Читать книгу Заметки на собственной шкуре - Александр Волков - Страница 6

В каждой семье есть свои фамильные ценности и традиции. Одна семья живет музыкой, другая живет футболом, третья – рыбалкой. А в нашей семье… В нашей семье царил мир шахмат! Отец ими просто бредил. Как он говорил, «в шахматы я готов играть с кем угодно, когда угодно и сколько угодно». И он не шутил. В праздничные дни после застолья, когда расходились гости и мамка уходила мыть посуду, а отец в подпитии донимал меня своими разговорами о политике и прочей взрослой мишуре, я произносил заклинание: «Пап, давай в шахматы партейку сгоняем?» Всё! Это был пароль! Тут же доставалась из шкафа доска, расставлялись фигуры, и в квартире наступала тишина. И я с удовольствием мог играть с ним часами, потому что только у поддатого бати я имел шанс выиграть хоть пару партий. Играли молча и упорно, пока мамка нас не разгоняла по кроватям.

На стенах квартиры у нас висели портреты знаменитых шахматистов, выполненные папкиной рукой. Мистический Пол Морфи. Легендарный Капабланка. Великий Александр Алехин. Любимый папкин Михаил Таль. Кумир всех шахматистов Бобби Фишер. И уже чуть позднее папкин земляк Анатолий Карпов. Шахматных книг в доме было не перечесть. Где их отец доставал в те годы, остается загадкой до сих пор. И прозвище у папки в городе было Шахматист. Потому что именно мой отец организовал в нашем маленьком городке нечто вроде шахматного клуба. В выделенной в местном Доме культуры комнате по выходным с утра отец занимался с пацанами, а после обеда уже приходили взрослые любители шахмат. Всё это он делал совершенно безвозмездно, в свободное от баранки время.

Отец проводил в городе солидные турниры с призами и кубками. Потом он ходил по начальству, выбивал деньги, и победители выезжали на краевые соревнования. Перед этим он еще обходил и жен шахматистов, уговаривая и убеждая их отпустить своего ненаглядного на недельку из дома. Включал все свои способности дипломата, психолога и артиста вместе взятые. И авторитет отца был настолько высок, что жёны: «Под вашу ответственность, Анатолий! Только из уважения к вам, Анатолий Дмитриевич! Последний раз отпускаю, Толик! А то в тот раз он тут выдал по приезду». Отец улыбался, благодарил, прижимал руки к сердцу, кивал, клялся. И все были довольны.

Жен тоже можно было понять, потому что под вечер в клубе более закоренелые любители «поблицевать» оставались допоздна. Нередко скидывались на бутылочку, за что батя дома, естественно, от мамки огребал. А друзья-соперники огребали уже каждый у себя. Это была жизнь шахмат в нашем маленьком мире!

А я… Я, кроме шахмат, играл еще и в футбол-хоккей, как и мои сверстники. И часто бывая у них в гостях, я обращал внимание на то, что ничего у них в квартире не говорило о наличии шахмат. Зато в каждой семье была колода карт. И мы увлеченно резались в дурака, пока не приходили с работы родители. И однажды принес я домой такую колоду. И как-то вечером предложил отцу сыграть в дурака. Папкина реакция меня ошеломила! «Дай сюда!» – рявкнул он так, что я вздрогнул. Выхватил у меня из рук колоду и в два приема разорвал ее на части. «И чтобы я больше этого в доме никогда не видел!» Я ошалел. Батя выбросил обрывки в мусорное ведро и вышел вон. Я еще долго сидел виноватый и прибитый этой сценой.

Потом всё это как-то забылось. Я закончил школу, стал студентом, и играли мы в общаге в карты уже не в дурака. Играли серьезно и на деньги. Правда, ставки были маленькие, но азарт был нешуточный, и карточный долг был святым. Мне в этих баталиях очень пригодилось шахматное искусство с его памятью и расчетом комбинаций, так что я считался игроком далеко не последним в нашей табели о рангах. Во всяком случае, я никогда не проигрывал по-крупному. Ну а потом женитьба, семья, дети. Не до карт. Хотя шахматами я и дальше занимался, как любитель, в свободное время. И уже в период перестройки в командировке угораздило меня взять в руки колоду. Играли мы в гостиничном номере. Вроде знакомые мы все давно. И я был в себе уверен: мастерство не пропьешь, как гласит пословица. А вот на тебе! «Влетел» я конкретно! Я даже сам не успел сообразить, как обули меня на довольно-таки круглую сумму. На сумму, не подьемную моему семейному бюджету ну никак.

Это была катастрофа! Получилось, что я подставил под удар еще и свою семью. Жену, детей. Выставили мне счет, как полагается. Установили срок отдачи долга. Всё очень серьезно. Да-а-а. Невеселая вырисовывалась картина. Что делать? Никаких микрозаймов тогда не было. Я даже признаться жене не мог, зачем нервы мотать любимому человеку? Сам влип – сам и выбирайся. Ну что, пошел я к бате. А к кому мне еще было идти? Разговор был тяжелый. Слушал он меня молча, не перебивая. Потом огорошил: «Завтра приходи, продолжим разговор!» Я недоумевающе на него глянул. «Завтра, я сказал!» Ну, слава богу, не отказал пока, уже хорошо. Прихожу на другой день. И вот тут батя мне выдал:

– Деньги я тебе дам, но с одним условием. Дай мне слово, что ты никогда в жизни больше не возьмешь в руки карты.

