Читать книгу Две трети. Фантастический роман. Книга первая - Александр Палмер - Страница 4

Столовая представляла собой большую, просторную, но не очень светлую – вследствие обилия стоявшей по периметру стен деревянной мебели, комнату. Посередине её располагался вытянутый стол с раздвинутыми в беспорядке стульями. В дальней части комнаты торопливо и как-то бестолково распоряжалась пожилая, немного растрепанная женщина.

– Ниночка, рассаживайтесь пока, – обратилась она не здороваясь к Нине Ивановне. – Растеряла всю сноровку. Приготовить приготовила, а вот накрыть без имитиков не успела.

Имитиками Александра Петровна, мама Александра Фигнера, ласково называла рабочие имитации служилого персонала, которые исполняли различные, в том числе и по домашнему хозяйству, работы, и условно и ходульно – как полупрозрачные объемные картинки – имитировали человеческий образ в соответствующем функциональном обличье с ростом примерно в 2/3 от нормального человеческого. Что-то вроде того, что в прошлом веке называли роботами.

– Саша, – сказала она сыну, – еще минут пять не дай гостям скучать.

– Да мы не скучали. Наоборот, всё так смешно, потому что всё так серьезно. Мы как имиты – в разговорах и в манерах имитируем. Получается хоть и искренне, но так же условно. Пытаемся стать чеховскими персонажами. А почему они, эти чеховские персонажи так общались, так разговаривали, так жили – откуда мы знаем? У нас другой порядок и другая суть вещей…

– Да прекрати ж ты, наконец. Кто с тобой спорит. Серъезничаешь (Петр хотел сказать «умничаешь», но сдержался) Давайте поболтаем о чем-нибудь обыденном и менее философском. Хотя, – продолжал он, шутливо понижая голос, – разговор о неправедных утехах я с удовольствием бы возобновил.

– Ладно, ладно. Слушайте, Петя, Катя, – сказал Фигнер, завидев появившуюся Катерину, – У нас в конторе завязывается новая кампания. Объявили очередной рекрутский набор. Но условия суровые. Жесткий отбор на устойчивость психики. Отсеивают много. Слишком умных не берут – я не шучу. Но и рядовых космических рейнджеров тоже не хотят.

– То есть ищут таких, чтоб не дурак был, но и мозги имел бы не слишком сложные. Чтоб головой не сдвинуться, и притом еще и охотника к приключениям… Саша, не обижайся, но так это же ты.

– Я уже думал, – ничуть не обидевшись отреагировал Фигнер, – с Катей вот не хочу расставаться, – с улыбкой закончил он.

Катерина в ответ добродушно усмехнулась. В комнате наконец-то воцарилась веселая подтрунивающая атмосфера, та, которая возникает в компаниях давно друг друга знающих и получающих удовольствие от взаимного общения людей. Действуя друг на друга как взаимный катализатор, каждый готов был подхватывать и раздувать перебегающую и порхающую искру ироничного веселья и вытащить на свет божий какую-нибудь занятную историю, в иное время и ином изложении не давшей бы, быть может, повод к острословию. Вдруг, около двери на веранду, раздался мягкий шелестящий хлопок и взгляды присутствующих непроизвольно заискали источник звука :

– Ой, ой, ой… Смотрите, шляпа… Александр, твоя шляпа, – первой голосом отреагировала Нина Ивановна.

Все уже заметили в дверном проеме лежащую на полу светло-бежевую, фетровую, по старой моде шляпу, которой щеголял Фигнер.

Вдруг шляпа приподнялась сама собой сантиметра на три от пола, по её нижнему краю откуда ни возьмись образовался круг кривых, узловатых и мускулистых, похожих на обломки веточек яблони, ножек, которые быстро-быстро замельтешив, преодолев ковер посередине комнаты, стремительно понесли свой панцирь по направлению к Кате. Молчание в комнате за секунду поднялось до самой высокой, предельной беззвучной стадии всеобщей неподвижности и сразу обвалилось одновременным шумом и шелестом задвигавшихся тел и выдыхаемых звуков.

– Катя, Катя, хватай имущество – убежит. Будешь как Федора в «Федорином горе» – без тарелок и утюгов…, – насмешливо говорил Петр.

Шляпа подбежала и уткнулась в тонкие кости Катиных ног. Катя схватила шляпу, приподняла ее кверху, и удивительные ножки быстро, веером начали отваливаться в воздухе, засыхая и скукоживаясь на лету…

– Ну, дети, прямо дети. Петр, ты что ли забавляешься, больше некому, – сказала Нина Петровна.

