Читать книгу Агнцы Божьи - Александр Чиненков, Александр Владимирович Чиненков - Страница 6

Часть первая. Белые голуби
Глава 5

Оглавление

Пока Агафья с прислужницами готовили горницу к радению, старец Андрон сидел с задумчивым видом за столом и смотрел неподвижным взглядом в сторону. Он то морщился, то хмурил лоб, то кривил рот, и со стороны казалось, будто он улыбается чему-то.

Как только к радениям всё было готово, Агафья ещё раз придирчивым взглядом осмотрела горницу и, удовлетворённо вздохнув, выпроводила девушек за порог. Подойдя к столу, она присела напротив старца и тихо, вкрадчиво, заговорила:

– Ну, чего маешься, Андроша? Почему полон печали твой светлый лик?

– Не вижу причин для радости, – буркнул Андрон. – Всё пытаюсь разгадать, что ты замышляешь со своим попиком-сыночком, но… Зная тебя не первый год, я уверен, что твои замыслы настолько коварны, насколько и не подумаешь.

– А я вот знаю, о чём думаешь ты, Андроша, – растянула в улыбке тонкие губы богородица. – Ты размышляешь, как золото втихаря вернуть в своё единоличное пользование, а потом… Скажи, Андрон, ты замышляешь убить нас с Васенькой и тихо сбежать за границу? Или просто сбежать с золотишком, а нас живыми оставить?

– Рад был бы от вас избавиться, да не могу вот, – взглянув на неё исподлобья, осклабился старец. – Вы же золото нашли и перепрятали. А я теперь вот думаю-гадаю, меня-то вы почто живым оставили? Я же для вас рот лишний, который не кормят, а от которого избавляются.

– Нет, нельзя нам без тебя, Андроша, – сузила глаза Агафья. – Баулы с золотом вон какие тяжеленные. Нам двоим их не унести. Васенька здоровьем слаб, да и хил телесно. Посвящать кого-то в наше общее дело ни к чему. А золота у нас теперь столько, что на десять жизней каждому хватит. До конца дней своих в большом богатстве жить будем.

– Эх-хе-хе-хе, так я тебе и поверил, змея подколодная, – покачал головой старец. – То, что как верблюда меня использовать собираетесь, ещё допускаю. А вот чтобы опосля живым оставить, не верю никак.

– Верь, не верь, дело твоё, – пожимая плечами, вздохнула богородица. – Если бы мы хотели тебя изничтожить, ты бы уже в земле гнил. Для всех ты ушёл на гору Араратскую, и тебя бы никто и не хватился. А золото нести я б Савву заставила. Этому бугаю бестолковому ничего бы не стоило баулы хоть докуда без устали донести.

При упоминании о Савве Андрон вздрогнул, расслабился, и настроение его заметно улучшилось.

– Ишь ты, прям засветился весь! – округлила глаза Агафья. – Аж засиял, будто лампочка электрическая.

– От того и засиял, что поверил я твоим россказням, – солгал старец. – Ещё про сыночка своего расскажешь правду всю, откель взялся и как образовался, тогда я, может быть, и перестану худо о вас думать.

Агафья несколько минут молчала, раздумывая, как быть, но, видимо, решившись, вздохнула:

– Давно это было, – заговорила она. – Так давно, что я уже о том и думать забыла. И вспоминать о том желанья нет, но… – Она посмотрела на Андрона. – Только тебе поведаю, чего никому и никогда не рассказывала, а опосля снова забуду.

– Это что, одолженье мне сделать хотишь? – насторожился старец. – Ещё шибче привязать к себе, эдак я тебя понял?

– А чего тебя привязывать, ты и так никуда не денешься, – вздохнула Агафья. – Хочу, чтобы ты знал, как мне несладко жилось в молодые годы. А расскажу тебе всё ещё потому, чтоб ты опосля уразумел, что нечего нам друг от дружки открещиваться. Годы не те, немолоды мы. Жизнь заново устраивать нам уже поздно, давай жить, как живём, и не изводить друг друга подозреньями беспричинными.

