Читать книгу Призрак на сцене, или Логика дополнения - Алексей Хромов - Страница 18

Поездка из больницы в центр города была похожа на погружение из одного мира в другой. Из бледно-зеленой тишины палат, где время застыло, – в хаотичный, ревущий поток машин, спешащих людей и кричащих рекламных щитов. Арион вел машину на автомате, но его мысли были далеко. Они были в той палате, с Орловым и его реальной, безмолвной тенью.

Он понимал, что тонет. Сложность дела, его многоуровневость, его пугающий резонанс с его собственным прошлым – все это начинало затягивать его в воронку, из которой он мог не выбраться. Ему нужен был внешний наблюдатель. Зеркало, которое не было бы кривым.

Он свернул на тихую улочку в старом центре и припарковался у неприметного особняка XIX века с тяжелой дубовой дверью. На медной табличке было выгравировано одно слово: «Райхель».

Доктор Илья Райхель был единственным человеком, которого Арион мог бы, с большой натяжкой, назвать другом. Седовласый, с проницательными, но устало-добрыми глазами за стеклами старомодных очков, он был психоаналитиком старой школы. Фрейдистом, который верил в силу слова, сновидений и оговорок. Именно Райхель помог Ариону собрать себя по частям после дела Севастьянова, не задавая лишних вопросов и не выписывая рецептов.

Он принял Ариона без предварительной записи, как всегда. Его кабинет был полной противоположностью жилищу Ариона – уютный, слегка захламленный книгами, с мягкими коврами, потертой кожаной кушеткой и запахом хорошего трубочного табака. Это было место, где можно было говорить.

– Снова они, Арион? – спросил Райхель, когда они уселись в глубокие кресла, и кивнул на стакан воды, который он поставил перед Арионом. – Призраки?

– На этот раз они вышли на сцену, – ответил Арион, глядя на свои руки. – И устроили премьеру.

Он не стал пересказывать детали дела, улики, имена. Райхелю это было не нужно. Он рассказал ему о структуре. О режиссере-жертве, который боялся своего собственного спектакля. Об актере, которого заставили сойти с ума. О «лгущем призраке». И о своем собственном, навязчивом ощущении, что это дело – зеркало его прошлого.

Райхель слушал молча, раскуривая свою трубку. Когда Арион закончил, он долго смотрел на кольца дыма, поднимавшиеся к потолку.

– Это интересно, что ты сразу заговорил о призраках и Гамлете, – сказал он наконец, его голос был мягким и обволакивающим. – Классический анализ фрейдистов гласит, что трагедия Гамлета – это трагедия Эдипова комплекса. Он не может убить Клавдия, потому что Клавдий совершил то, о чем он сам втайне мечтал – убил отца и овладел матерью. Поэтому Гамлет медлит, рефлексирует, сходит с ума. Его бездействие – это симптом его подавленного желания.

– Я это читал, – кивнул Арион. – Но при чем здесь это?

– А при том, – Райхель посмотрел на него в упор, – что ты, кажется, делаешь то же самое. Ты одержим не убийством. Ты одержим фигурой Призрака-Отца. Первопричиной. Тем, кто стоит в самом начале этой цепочки. Ты ищешь не убийцу Ставрогина. Ты ищешь Федора Каверина. Ты ищешь убитого «отца» этой пьесы.

Слова Райхеля ударили точно в цель. Арион понял, что это правда. Его ум, его интуиция были сфокусированы не на настоящем, а на прошлом. На той точке двадцать лет назад, где все началось.

– Ты видишь в Ставрогине узурпатора Клавдия, который убил гения-брата и захватил его «королевство» – театр. А в убийце, кем бы он ни был, ты видишь мстителя Гамлета. Ты сам уже распределил роли, Арион. И поэтому ты рискуешь не увидеть настоящих актеров, потому что слишком увлечен своей собственной интерпретацией пьесы.

– Но если моя интерпретация верна?

– Даже если и так, – Райхель выпустил очередное кольцо дыма, – она опасна для тебя. Потому что в этой схеме ты сам занимаешь место Гамлета. Человека, который слишком много думает, видит призраков там, где другие видят лишь факты, и рискует сойти с ума от бесконечной рефлексии. Этот убийца, как ты его описываешь, он будто знает твою слабую точку. Он не оставляет улик. Он оставляет символы. Он кормит твой голодный интеллект загадками, и ты с радостью их поглощаешь. Ты не расследуешь. Ты вступаешь с ним в диалог. А это всегда рискованно, потому что ты начинаешь думать, как он. Говорить на его языке. И однажды можешь забыть свой собственный.

Арион молчал. Он смотрел в окно кабинета Райхеля, на старые липы во дворе. Психоаналитик был прав. Он был не просто консультантом. Он уже был участником этого спектакля. И его роль была самой опасной. Роль единственного зрителя, который понимает замысел режиссера. И который, возможно, является следующей мишенью. Не для рапиры. А для самого изощренного яда – яда смысла.