Читать книгу Две трети. Фантастический роман. Книга первая - Александр Палмер - Страница 7

Кабинет Гуго Клеменца был обставлен нарочито мрачно. Никто из офицеров, да и обычных технических специалистов, давно уже не разбирался в тонкостях европейских интерьерных стилей, но умение стилизации все еще оставалось.

Клеменц оборудовал свой кабинет с мрачной иронией: преувеличивая и подчеркивая то, как мог бы представить себе зловещий кабинет главы секретной службы в каком-нибудь художественном описании обыкновенный обыватель.

Для приемов и совещаний в своем кабинете Гуго издевающе облачался в серый с отливом тугой костюм, верхнюю часть которого составлял не обычный пиджак, а чиновный сюртук ХIХ века с воротничком-стойкой, на котором серебряными нитями были вышиты эсесовские молнии. В этом одеянии Гуго со своим лысым черепом и торчащими, остроконечными, как у летучей мыши, ушами, напоминал – когда он привставал из своего огромного кресла на фоне горящего камина – персонажа черно-белых готических фильмов немецких экзистенциалистов. За эту театральность высшее руководство Ордена (втайне завидуя – потому что не могло позволить себе такой роскоши самоиронии и самолюбования) недолюбливало Клеменца; те же, кто был ему ровней, аплодировали – поскольку Гуго, в обычной жизни обыкновенный спортивный плейбой, первый, а значит, и единственный (так как никто не хотел бы унижаться плагиаторством) застолбил такой стиль. При этом – хотя и примитивно до смешного – но в этом была утрированная, перекошенная, но суть их организации.

– Итак, для чего ты прибыл в нашу штаб-квартиру? Не для того же, чтоб пропитаться средневековым духом и выдохнуть опостылевшую усадебную гармонию? —ироническим, шутейным тоном показал Гуго Александру, как он читает своего подчиненного.

– Гуго, ты, как всегда, как и положено старшему брату и наставнику, видишь все истинные намерения и помыслы,. – в тон ему ответил Фигнер.

– А если серьезно. Ты прослышал о начале набора для внешней работы?

– Да, по слухам… Где-то, вне Земли… что-то затевается… не совсем стандартное.

– Верно. Но формулируй точнее. Ты же офицер Ордена. Четкость и циничность. Ведь речь идет о разумном обитаемом мире – там мы ничего затевать не можем. Даже если нам бы позволили. Просто из соображений фундаментальной безопасности. Но в остальном контекст правильный. Речь не идет о подготовке площадки для старателей, геологов и энергетиков. Никакого защитного купола. И коммандос в чистом виде не нужны тоже. Всё это знакомо, и было бы проще.

– Но у тебя есть полномочия ставить в известность офицеров моего ранга? – осторожно поинтересовался Фигнер.

– Твоего ранга – да, – ответил Клеменц. – И больше того, у меня есть полномочия выбирать кого ставить в известность, а кому отказать в информации. Но ты сам понимаешь, вся эта прелюдия была бы невозможной, если бы я уже не решил тебя проинформировать и озадачить, – делово и сухо заключил Гуго.

– Господин капитан, я внимательно слушаю.

– Не пережимай с субординацией и официальностью, – подправил Фигнера Клеменц. – До конкретных приказов еще как до последней обнаруженной планеты с атмосферой…

Гуго примолк, оперся локтями в свой черный стол и скользящим взглядом окинул Фигнера:

– Сколько я тебя знаю, тебя нельзя назвать профессиональным интеллектуалом…

– Спасибо. Это хорошо или плохо?

– Это хорошо. Потому что твоя психика не должна подвергаться внутреннему раздражению. И у тебя есть спецподготовка, чтобы сделать свою работу и прагматично зафиксировать то, что мы хотим узнать и понять. В этом есть логика и правда жизни: нам нужны люди, которые понятно, без своих философских умозрений и этических затруднений, донесли бы до нас то, что мы хотели бы как раз отвлеченно и философски осознать. С этой стороны мы с мирозданием еще не сталкивались.