– Да я, пап…

– Дай мне слово!

– Пап! Жизнь длинная, мало ли? Вдруг придется где.

И вот тут отец:

– Давай так, Сашка. Вот сейчас мы с тобой играем, и, если я выигрываю, ты больше карты в жизни в руки не возьмешь, идет? Карточный долг, сам знаешь, долг чести. Слово надо держать!

С кем играем? Во что играем? Я был в ступоре.

– Ты со мной. В карты. Всего один кон.

Я вообще не понимал, что происходит. Карты и мой батя – две вещи несовместны, как говорится. Я и колоды-то отродясь в доме не видел.

– Папа, ты сам будешь играть?

– А кто еще?! – Батя вытащил из серванта нераспечатанную колоду карт. – Вчера, Сашка, специально сходил и купил я для этого момента. Деньги я тебе дам при одном условии. Ты сейчас сядешь со мной играть. И мы сыграем на то, что ты больше карты в руки не возьмешь. Никогда в жизни, понял?

Я машинально кивнул. Отец с треском разорвал обертку новой колоды. Сели мы играть, и смотрю я, что батя-то мой играет, как профессионал! Это же видно сразу, кто в этом разбирается. Я с ужасом увидел, что передо мной сидит профессиональный картежник. Вот это было открытие! Я глазам своим не верил. Как будто сон какой. В общем, обыграл он меня, далеко не последнего игрока в своем кругу, практически «в одни ворота». Для меня это было потрясение. Тут же он встал, разорвал колоду и бросил обрывки в мусорное ведро, как много лет назад.

– Всё, сынок! Игра окончена. Ты слово дал? Дал. Вот и держи его. На, бери деньги на свой долг, и мамке не вздумай сказать, чем мы тут сейчас занимались.

Шел я от него, ошарашенный, и не мог понять. Как?! Где и когда он наловчился так играть?! Этому за сутки не научишься! Брел я, как во сне, и принял решение, что обязательно при случае всё у него выведаю. А как к нему с этим подступиться, я догадывался.

После второй рюмки отец заулыбался, подобрел. Я знал, с чем к нему прийти и как развязать его язык. А рассказывать батя умел, не отнимешь. Поэтому я очень любил копать в поле картошку. А чего? Оделся понадежнее, сиди себе на коленках, ковыряйся. День длинный. А папка рассказывает про свою жизнь. А послушать там было что! Причем за все годы рассказов он ни разу не повторился. С каждым сезоном выдавал всё новое и новое. А за разговором время течет незаметно. А тут я обошелся без картошки: купил бутылочку, подгадал момент, мамка ушла к себе, а мы тут, на кухне. Выпили по одной, по второй. И вот батя начинает отвечать на мой вопрос, где он, собственно, наловчился так играть в карты.

– Детдом, Сашка, всему научит! И жить, и выживать. Я уже и не помню, когда я взял в руки карты. И пошло у меня. То ли башковитый я был от природы, то ли талант у меня был запоминать всё до каждой мелочи. Да и ростика я был маленького. Как еще авторитет завоевать? Про шахматы тогда никто даже слыхал. Вот и пристрастился я к картям. (Батя так и сказал: «К картям». ) Они меня и кормили, и поили, и одевали-обували. Редко кто находился, чтобы у меня «кишки» выиграть. «Кишки» – это тряпки-пожитки, чтоб ты знал. Вот так я и жил с детства за счет картей. А в детприемнике, знаешь, как они выручали! Детприемник – это куда нас, беспутных, милиция вылавливала по вокзалам и отправляла вроде как для исправления. А какое может быть исправление? Разруха, голод. Жрать охота постоянно. Ну а потом что? Ремеслуха. Тут уж полегче стало. Но карты и здесь кормили, как и раньше. Причем я не мухлевал, не передергивал! Играл всегда честно. Мухлевать себе дороже. Это уж потом, когда вырос, всякое бывало. А тогда…

Сидел я, слушая отца, и как во сне всё это! Так вот, оказывается, почему меня отец обыграл тогда, как пацана. Вот откуда у него это мастерство. А я-то, наивный! Течет беседа рюмочка за рюмочкой. И так же мерно течет завораживающий батин рассказ.

– А мы и были гастролерами, Сашка. И вот представь, приезжаем мы с напарником в какой-нибудь захолустный городок. Молодые лбы. Лет уже двадцать мне было, как не больше. Уже Сталин умер. Так вот. Приезжаем мы специально в небольшой городок. Почему в небольшой? Слушай! Во-первых, в небольшом городке проще найти адрес, где играют. А играли в карты тогда везде, по всей стране! И мы – через местный базар, через винный магазин, через пивнушку, через ресторан – всё равно «игровых» мы вычислим, куда они денутся! И вторая причина, главная. В небольшом городке промтоварных магазинов было два-три, не больше. Обходим мы эти магазины с напарником и скупаем все имеющиеся в продаже колоды карт. Все до единой! В одном магазине штук пять, в другом штук восемь-десять. В маленьком городке это проще сделать. Все магазины наперечет. Удивленной продавщице, улыбаясь, обьясняем, что мол, увлекаемся всякими поделками из игральных карт. Типа клеим из них замки или корабли, вот поэтому и берем столько много. А ей-то что? Продала – и слава богу. Ей же лучше.