– Ты что, хочешь замириться со мной? – недоверчиво глянул на неё Андрон. – Мыслишь усыпить мою бдительность, и…

– Я хочу доверие между нами возвернуть, – перебив его, заговорила Агафья. – Что-то трещина пролегла промеж нас никчёмная. А эдак дальше жить нельзя. Мы уже так срослись с тобой делами и душами, что разом погибнем оба, ежели отторгнемся друг от друга.

Выслушав Агафью, Андрон призадумался. Зная её, он, конечно же, не поверил ни единому её слову, но… Зерно сомнений богородица в его душу всё-таки заронила.

– Ты мне что-то рассказать хотела о жизни своей? – подняв на неё глаза, напомнил он. – Хочу послухать, где ты попиком своим обзавелась и почему так долго не рассказывала мне о своём отпрыске?

Агафья ответила ему пристальным суровым взглядом и ухмыльнулась.

– Хорошо, – сказала она. – Я поведаю тебе о себе всё, чего ты не знаешь, как и обещала. Но только слово дай, что не используешь то, что услышишь, во вред мне и моему Васеньке.

– Эха? – округлил глаза Андрон. – Разве то, чего ты поведать собираешься, могёт как-то навредить тебе?

– Могёт, не могёт, не ведаю я, – поморщилась Агафья. – Но я не хочу, чтобы прошлое моё вдруг сейчас всплыло.

– Видать, ты не паинькой была в молодые-то годы, – едко высказался старец. – Ты и сейчас тихоня только с виду, а изнутри яблоко гнилое и червивое.

– Так ты даёшь слово никому и ничего обо мне не передавать? – нахмурилась Агафья. – Или мне встать и уйти, чтобы не беспокоить тебя?

Андрон вздохнул и покачал головой.

– Время до радений ещё есть маленько, – сказал он. – Что ж, давай кайся, богородица. Я не знаю, для чего тебе это нужно, но выслушаю. Кто знает, может быть, повествование твоё снова нас сблизит духовно и возвернёт утерянное доверие. А потом, как дальше быть, сообча завтра порешаем. Так что вещай, я тебя слухаю. И слово даю верное, что чего от тебя сейчас услышу, то и похороню в своём сознании на веки вечные.

* * *

Дождавшись выходного, Евдокия решила сходить в швейную мастерскую и попытаться устроиться туда на работу. Ранним утром она пришла к кирпичному двухэтажному дому. У входа стояла женщина.

– Что, устраиваться пришла? – неприветливо ухмыльнулась она.

– Да, собираюсь, если возьмут, – улыбнулась Евдокия. – А ты? Ты здесь работаешь?

– Я здесь работала, – уточнила женщина. – А теперь нет. Вот стою, жду расчёт и пойду искать новую работу.

– Да? Тебя уволили? – удивилась Евдокия. – А за что?

– Раз уволили, значит, нашли за что, – погрустнела женщина. – Мать заболела, и два дня прогулять пришлось. Пыталась отпроситься, но не отпустили, заказов много. Вот и…

Она не договорила, поджала губы и развела руками.

– А платят за работу здесь как? – поинтересовалась Евдокия. – Говорят, что немного.

– Это сначала, первый год немного, – поморщившись, ответила женщина. – Как швейного мастерства достигнешь и начнёшь норму перевыполнять, так и зарплата увеличится. Те женщины, кто давно уже работает, по двадцать пять-тридцать рублей каждый месяц зарабатывают. А ты, если на работу возьмут, больше чем на десятку не рассчитывай.

Сказав, женщина вошла в здание, оставив Евдокию наедине со своими мыслями. А мысли в её голове были невеселые. Десять рублей за месяц работы – зарплата, конечно, ничтожная. На спиртоперерабатывающем заводе она получает больше, зато швейная мастерская находится в двух шагах от дома, а до завода…

«Здесь хоть и меньше платят, зато работа негрязная и от жилья недалеко, – стала убеждать сама себя Евдокия. – А там, на заводе, работа тяжёлая и грязная. Э-э-эх, пойду, если возьмут. Всех денег всё одно не заработаешь…»

Решившись, она вошла в дверь здания, и от былого настроя не осталось и следа. Девушка остановилась у деревянной крутой лестницы, ведущей на второй этаж, и… подниматься по ней передумала. Глухой гул, заполняющий здание, привёл её в замешательство. На улице шум казался отдалённым и незначительным, но внутри здания был просто ужасен.

