Читать книгу Колышутся на ветру - Алексей Воскресенский - Страница 17

Я с лёгкостью поступила в самый престижный университет Санкт – Петербурга, на медицинский факультет. «Лёгкость» на этом закончилась. Радость и эйфория длились недолго. Всё, что я изучила самостоятельно, было лишь песчинкой на пляже. А тут цунами захлестнуло пляж, и, оказалось, что нужно было изучать океан.

Перед каждым экзаменом и зачётом представляла, что могла сейчас быть популярной и знаменитой. Зал рукоплещет, толпы поклонников дарят цветы, на светских приёмах говорят о новой звезде – успех и слава. Иногда ругала себя за неправильный выбор, а иногда за такие мысли. Чаще – второе.

Отличницей не была. На третьем курсе и вовсе отставала по трём предметам. Соблазнов и развлечений было много – всего не рассказать.

Как-то меня даже затянули в политическую организацию «Народное единство». Советское прошлое не давало покоя молодым умам, считающим, что социализм и коммунизм всё-таки возможен, просто не те люди стоят у руля. Я, открытая новому и доброму, увидела в этих идеях зерно истины. Меня волновало всё, что могло хоть в какой-то мере сделать людей счастливыми. На собраниях велись дебаты, рассказывались истории, так или иначе связанные с социализмом, часто поднимались и религиозные темы – как основы морали.

Но, как ни странно, с религией у меня не складывалось – я никак не соглашалась, что слепая вера во всевышнего и следование религиозным обрядам, могут дать то счастье, о котором говорят.

Мои соседки по комнате – хипушка Оля, у которой любимое слово: «пофиг» и верующая Катя, у которой любимое слово: «боюсь».

Они вечно обсуждали какие-то серьёзные темы. Порой, доходило до криков и слёз. Чтобы разрядить обстановку, я часто появлялась между ними среди дебатов и бросала какую-нибудь фразу, переключая внимание на себя.

– …Если бы он не прикрывался религиозными идеями, его бы давно убрали, ещё в США.

– Оль, но согласись, что в основе своей, его идея, идея такого строя, гуманна и могла принести плоды при грамотном использовании. А вера давала основу.

– Ага, жаль не принесла. А всё из-за исуссиковых сказочек и мифических чудес. Везде всё одинаково заканчивается. Пофиг.

– Религия не должна связываться с политикой, – встреваю я, вспоминая слова библиотекарши. – А вообще, мне кажется, что если бог есть, то он – самый лживый политик.

– Оригинально. Слышала, Катя? Шах и мат!

– Ты хоть во что-нибудь веришь, Мари? – обречённо спрашивает Катя.

– Ни в приметы, ни в магию, ни в экстрасенсорику, ни в гороскоп, ни в бога… Продолжать? Или ты наконец поняла?

– Это уже нигилизм. Нельзя вот так просто отрицать всё, что тебе непонятно. Я боюсь за тебя.

– Мне как раз всё понятно и ясно как день. А если ты ждёшь у телевизора алкаша заряжающего воду, у церкви – попа, обливающего тебя святой водицей и носишь булавку от сглаза, то это исключительно твой выбор, я же тебя за него не люблю меньше. Хотя стоило бы, наверное.

Сора с Катей, как мираж в пустыне – мы до неё никогда не доходили.

Катя смотрит на Олю, Оля на меня.

Я корчу рожу и показываю язык. И тут мы все смеёмся.

– Ладно, давай лучше к экзамену готовиться, верующая ты моя.

Экзамен для меня – это двойное испытание: если пыталась спать в ночь перед ним, то ко мне приходили эти сны. Сны какого-то другого времени, мира, сны про людей, объединённых одной целью… Непременно умирающих страшной смертью.

***

Шли недели, месяцы. Третий курс, четвёртый. Иногда на выходные ехала домой. Казалось, тут ничего не меняется, только у мамы чуть больше морщин, а крашенные волосы намекают на седину, потому что раньше она даже не думала их красить.

Однако, иногда я видела цветы на столе, видела маму в хорошем настроении, слышала воркующие разговоры по телефону.

– У тебя появился ухажёр?

– А что? Быть одной в четырёх стенах, представь! Это ж повеситься можно. Ты приезжаешь раз в месяц. Я вроде ещё не старушка.

– Баба-ягодка опять. Ну, молодец. Познакомишь?

– Ну уж нет, отобьёшь ещё.

– Старики меня не привлекают.

– Ах, ты! Кстати, он и не старик.

Я ожидала всякое, но когда вечером в квартиру зашёл щупленький парнишка, с виду старше меня на пару лет, я охренела – мягче не скажешь. Нагловатый, напыщенный тип оказался то ли художником, то ли дизайнером, то ли всё вместе. Только на жизнь он зарабатывал не этим, а банальной работой продавцом бытовой техники. Так они и познакомились – мама покупала пылесос.

– Это временно, – твердила мама. У него настоящий талант, а талант всегда пробьётся. Если не закапывать его.

– Кстати, а вы знаете откуда пошло выражение «зарыть талант?» – деловито обращается ко мне Лёша – так зовут этого хлыща.

– Нет, и не хочется знать.

– С древнегреческого, «талант» переводится как мера. Мера большого количества серебра. Деньги, проще говоря. Эта притча из Евангелия. Один хозяин, уезжая надолго, раздал своим рабам: одному – пять талантов, второму – три, третьему – один. Велел распорядиться ими, как считают нужным, но отдать столько же, сколько получили. Ну, и вот, первый и второй вложили в дело свои таланты. Бизнес. А третий побоялся. Зарыл в землю, от греха подальше. Первый и второй заработали, расплатившись с хозяином, остались при деньгах, а третий – ни с чем… Такие дела.