– Не всё же вам о судьбах цивилизации, порадуйтесь чему-нибудь простому – как в старом цирке, – не скрывал особо удовольствия Петр.

Имиты, наконец, накрыли стол. Принесли вино, и вечер окончательно сдвинулся в сторону дружного застолья. Даже Александра Петровна, мать Фигнера, поначалу немного уставшая и озабоченная, поддалась общему, подогретому вином, веселью, и выдала пару историй – несколько двусмысленных, позволительных как воспоминания для тех, кто ушел на покой, но провокационных для тех, кто еще не догадывался, что такой покой когда-нибудь да наступит.

Трапезу закончили. Имиты бесшумно и неприметно убрали большой стол, ушел большой общий свет, вместо него зажглись несколько мягких абажуров, зазвучала музыка. Вечер катился дальше.

– Петя, пригласи Катю танцевать. Что она, как мусульманка, всё с мужем да с мужем. А я набьюсь в партнерши к Саше – пусть только попробует отказать, – не давала завянуть вечеринке Нина Ивановна, бывшая, видимо, в непонятно насколько отдаленные молодые годы веселой любительницей разных компаний.

Свет абажуров стал еще глуше, музыка стилизованной под эпоху фетровых шляп и парусиновых туфель..

Александр Фигнер, не спеша и умело кружа Нину Ивановну в танце, вежливо и весело разговаривал с ней о чем-то, вторая же пара танцевала молча, медленно и как-то слитно. Петр под влиянием винных паров, не думая и не оглядываясь поначалу, отключив голову, весь отдался ощущению гибкости и одаренности тела Кати.

Катя же, вдруг, внутренне замирая, как будто в черном омуте, с запретным и каким-то непреодолимым напряжением ощущала касания и, нельзя сказать, чтобы объятия – но давление пальцев, ладоней, горячих мышц под горячей кожей чужого, неведомого и притягивающего к себе мужчины. Они молчали, еле двигаясь в танце, и наслаждались волнами взаимной энергии, проникающей от одного внутрь другого.

Когда музыка танца наконец кончилась, они словно испугавшись окружающих, принужденно многословно и немного громко заговорили друг с другом.

Снова зазвучала музыка, прошло какое-то время, они были вынуждены абсолютно синхронно – не по внешнему времени, а по внутреннему состоянию – отбыть номер со своими законными партнерами, она с мужем, он с Ниной Ивановной, и внутренне замирая, вновь дали себе возможность коснуться друг друга.

Катерина, не давала себе возможности задуматься о чем-либо, боясь вспугнуть и рассеять те чары, которые она, по сути взрослая женщина, впервые уловила и ощутила. До этого, несмотря на первую любовь, замужество, первый секс, всё было гармонично и спокойно, всё было выстроено. Сейчас же, несмотря на всю банальность ситуации, она ощутила подарок природы, осознала, что это есть, и ей это тоже дано. Это ощущение наполняло ее, и ее даже не очень интересовало, кто конкретно является источником этого состояния. Она была на вершине горы, о которой только слышала, а сейчас могла сказать: «Да, и я там тоже была»

Петр же был циничен в своем поведении – вино просто позволяло ему не думать об его отношениях с Александром и целиком сосредоточиться и получать самое глубокое, самое ценное и самое (как он знал по своему мужскому опыту) преходящее волнение и наслаждение, возникающее при зарождении влюбленности или любви.

Волшебство музыки, приглушенного света и того, что они с Катериной давали друг, превращали его в Фауста, готового воскликнуть: «Остановись, мгновенье!»

И мгновенье остановилось, но совсем не для этого. Вечер был вскоре закончен, и все разошлись.

Оказавшийся в одиночестве своей спальни, Петр как-то сразу совершил моральный, а точнее сказать, по общепринятым меркам аморальный выбор, и горячечно обдумывал и вспоминал то, что почувствовал от Кати. Его сознание и мысли были направлены не на то, как преодолеть, а на то, как достичь. Его товарищ Фигнер почему-то превратился для него в абстракцию, и как абстракция, или как имит, не вызывал у него чувств, угрызений и глубоких эмоций.

То же, что творилось в последующие часы с Катей было драматичней, но одновременно и проще. Привычная будничная обстановка, распорядок и общение с мужем быстро развеяли незнакомый дурман и в первое время ей овладели обида и раздражение на себя, и испуг от того, что происшедшее было явным для всех и прежде всего для мужа. Но это лишь в первое время…