Откуда-то из-под лестницы вышла со скорбным лицом та самая женщина, с которой она только что разговаривала на улице. Увидев полное беспокойства лицо Евдокии, та вяло улыбнулась:

– Иди, иди, не думай, раз пришла. Поторопись, если хочешь на работу наняться. Меня уволили, и место освободилось. А хозяин всех явившихся в полдень и позже просто не принимает.

– Господи, а что за грохот здесь такой? – не трогаясь с места, спросила Евдокия. – У меня аж в голове и внутри всё тряской трясётся.

– Ничего, привыкнешь, – натянуто улыбнулась женщина. – Здесь, на первом этаже, станки работают. Это обувь для армии шьют. А швеи на втором этаже трудятся, там потише. И кабинет хозяина тоже там, так что поторапливайся.

Женщина вышла, а Евдокия скрепя сердце поднялась на второй этаж. Она остановилась у швейного цеха, заглянув в него через распахнутую дверь, и, увидев трудившихся за машинками женщин, растерялась.

Швеи и работали, и разговаривали, и шутили, и смеялись. Они уже так наловчились, что, не глядя на машинки и пошиваемую продукцию, быстро и безошибочно проделывали свою работу. Приход Евдокии невольно нарушил ритм их работы. Девушка смутилась и отпрянула от двери. С трудом подавив нерешительность, она заставила себя пройти дальше по коридору к кабинету хозяина.

Дверь оказалась открытой, и сидевший за столом хозяин заметил Евдокию.

– Эй ты, заходи!

Девушка переступила порог и в нерешительности остановилась. Величественный вид хозяина мастерской привёл её в трепет. Крупного телосложения, румяный и моложавый для своего возраста купец выглядел как сошедший с иконы святой старец.

– Ты что, на работу явилась устраиваться? – спросил он строго, глядя на Евдокию. – Что ж, проходи, присаживайся на стул, который перед столом моим видишь.

Она приблизилась к столу, робко присела на краешек стула и, не зная, как себя вести, обвела кабинет долгим взглядом. На столе лежала раскрытая, исписанная цифрами толстая бухгалтерская книга, стояла керосиновая лампа, ручка, чернильница и большой, с деревянной ручкой колокольчик.

Евдокия не ответила на вопрос купца. Её голова пошла кругом, лицо сделалось пунцовым, и она лишь прерывисто вздохнула.

Лицо хозяина мастерской вдруг подобрело, и на губах появилась усмешка. Прождав пару минут, он подался вперёд всем корпусом, сложил перед собой руки, и…

– Хорошо, ответь мне на один вопрос, – заговорил он. – Ты пользоваться швейной машинкой умеешь?

Евдокия вздохнула, пожала плечами и, опуская в пол глаза, тихо ответила:

– Нет, не умею. Я пришла научиться шить на машинке и работать. Но-о-о… Я быстро учусь.

Она бросила украдкой взгляд на купца, но не успела заметить, какое на него произвела впечатление.

– Раз не умеешь, тогда почему пришла? – ухмыльнулся он. – Мы здесь не обучаем ремеслу швеи, милая. К нам приходят уже подготовленные работать.

– Что ж, тогда я пойду? – прошептала Евдокия, поняв, что на работу её не возьмут, и в это время в кабинет вошла высокая, полная, красивая женщина.

Купец, увидев её, тут же вскочил со стула на ноги. Взглянув на хозяйку, Евдокия оробела. Ей уже приходилось встречать её на корабле хлыстов во время радений. Но тогда, в белой рубахе, она не выглядела так эффектно, как сейчас.

Купчиха была одета в шёлковое голубое платье и такую же кофту с длинными, уширенными к концу рукавами. На гордо сидящей на плечах голове красовалась красивая шляпка с вуалью, на ногах – симпатичные изящные туфельки.