– Мораль?

– Мораль очевидна: зароешь талант – останешься рабом обыденности.

– Ну ты уж явно не зарыл! – раздражённо отвечаю я. Талант продавать пылесосы – тоже ведь талант, да?

– Мари! – пытается остановить меня мама.

– Ничего, ничего, Лора, время расставит всё на свои места.

– Да, на места, именно.

Домой стала ездить ещё реже.

Учёба шла бесконечной чередой мелких событий, войн и побед, трудностей, которые страшны в момент, а после кажутся смешными и придуманными. Медицина не разочаровывала. Наоборот, зарываясь в учебники патофизиологии и биохимии, я находила уютный уголок, где мне всё понятно.

Наверное, так же великие математики смотрят на свои формулы, погружаясь в недоступный многим мир. Человек стал для меня механизмом, который знала наизусть. Чему он подвержен, как болеет и что поможет вернуть гомеостаз.

Танцы тоже не забывала, поддерживала форму утренними упражнениями, а по вечерам иногда бегала в блаженном одиночестве, наблюдая дрейфующие мысли.

И вот, однажды, тёплым осенним вечером, заканчивая бег, я остановилась напротив зеркального стекла супермаркета. Смотрю на отражение и обмякаю: за моей спиной – толпа темнокожих людей. Они двигаются на меня. Перестаю различать отражение. Сознание притупляется, голова кружится. Внутри неё будто чей-то шёпот: «Я такая же, как они»… Оборачиваюсь – компания вполне себе бледных парней и девчонок проходит мимо меня в магазин. Добегалась?

Или может пора кое-что уточнить? Странно, я давно не вспоминала тот разговор с мамой. Мой биологический отец был негром. Ну ладно. Абсолютно ничего не меняет… Но сны… и теперь видение это… Может знак? Нет, просто усталость. Иллюзия.

На следующий день приехала к маме.

Алексея, не поворачивается язык сказать – парня мамы, дома не было. Она рассказала, что у них всё отлично. Лёша будет только в понедельник – теперь он вроде как арт-дизайнер и занят важным проектом.

Звучало это как-то неубедительно, но я до сих пор старалась придерживаться позиции: «мама взрослая – разберётся».

Мама достала из холодильника вино. Странно, раньше алкоголя в доме никогда не было. Потом, выбрасывая мусор, под раковиной я увидела ещё две пустых бутылки. Непонятно. Женский алкоголизм или Лёша балуется? Ладно, «мама взрослая – разберётся».

Выпив по паре бокалов, исчерпав поверхностные темы, мы умолкли, жуя какой-то салат. Мне показалось, что пора.

– Мам, может уже пришло время рассказать мне о биологическом отце. Только всю правду. Я уже у тебя большая.

Мама, кажется, не удивлена. Откладывает вилку, наливает бокал, делает большой глоток.

– Мари, ты же знаешь, что мать у тебя очень прогрессивная дама – хихикнула она. Мне было восемнадцать, ему – двадцать пять. Он приехал в СССР с отцом-дипломатом. Богатенький негр – таких не любили. Просто за то, что наши руководители всячески бравировали тем, что СССР – такое открытое государство, в котором счастье может обрести любой трудящийся, будь то негр, азиат или коренной американец.

Чернокожие имели порой больше прав и свобод, они чувствовали себя защищёнными политикой партии, но часто были биты на тёмных улицах. Скинхедов ещё не было, но было много других отморозков. Тёмные времена…

Его избили и оставили умирать под окнами нашего общежития. Увидела, когда возвращалась домой и не побоялась подойти. Он был жутко красив, даже кровь из носа не портила благородный профиль. Помогла. И как-то пошло-поехало, через пару дней мы уже встречались…

Косые взгляды и открытое осуждение для нас не значили ничего…

Через месяц он вернулся в Америку. Через два – познакомилась с твоим отцом, а через семь – родилась ты. Отец с достоинством принял необходимые объяснения твоему цвету кожи.

– Так он знал?

– Да, и заметь, никогда не считал тебя чужой.

– Я знаю.

Мама рассказала всё, будто долго репетировала. Выпалила, останавливаясь сделать глоток вина.

– Мне понравилась эта история. Как его звали? Ты связывалась с ним потом?

– Джером Патиссон младший. Нет, больше мы не связывались. Ему это было не нужно. Мне уже тоже. Ты мне не веришь?

Она заметила мои нахмуренные брови.

– Верю, мам, верю. Просто… ты могла мне раньше рассказать.

– Боялась, что будешь осуждать меня…

– Было бы за что! А может поэтому мне постоянно снятся негры? – в шутку спросила я.

– Зов предков? – как-то очень серьёзно и мрачно отреагировала мама.

– Надеюсь это совпадение и мои предки такого не видели.

– Чего именно?

– Страшную смерть сотен темнокожих людей, чьи тела так неестественно проседают под моими ногами. Мам, мне снится одно и тоже место. Уже раз сто. Эти сны начались после смерти папы.

– Это всё стресс. В наше время стресс – первая причина всех неприятностей.

– А неприятности – причина стресса.

Я обняла её, прижавшись к влажной щеке. Мы посмеялись.

– Ты простишь меня, Мари?

– Думаю эта информация ничего не меняет.

– Не пытайся только найти его, прошу тебя.

– Даже мысли не было.