Гуго примолк, задумавшись. Встал из-за кресла и принялся мерить шагами свой кабинет, Александр продолжал сидеть напротив стола. Это было естественное и потому самое явное выражение существующей между ними иерархии. Отсутствие формы, знаков различия, тон и интонации беседы затруднили бы постороннему зрителю определение здесь старшего, но вековая традиция этикета садиться и вставать по приглашению старшего по чину, оставалась. Фигнер продолжал сидеть и вынужден был то и дело смотреть в спину своего начальника.

А он тем временем подошел к окну, открыл створку и посмотрел в небо :

– Я хорошо знаю русский язык, без ложной скромности, ведь так?

– По крайней мере, лучше, чем я твой немецкий, – ответил Фигнер.

–Да… Вот я подошел к окну. Окно – средний род, единственное число. Сквозь стекло – средний род, единственное число – я смотрю в небо, опять средний род. В небе светит солнце – тоже средний род. А вот сейчас его закроет не туча, нет. Обыкновенное облако. Снова средний род, единственное число. Язык я знаю хорошо. Но никогда не понимал и не пойму смысла вашего родообразования. Ну, хорошо: солнце, небо, пусть облако – общие отвлеченные понятия или явления природы, можно и туда и сюда – отсюда средний род. Но почему средний род конкретный предмет – окно; конкретный материал —стекло; конкретно воняющее, наконец, говно. У нас, у немцев тоже есть средний род, но там понятней…

– В большинстве языков вообще нет среднего рода – в английском, латинских, – вставил, не понимающий куда ведет это лингвистическое отступление, Фигнер.

– Да, да… —рассеянно согласился Клеменц.

– А в венгерском и татарском вообще нет родов имен существительных, да и в том же английском у неодушевленных, – озарило Фигнера, о чем он тут же пожалел – Клеменц подозрительно покосился на него – не слишком ли он умничает.

– Да, действительно. Ну, продолжим. С третьего бока. Обрати внимание – это не оговорка. Я знаю, что боков по-русски может быть только два. Ты любишь порыбачить, я знаю. А знаешь ли ты, что морской собрат главной добычи в твоих усадебных озерах, окунь, морской окунь – гермафродит. Кем-чем являются и некоторые другие представители земной фауны. А гермафродит это тот, кто совмещает мужское и женское начала… И всё равно это не то, – вздохнул Клеменц.

Повисла пауза.

– Наш мир, – снова начал Гуго, – я имею в виду органический мир, делится на две половины, различные, но единые: живой мир на Земле зародился в двоичной системе отсчета, так уж повелось от начала. Простейшая клетка размножается простейшим и минимальным способом: удвоением в результате деления себя самой пополам. Отсюда двоичная система организации живого. Когда эти две половины вступают во взаимодействие мы получаем то, что имеем: наш мир, кажущийся нам таким органичным и сложным. Простой комбинации мужской и женской хромосомы, плюса и минуса, включенной в более сложные комбинации из этих же кирпичиков, в комбинации комбинаций, и т. д. оказывается достаточно для построения нашего органического мироздания, как говорили китайцы: два начала – янь и инь.

А что, если этих равноправных начал не два, а три? Насколько порядков возрастает тогда вариативность построения. Получается, что есть еще одно измерение живого мира. Мы живем только в двух, на плоскости – на плоском листе. И вот этот лист кому-то надо проткнуть, чтобы посмотреть в дырочку: а как там?

Кто-то должен быть эмиссаром от наших двух третей там, где прорастают друг в друга все три трети, образуя какое-то целое… Заслушался? —остановился Гуго.

– Грандиозно. Извини за пафос, —отреагировал Фигнер.

– Да. Но видишь, это всё философия. А нам бы для начала простых фактов. Систему мер и весов.

– Интересно, как там выглядела бы история Ромео и Джульетты, – Фигнер попытался приземлить разговор, почувствовав желание Клеменца сойти с философских вершин.

