю, отпущенный тебе знахаркой срок уже заканчивается? – как только Звонарёв сделал паузу, уточнил Олег Карлович.

– Он полгода как уже закончился, – ответил Силантий. – Я не умер раньше и дожил до дня сегодняшнего потому, что нашёл здесь, в Самаре, другую знахарку. И лишь благодаря её настойкам я пока избежал смерти.

– Ты имеешь в виду богородицу хлыстов Агафью? – сузив глаза, поинтересовался Олег Карлович.

– Да, это её снадобья помогали мне жить всё последнее время, – ответил Силантий. – Но сдаётся мне, что и её настойки всё меньше и меньше помогают мне. Я начинаю чувствовать, как огнём горят все мои внутренности, а панцирь, который когда-то назывался моей кожей…

– Он трескается и из трещин сочится гной, – как только Звонарёв замолчал, продолжил Олег Карлович. – А это может означать только одно, что…

– Песенка моя спета, – перебил его Силантий. – У меня начинается воспалительный процесс, несущий мне погибель, я прав?

– К сожалению, я вынужден подтвердить твою догадку, – пожимая плечами, сказал Олег Карлович. – Советую провести это время здесь, в стенах больницы, иначе… Мы, конечно, не можем тебя вылечить, это исключено, а вот облегчить страдания…

Звонарёв тяжело вздохнул и помотал головой.

– Нет, так не пойдёт, – сказал он. – Я не намерен медленно помирать в тишине и покое. И я не хочу подыхать, оставляя в этом мире кучу незаконченных дел. Помоги мне добраться до Зубчаниновки, доктор? Очень надо мне туда попасть, подсоби?

– Что ж, я свожу тебя к хлыстам, если ты желаешь, – неприязненно морщась, пообещал Олег Карлович. – Если я не могу продлить тебе жизнь, то хотя бы…

– Спасибо, спасибо тебе, доктор, – прошептал Силантий. – А сейчас… Сейчас облегчи мои страдания. Худо мне становится, чую… Внутри всё печёт и во рту сохнет. Я… я…

Поняв, что состояние больного стремительно ухудшается, Олег Карлович вскочил со стула и поспешил в коридор за медсестрой и санитарами. Для того, чтобы оказать срочную помощь Звонарёву, требовалось немедленно перенести его в операционную.

* * *

Кучер остановил коляску у дома Шелестовых, обернулся и посмотрел на сидевшую рядом с Иваном Ильичём девушку-служанку.

– Здесь, что ль? – спросил он.

– Да-да, – ответила девушка. – Я сейчас, я быстро…

– Скажи тихо Анне Ивановне, что я здесь жду её, – сказал Сафронов, глядя на дверь парадного входа в дом. – Пусть поторапливается…

Кивнув, девушка сошла с коляски и впорхнула в дверь дома.

– Как стемнело скоренько, барин, – сказал кучер, вращая туда-сюда головой. – Там, под сиденькой под вами, обрез лежит. Если не трудно, дайте-ка его мне, Иван Ильич?

– Обрез? – удивился Сафронов. – А для чего ты с собой его возишь?

– Время нынче смутное, – вздохнул кучер. – Вон сколько бандюг из щелей повылазило. Как полицию и жандармов разогнали, так и покой из города ушёл. Они вон, налётчики, язви им в души, средь бела дня нападают и грабят, а уж как стемнеет, так и вовсе ухо востро держи.

Больше не споря и не задавая вопросов, Иван Ильич достал из-под сиденья винтовочный обрез и передал его кучеру. Тот передёрнул затвор, дослал патрон в патронник и положил его в сумку, которую повесил на козлы рядом с собой.

– Вот так-то спокойнее будет, – вздохнул он. – Ежели что, хоть отбрыкнуться чем будет. Накормлю гадов пулями от пуза. Они у меня мигом свинцом подавятся, ироды, прости господи.

«А ведь он прав, – подумал Иван Ильич, нащупывая рукоятку револьвера за поясом. – При новой власти Самара превратилась в разбойничий вертеп, и опасность на улицах может поджидать где угодно, не угадаешь…»

Уж кто-кто, а внимательно следивший за положением в стране Сафронов со страниц газет знал, что преступность как в Самаре, так и в других городах страны в революционном году побила все рекорды. Её разгул стал одним из самых масштабных за двадцатый век в русской истории. И этому способствовали не только явные ошибки Временного правительства, но и чувство огромной свободы, которую ощутил народ после Февральской революции. К сожалению, плодами этой свободы воспользовались не только бывшие угнетённые слои населения, но и огромное число выпущенных из тюрем уголовников, почувствовавших полную безнаказанность. Разгул бандитизма и остальной преступности достиг невероятных размеров, а возросшая наглость бандитов перешагнула все мыслимые и немыслимые пределы…

Дверь открылась, и из дома на крыльцо вышли Ася Шелестова и Анна Сафронова. Увидев коляску отца, девушка расцеловалась на прощание с подругой и пошла навстречу Ивану Ильичу.