– Корней Захарович! – даже не взглянув на посетительницу, обратилась он к хозяину мастерской. – Не успел одну бездельницу уволить, как другая уже тут как тут. И когда только успевают пронюхать, что место освобождается?

– Да вот, видать, случайно забрела к нам в мастерскую эта птаха залётная, не зная, что место освобождается, – заискивающе улыбаясь, ответил Корней Захарович. – Я только что объяснил ей, что она нам не подходит, и… Кстати, она и шить-то на машинке не умеет, дорогая.

Купчиха повернулась вполоборота и с надменным видом уставилась на Евдокию.

– И? На что ты надеялась, идя к нам, птаха божья? – повысила она голос, наблюдая за раскрасневшейся Евдокией. – Время наше отнимать бесценное? А может, с тебя плату за это взять, как считаешь?

Её голос, визгливый и громкий, тяжёлой ношей надавил на плечи Евдокии. Она ссутулилась и даже вспотела от обрушившейся на неё тяжести. Затем она побледнела и зажмурилась, ожидая всего, даже удара по голове от возмущённой купчихи.

Вопли хозяйки слушали все находящиеся на втором этаже люди. Швеи оставили работу и высунули головы в коридор, чтобы позлорадствовать, любуясь происходящим.

– А теперь проваливай вон! – закричала купчиха, указывая вытянутой рукой Евдокии на дверь. – И чтобы духу твоего здесь больше не было!

Едва не плача, униженная и растоптанная злобной выходкой купчихи девушка вскочила со стула, повернулась к двери, и вдруг…

– А ну, стой! – пригвоздил её к месту окрик. – Чья будешь, говори?

– Я так… Я это… Я э-э-э… – совсем растерявшись, пролепетала Евдокия, не находя для ответа подходящих слов.

Она сконфуженно попятилась к двери, намереваясь как можно быстрее выскочить из кабинета и бежать отсюда куда глаза глядят.

– А ну, стой! – ещё громче рявкнула купчиха, и Евдокия замерла, ожидая потока новых ругательств и оскорблений.

– Ты же христоверка Евдоха, так ведь? – неожиданно мягко поинтересовалась женщина. – Это я тебя на радениях в Зубчаниновке не раз видела?

– Да, это я, – призналась Евдокия с замирающим сердцем. – Но сейчас я на корабле христоверов не состою. Я… я ушла от них.

– Вот как? – удивилась купчиха. – А что так? Я ведь ходила к ним на радения, чтобы тебя послушать. Как ты поёшь голоссалии, как звучит твой нежный ангельский голос. У меня аж слёзы капали, когда тебя слушала. Ни одна певичка в нашем театре тебе и в подмётки не годится!

Она повернулась и взглянула на притихшего за столом Корнея Захаровича.

– Берём её, слышишь! – снова повысила она голос, да так, что Евдокии показалось, будто в окне кабинета зазвенели стёкла. – Зарплату положишь двадцать рублей и не меньше, ты меня понял?

– Да, но-о-о… – засомневался Корней Захарович. – Мы же всем вновь принятым первый год по десять рублей платим. Да её ещё учить работать на машинке придётся.

– Ты что, не слышал, что я сказала? – подбоченившись и вращая глазами, выкрикнула купчиха. – Если двадцать целковых тебе показалось много, будешь платить двадцать пять! А ежели что ещё мне поперёк вякнешь, тридцать платить заставлю, теперь прочистились твои мозги, бездельник?

Сердце внутри у Евдокии остановилось и замерло. Она едва поверила в реальность свалившегося на неё счастья. А зарплата… На такую зарплату, каковую установила ей купчиха, она даже не смела рассчитывать. Двадцать пять рублей! Да за такие деньги она готова была стерпеть любое оскорбление, любую обиду и сутками напролёт работать в пошивочном цехе.

– Всё, завтра, прямо с утра и приходи, Евдоха, – улыбнулась ей купчиха напоследок. – Найдёшь меня здесь, в этом кабинете, а зовут меня Василиса Павловна, запоминай хорошенечко, Евдокия.

Агнцы Божьи

Подняться наверх