– Шутишь, а не понимаешь, забыл, где находишься. Южный форпост христианского католического мира. Можно сказать, колыбель и бастион… А что станет с христианской доктриной о трех началах (я о святом духе) … Впрочем, об этом – как бы дальше ни сложилось – я официально прошу тебя забыть, не думать и не пытаться вспоминать. Мы не случайно хотим взять контакты с этим миром под свою юрисдикцию… Так вот. – закончил Гуго.

– Я так понимаю, что раз ты посвятил мне это миниэссе, то у тебя есть предложение, а у меня для приличия есть время на раздумье? – спросил Александр, наконец, вставая, и. понимая, что разговор подходит к концу.

– Правильно, молодец. Конечно, для приличия есть. Хотя, если откажешься и упрешься – что ж, возвращайся к своим лужайкам. Искомый пункт находится в созвездии ………… Корабль будет готовиться около двух месяцев. За это время надо и нам проделать кое-какую работу и подготовиться.

Несмотря на обозначенный конец беседы, Фигнер покинул кабинет Гуго еще минут через десять, которые прошли в кратких инструкциях на ближайшее время – так, как будто бы дело было уже решено.

Выйдя из кабинета и спустившись по главной лестнице графской резиденции и цитадели, Фигнер вышел из тени здания и остановился на залитой солнцем булыжной мостовой первого внутреннего двора. Перед ним вправо и влево тянулась последняя – самая внутренняя из четырнадцати крепостных стен, окружавших цитадель. Ворота этой стены, с графских времен прозванных Стражницкими, с двух сторон украшал каменный барельеф с девизом новых иезуитов, утвердивишихся здесь около ….. лет назад. Надпись на латыни перефразировала (и переосмысливала) приписываемый основателю первого древнего ордена святому Игнатию принцип: «Наша цель оправдывает средства, потому что наши средства достойны цели.»

Фигнер дошел до пристроенной к стене лестнице, и наслаждаясь после сумерек внутренних покоев горячим солнцем, жмурясь в голубое горное небо, не спеша поднялся на стену. Оттуда перед ним открылся знакомый вид: сначала сверху вниз замок опоясывали тринадцать оставшихся крепостных колец стен с их громоздкими и тяжеловесными Прапорщицкими, Капитанскими и бог весть знает еще какими воротами, а дальше, еще ниже, тянулась почти прямо на юг зеленая холмистая равнина с врезающимися в нее горными отрогами.

«… Один из немногих путей древности для толп диких венгров, славян, затем османской орды вглубь христианской Германии лежал по этой долине… И здесь отважные Остервицеры в двенадцатом веке воздвигнув замок почти пятьсот лет обороняли австрийский рубеж и свою веру. Реформация, контрреформация – им не было особого дела до внутренних распрей и жестокой внутривидовой борьбы. На границах Священной Римской Империи их раздел свой-чужой был ясен и прост, и не изменялся внутренними осложнениями.

Чужой, враг – был из другой страны, иной веры, иноязычен и шел с юга. Его надо было убить, или обмануть, чтобы не быть убитому самому. Всё было жестоко, ясно и красиво.

Вообще, считали ли они этих пришельцев за людей?

Как мы изменились за эти пятьсот лет? Физиологически мы те же: две руки, две ноги, голова, половой инстинкт, – Фигнер отвлекся на секунду от мысли, завидев внизу в долине группу верховых всадников, черной запятой на зеленом фоне приближавшихся к замку, – вон, даже те же лошади при нас, но своих-чужих на Земле уже нет. И вот, наполненные этими мессианскими мировоззрениями мы входим в чужие миры. Гуго твердит: «Будь фактологом, ты нужен как фактолог.» А как им быть? С какой системой отсчета? Другой – кроме человеческой, пусть даже общечеловеческой – у меня несмотря ни на какую подготовку нет…. Ну, ничего. Разберемся. Или не разберемся…»