– Аня, ну зачем ты нас с мамой так расстраиваешь? – упрекнул ее Иван Ильич, помогая сесть в коляску. – Ты же знаешь, какое сейчас наступило времечко. Даже днём прогуливаться по городу опасно.

Он коснулся рукой спины кучера и распорядился:

– Трогай.

Повернувшись вполоборота к сидевшей рядом дочери, Сафронов поинтересовался:

– Скажи, Аня, с тобой всё в порядке, или были какие-то ещё причины, заставившие тебя заночевать у подруги?

Анна вздохнула и посмотрела куда-то в сторону:

– Да, нашлась вдруг причина.

– Вот как? – удивился Иван Ильич. – И… в чём же она заключается?

Анна покраснела, поморщилась и, брезгливо передёрнув плечами, сказала:

– Влас Лопырёв снова возник в моей жизни, папа. На этот раз, когда мы случайно встретились на улице, этот мерзавец уже не выглядел спивающимся ничтожеством. Напротив, он был чисто выбрит, хорошо одет, и… Я увидела или мне показалось, кобуру с пистолетом у него на ремне.

– Вот чёрт! – выслушав дочь, тихо выругался Иван Ильич. – Давно уже о нём ничего не слышал. А вот отец… Дела этого упыря прямо в гору пошли. Всего лишь несколько месяцев назад Гаврила шёл ко дну тяжёлым камнем, а сейчас… Не только остался на плаву, но и значительно приумножил своё состояние.

Пару минут они ехали молча, думая каждый о своём. Первым заговорил Сафронов, желая немного встряхнуть загрустившую дочь.

– Ладно, Аннушка, ты правильно поступила, что не пошла одна домой, – сказал он, улыбнувшись. – Я вот приехал за тобой, и сейчас ты в полной безопасности. – Он перевёл взгляд в сторону дочери и пожал плечами: – Кстати, а как Андрей Михайлович на фронте поживает? Тебе, как мне известно, он не шлёт никаких весточек, а домой что-нибудь пишет?

– Нет, ничего, – вздохнула Анна, и две слезинки выкатились из её печальных глаз. – Своим родителям, как и мне, он прислал по два письма, и всё… Больше нам о нём ничего не известно.

Переехав перекрёсток и свернув вправо, кучер вдруг натянул вожжи, остановил лошадь и стал присматриваться. На первый взгляд улица казалась совершенно безопасной. Но его внимание привлекла небольшая группа людей, стоявшая в стороне на тротуаре.

– Эй, ты чего? – напрягся Сафронов.

– Да вон, людишки те, что-то не внушают мне доверия, – указал кнутом в сторону группы незнакомцев кучер. – Может быть, свернём, барин, и по другой улице поедем?

– Эй, ты чего? – насторожился Иван Ильич. – Да отсюда нам рукой подать до дома.

Ничего не говоря, кучер достал из сумки обрез и положил его на колени. Сафронов из предосторожности прикоснулся к рукоятке револьвера. На левой, противоположной, стороне улицы он увидел припаркованный к тротуару экипаж. Сидевший на козлах кучер не был похож на извозчика, лениво поджидавшего седоков. На всём протяжении улицы не было видно больше ни одного экипажа.

– Папа, я боюсь, – занервничала Анна. – На улице пусто, и те люди… Они, кажется, к нам подойти собираются?

– Но где же ты видишь, что пусто на улице, доченька? – попытался её успокоить Иван Ильич. – Вон старуха в переднике тележку катит. Вон… – Он толкнул кулаком в спину кучера. – А ты чего сидишь и мух ртом ловишь, а ну, поезжай!

Кучер взмахнул кнутом, и… двое парней, подбежав к коляске, стали действовать нагло и решительно. Один из них успел схватить за узду лошадь, а второй схватил кучера за полу одежды. Мужчина повернулся и так ударил его обрезом по голове, что тот, потеряв сознание, рухнул рядом с коляской. И тогда кучер взмахнул кнутом и так стеганул по крупу лошадь, что она, задрав хвост и взбрыкивая, помчалась вперёд по улице. Прозвучали выстрелы, и несколько пуль вдогонку прожужжали мимо. Сзади послышались крики разочарования, но… Не поздоровилось бы тому, кто вздумал остановить коляску в ту минуту.

Испуганная лошадь мчалась по улице с невероятной скоростью. Кучер с большим трудом придержал ее и обернулся.

– Всё, кажись, приехали, барин, – сказал он, глядя на сидевших в обнимку Сафроновых. – Мы уже дома, Иван Ильич.

– Нет-нет, во дворе выйдем, папа! – содрогнувшись от страха, схватила отца за руку Анна.

– Давай загоняй экипаж во двор, братец, – распорядился Сафронов. – Сейчас даже у ворот собственного дома не так уж безопасно.