Читать книгу Две трети. Фантастический роман. Книга первая - Александр Палмер - Страница 5

Ранним утром следующего дня, не дожидаясь окончательного пробуждения всех гостей и домочадцев усадьбы, Александр и Катя водрузили себя в заложенную любимую свою бричку, и не спеша покатили по прохладной лесной дороге к ближайшей станции перемещения.

Фигнер торопился быстрей попасть на службу, и не видел для себя повода и причины вспоминать и переживать вчерашний вечер. Напротив, Катя была в испуге от вчерашнего и от себя самой вчерашней, и с усилием пыталась вести себя с мужем естественно. Лошадь шла легкой рысцой по освещенной утренним солнцем, пятнистой от тени листвы аллее, и со стороны всё выглядело, как на идиллической, тиражированной исторической зарисовке, но персонажи этой идиллии не чувствовали себя такими и были заняты своими, далекими от идиллии, мыслями.

Фигнер был поглощен предстоящим важным рабочим днем, а Катя надумала беседой вернуть прежнее непринужденное общение с мужем и попробовала завязать разговор :

– Ты знаешь, вот вы вчера всё рассуждали о том, что мы воспроизводим быт чеховского века, а сейчас, когда ты принимал поводья от имита и мы покатили к нашим кованым воротам, я подумала, что мы себе льстим – мы похожи не на чеховских интеллигентов, а на образованных плантаторов южных штатов Америки до отмены рабства… У тебя никогда не возникало чувство вины или неловкости, когда ты пользуешься услугами наших безотказных имитов? Ведь по сути это те же рабы, а мы те же рабовладельцы. Кто-то когда-то очень необдуманно решил придать имитам пусть и условный, но человеческий облик.

– Может, дорогая, ты чуть и права, – рассеянно отвечал Фигнер, – но это все-таки больше от самоедства и, прости, безделья. Имиты это просто примитивные прикладные программы, снабженные механикой и облаченные в очень условную, имитирующую человеческий облик объемную оболочку. Эмоционально с этим приемом, наверно, можно поспорить, но такова уж сложившаяся традиция. Я не думаю, что было бы лучше, если бы вместо имитов, у нас в быту были бы – как описывали архаичные фантасты роботов – металлопластиковые болванки.

– Всё равно, они похожи на людей, и они могут говорить, и они бесправны! Как задумаешься, так это ужасно!

– Это примитивные компьютерные машинки, Катя. Люди с незапамятных времен боялись бунта машинного сознания, и моральных проблем, связанных с искусственным интеллектом, – говорил Александр немного монотонно и растянуто. – Им всегда казалось, что определенный уровень развития искусственного интеллекта пробудет и его духовное сознание. И уж сколько было на эту тему апокалиптических предвидений. – Фигнер помолчал несколько секунд… – Ну, и не случайно мы, люди, подстраховались: везде, включая безалаберную Африку, законодательно приняли ограничения сложности служебных программ имитов. Имит – это конкретный бездуховный функциональный прибор. Правда, умный.

– Вот, вот. Сам сказал – умный. И еще похожий на человека. Ты же поклонник де Шардена – всё, даже камень имеет обратную духовную изнанку. Помнишь Кестлеров, архитекторов из Нюрнберга, у них в этом Нюрнберге народ массово отказывается от имитов и переходит на самообслуживание…

– Ха. Гримасы истории. Если вспомнить, что Нюрнберг был столицей нацистов. Я всегда вспоминаю, когда слышу такие разговоры байку про Льва Толстого: в присутствии какого-то гостя он прихлопнул на лбу комара, на что гость отреагировал: «А как же не убий, Лев Николаевич, непротивление и т.п.». На что мудрый Толстой ответил: «Дорогой мой, нельзя жить так подробно.» Может, архитекторам удобно и позволительно с их ритмом жизни и работы обслуживать себя самим, а у меня, хоть и …й век на дворе, всё слишком жестко. К слову, мы бы выродились без этой жесткости и без борьбы. Голова у меня болит о конкретных вещах.

За этой многословной беседой бричка проехала лес, миновала старый каменный мост через реку, и подъехала к высокой, метров тридцать высотой, стеклянной башне. То, чего Катя хотела, заведя этот разговор, она достигла – вновь почувствовала себя естественной и близкой в общении с мужем. Но Александр вдруг добавил:

– Кстати, ты вчера смеялась не меньше всех и не задумывалась при этом о наличии духовных начатков у биохимической игрушки Петра.

Упоминание имени Петра тут же сломало выстроенную было Катей минутную гармонию, и она предпочла не продолжать разговор, тем более, что станция перемещения возвышалась своими отливающими голубыми стеклами уже прямо перед ними.

