Читать книгу Дурацкий кораблик - Алексей Юрьевич Лавров - Страница 3

Тошнит и покачивает. Где-то вода толи плещется, толи льѐтся. Воняет как… как уличный сортир в летнюю жару. Блин, да что за гадство этот полулитровый радиофаг?! Хотя-а. Было еще два…, нет, три литровых. Фу, б-я-я-я, вонища. Еще чешется все. Буквально все, даже пятки. Уй, зараза, кто-то кусается. Где это я выпал в осадок? По воспоминаниям и по логике это должен быть родной нужник в родной квартире. А воняет… наверное, сам виноват. Или не сам? Может, нужник неродной и квартира не моя? Не-е-е. Я всѐ помню. В целом. Ну, почти всѐ в целом помню. Вчера отмечали победу. Надрали «Чѐрных псов» и соответственно, то есть логично, выводили лишние рентгены тем, что нашлось в местном чипке. А нашлось много. У меня гасились, в моей берлоге. Небось, разгром и кучи по углам. Эх, кончилось веселье, пора переходить к грустному. Например, к водным процедурам. Для начала включим картинку. Да-а-а. Выключим. Глюки, блин. Всѐ Руда – гад. Ганджубас его… Хотя, говорил, что продукт натуральный. И на вкус – она. Может белка? Дык, молодой ещѐ. Нужно проверить себя на логику и отвлечься. Что вчера было? Бой с «Черными псами». Это враждебный нам клан сталкеров. Мы – «Варанга», тоже клан, тоже сталкеров. Хм, пока всѐ нормально, без зеленых гуманоидов. На «Агропроме» мы псам вломили. В пейнтбол, но всѐ равно вломили. Сделали из них «псов драных, побитых и заляпанных краской». У нас очень своеобразный пейнтбол. