Читать книгу Колышутся на ветру - Алексей Воскресенский - Страница 5

* * *

Мне семь лет. 1983 год. Пожалуй, с этого знаменательного года и начну. Хотя, если хотела бы с другого – не вышло бы. Почему-то память отказывается рассказать, что было в пять, например, хоть убей – себя не вспомню. Будто перерезал кто проводки, поломал выключатели в зонах памяти, ответственных за то время. Представляете, я узнала, что не у всех так, только классе в пятом, когда услышала историю одноклассницы, как мама в два года повела её прокалывать уши. Я долго не верила, что возможно помнить о таком возрасте, пока не порасспрашивала нескольких друзей в школе, которые стали вспоминать подробности, вплоть до маминой груди и опписанных пелёнок. Ну, да ладно.

Первого сентября помню своё отражение в узком высоком зеркале, заляпанном моими ладошками. Девочка с бантом, похожим на белый шар, в школьной форме, пахнущей свежестью и новизной, смотрит на себя и думает, что выглядит глуповато и смешно, мама утешает, что «все будут такие», суёт тяжёлый букет. Девочка думает, что хорошо бы снять вот это всё и побежать во двор, в привычных штанишках и кедах, поиграть с мальчишками в мяч. Вчера мама сказала, что лето закончилось. Значит часто будет лить дождь. А дождь – это сидеть у окошка и смотреть на сумрачный город в точках фонарей, размытых потоками воды. И никакого футбола и догонялок. Я всегда не любила осень, а теперь появился на один повод больше: школа.

Умные люди сейчас говорят: «агрессивная среда», «адаптация», «социализация», но для меня первый класс назывался одним словом, суть которого понимала, возможно, не до конца: ад.

Кажется, я немного отставала от сверстников. Медленно подбирала слова, сама первая ни с кем не заговаривала, порой не понимала, чего от меня хотят. В голове творилась абракадабра. Бывало приду в школу и ни слова не скажу.

Дети злые и тогда и сейчас, времена меняются, дети – никогда. Проблема, как оказалось, не только в моём молчании, а в более наглядном отличии – цвете кожи.

Хоть я и не была чёрной, а всего-то немного темнее, чем загоревшие на солнышке летом, в школе меня считали чуть ли не папуаской, самой африканской африканкой. В открытую называли негритоской, обезьяной, тормознутой и много как ещё. Честно сказать, было сложно понять, что к чему. Я оказалась в положении, когда и рад бы что-то изменить, но понимаешь, что это не черта характера, не поведение, не одежда, а что-то похожее на огромную татуировку на лбу. Белая ворона среди чёрных. Только наоборот.

Как-то раз, когда папы не было дома, решилась задать маме вопрос.

– Мам, а почему вы белые, все вокруг белые, а я как негритянка?

Мама не растерялась:

– Девочка моя, представь себе, так бывает, такова природа. Когда-то все люди на Земле были чернокожими. И сейчас иногда у белых появляются такие милые мулаточки как ты. Это может передаваться через многие поколения. А что такое? Кто-то что-то говорит в школе?

– Нет, мамуля, просто интересно.

– Ты моя любознательная. Ты же скажешь маме, если кто-то тебя обидит?

– Конечно, мамочка.

Да, конечно, мамочка. Кое-что я понимала. Видела, как другие родители иногда приходят заступиться за своё чадо. И чаду этому на пользу не шло.

Через некоторое время случайно подслушала, как папа рассказывает маме, возможно громче чем нужно, о том, как он завоёвывал уважение в школе. Как смело вызвал главного задиру «один на один», получил в глаз, но потом ни разу не услышал в свой адрес плохого слова от него и его шайки. Мама в ужасе «шикала», пытаясь говорить, что это всё скверно и недостойно. Но папа уже сказал, что хотел. А я услышала.

У нас же главным заводилой был Семён Потапов. Однажды утром пришла и села, как обычно, на своё место. Первая парта возле двери. И вот, он заходит и с порога кидает мне банан с возгласом: «Макака, это тебе!». Попал в плечо. Он явно не ожидал, что я в ответ швырну учебник. Прямо в глаз. Он вскрикнул, а я, подбежав, что было сил, вмазала пощёчину и пнула ногой по голени. Класс хохотал и визжал. Сёма скорчил гримасу, и мне показалось, я увидела слезу в его округлившихся глазах. Тут прозвенел звонок и в класс вошла учительница.

После урока Семён не подошёл, и после всех уроков не подошёл. И на следующий день, и на следующей неделе. Ну вы поняли. Зато подходили другие. Спрашивали, сделала ли я математику и где купила такие босоножки.

Так, неожиданно, дела у меня наладились. Появились подруги, ребята просили списать, а учителя больше не боялись вызвать к доске. А Семён с тех пор делал вид, что меня не существует. Меня это устраивало.