– Берем эту охапку колод – и в гостиницу. Замыкаемся в номере, о-о-очень-очень аккуратно вскрываем каждую колоду и всю ночь иголкой «крапим» – помечаем каждую карту. На обратной стороне карты, на рубашке, делаем определенные наколки. А пальцы и память у любого каталы всегда на высоте, поверь! Затем так же о-о-очень-очень аккуратно эти колоды запаковываем, как будто так и было. И утром идем к открытию магазинов, в которых вчера эти карты покупали. Падаем в ноги продавщице, дескать, жена устроила скандал. Надоел со своими игрушками, мол, кричит. Ставить в доме твои корабли уже некуда, мол. Мы вчера купили у тебя, красавица, по рупь-шестесят? Возьми у нас обратно их по рублю, идет? И тебе навар, и мне дома одним скандалом меньше. Если продавщица упиралась, то мы скидывали цену до самой низкой. Главный фокус был в том, чтобы она эти колоды взяла и выставила на прилавок. Она тоже не дура, мигом подсчитывала прибыль-навар, и с десяти принятых обратно колод она имела шесть рублей. Сумма за один день приличная по тем временам. И она, конечно, с удовольствием на это шла.

– Остальное было делом техники, потому что на другой день уже сидим за игровым столом по установленному адресу. Начинаем выигрывать, и кто-то из местных заправил говорит, что, мол, подозрительно всё это. Ну-ка – шестерке своему деньги сует – сбегай-ка в магазин за новой колодой. Тот унесся. Мы ждем. И приносит парень «новую» колоду, которую мы всю ночь помечали и знаем как свои пять пальцев. Ну и всё – их деньги у нас в кармане! Главное в этой комбинации было что, Сашка?

– Что, пап?

– Вовремя смыться из города после выигрыша! Иначе, не ровен час… И мы первым же поездом как можно дальше от этого городка. А там уже нас ждал другой городок, второй, третий. И всё это длилось не один день или месяц. Как профессия. Не зря же говорят, гастролеры. Как артисты, по стране кочевали. Ну, давай еще по одной. Да пойдем покурим, пока мамка нас не разогнала.

Вышли мы на скамейку, курим.

– А потом, пап?

– А потом, сын, я с этим завязал.

– Почему?

– А потому что женился я. На мамке твоей. Первое время я еще играл иногда. Ездил по соседним городам с другом одним. А потом родился ты. И мамка сказала: «Прибьют тебя, Толя, когда-нибудь или прирежут где-нибудь. Как я одна с Сашкой жить буду? Ему отец нужен!» И слово она с меня взяла. Честное слово взяла, что я больше никогда картей в руки не возьму. Вот так! И дал я ей это слово, куда деваться… И уже когда мы сюда переехали, помню, ни копейки дома, веришь, нет? Отдал я последнюю трешку водиле за переезд. И пошел я от матери тайком. Уже знал дом, где играют. Ноги сами принесли! Сами, не поверишь, Сашка. Во какая это зараза! Сидят, играют мужики. Стою я, и – вот они деньги! Только сядь и возьми колоду в руки. Я же сейчас их обчищу, как последних фраеров! Они же играть не умеют! Полчаса делов – и полная пазуха денег. Ну, стою, а в груди у меня… – Отец крутанул рукой по ребрам. – А в груди у меня аж дух захватило. Аж выворачивает меня всего наизнанку. Словами это ощущение не передать. Я уже было рот открыл и… Я даже руку протянул. И! И!!! Нет! Аж потемнело у меня в глазах, Сашка. Нет! Я же, я же… Я же Клаве слово дал. Слово! И вылетел я оттуда без оглядки.

Замолк отец. Только слышно, как зубами скрежещет. Помолчал с минуту. Видать, еще раз пережил тот испытательный для него момент.

– Вот так вот, сынок. Такие вот дела. И взял я с того времени карты в руки только вот сейчас один раз, когда надо было тебя образумить.

Отец закурил еще одну сигаретину. Помолчал.

– А дальше что, пап?

– А дальше? Дальше ты уже должен помнить. Дальше пришли шахматы! Надо же было чем-то мозги нагружать. Голова же человеку дана для того, чтобы думать. Вот я и думаю. И ты думай! Двое детей у тебя, давно пора уже вырасти из коротких штанишек!

Прошли годы. И дом тот стоит, который проверил тогда моего папку «на вшивость». Всё такой же желтый, двухэтажный. Никто там, конечно, уже не играет. И я. И я с тех пор ни разу не взял в руки карты. Ни разу! Потому что я же бате слово дал. Как я могу?!