Станция перемещения представляла собой широкую и достаточно высокую стеклянную башню, верхняя половина которой испускала в разных направлениях с десятка полтора тонких по сравнению с самой башней стеклянных щупальцев, протянувшихся над окрестными лесами, терявшихся на горизонте, и в синеве дальнего неба похожих на старинные провода передачи электрического тока. Вблизи же эти трубы, или как повсеместно обзывали их прижившимся англосакским прозванием – тьюбы (тьюб №1, тьюб №2 и т.п.) переливались под разными углами отраженным светом дня, блестя на солнце бесчисленными и ровными стеклянными квадратами.

В местностях с небольшой плотностью населения, где не было больших городов, или, по крайней мере, вплоть до окрестностей таких городов, такой тип станций перемещения был основным. Парадоксальным образом такие тьюбы и станции перемещения воплощали в себе забытый в век современных технологий принцип пневматической почты, применявшейся еще в начале ХХ века в больших городах Америки, и являвшейся одной из вершин гидравлических технологий. Как по тем – пролегавшим в недрах городов – пневматическим трубам, доставлялись письма и легкие бандероли, так и здесь – по избранным тьюбам, от станции к станции, летели со скоростями, зависящими от расстояния между станциями капсулы с пассажирами. Размеры капсул отличались по вместимости от индивидуальных до способных вместить большое африканское семейство. Тупиковые станции испускали пять-шесть тьюбов, срединные до двадцати – не больше, так как влиятельные ревнители сельских пасторалей внимательно следили за чистотой общего неба на горизонте с тем, чтобы этот небесный занавес излишне не засорялся линиями и не был бы похож на изрисованный лист нотной тетради.

Разумеется, в больших городах, находившихся на обочине социального благополучия, из-за скученности, такой тип станций перемещения широко применяться не мог, и для тьюбов использовались старые коммуникации древних метрополитенов и наземных электрических дорог. Никто, конечно, не отменял и быстрое сообщение по воздуху, особенно там, где требовалось преодолевать морские пространства.

Как ни странно, технические возможности не повлияли в корне на желание человека заниматься работой в очном общении, и ежедневно тысячи и тысячи людей встречались, что-то обсуждали, решали и производили какие-то согласованные между собой действия, дыша одним воздухом общих помещений. Вот и сейчас Александр торопился в свое европейское отделение, прокручивая в голове вопросы, которые собирался лично обсудить со своим руководителем.

У Кати в отличие от мужа не было ни необходимости, ни потребности ехать в публичное место. Но и оставаться наедине с Петром, она – не признаваясь себе в этом – боялась, и использовала как маскирующее средство их заведенный недельный распорядок. Согласно этому распорядку их пути должны были разойтись через несколько минут в станции перемещения.

Бричка въехала под высокие своды башни и остановилась. Фигнер подозвал свободного имита и попросил определить лошадей до вечера. Первый этаж станции перемещения представлял собой открытое со всех сторон для въезда с улицы помещение с высокими романскими сводами, куда прибывали на своих повозках, велосипедах, мобилях, бордах или просто пешком будущие пассажиры. Оставив свой транспорт на попечение имитов, пассажиры проходили в центр зала, где тянулась и уходила далеко вверх, прямо в чрево башни, лифтовая шахта. В зависимости от нужного пассажиру направления лифты доставляли его на определенный уровень, где он, заказав поездку, занимал свое место в нужной капсуле.

На сельских станциях никогда не бывало особенно многолюдно, а сегодня утром станция выглядела совсем пустынной.

Не смея разговаривать, будто стесняясь того, что каждое их слово в молчаливом и пустом пространстве башни будет одиноким и слишком веским, в тишине, нарушаемой только звуком своих же шагов, Фигнер и Катя подошли к лифту. Фигнеру надо было на третий уровень, Кате еще на четыре уровня выше. Что-то натянутое, не нарушаемое привычным набором фраз – ничего не значащих, но необходимых как касания друг друга близких людей – было в их немом расставании: Катя молча подставила щеку, Фигнер коснулся ее губами и пробормотал: «До встречи».

Выйдя из лифта, Фигнер не оглянулся, и быстрым шагом двинулся к своей стойке. Катя уезжала куда-то дальше.

Погрузившись в кресло капсулы, Фигнер почему-то невесело постарался сосредоточиться на предстоящем. Минут через двадцать его капсулу засосет башня перемещения в австрийской Каринтии, где он проделает окончательный путь в орлиное гнездо католической Австрии – старый и когда-то неприступный замок Остервицеров. Семьсот лет эта крепость служила форпостом южных границ христианской немецкой империи, затем триста лет была резиденцией аристократии и музеем, и когда утвердившееся «Общество Новых Иезуитов» искало себе штаб-квартиру, оно не нашло в Европе ничего более символического, торжественного и подходящего по духу, чем этот замковый комплекс с четырнадцатью кольцами стен, укрепленными воротами и суровой цитаделью. Руководство Ордена в свое время вынашивало планы разместиться в старом архиепископском замке Зальцбурга – истинной столице немецких католических земель, но это было бы слишком навязчиво, слишком навиду, слишком ущемляло бы музейную и музыкальную публику. Остервиц стоял же вдали от проторенных туристских маршрутов, и устроил почти всех…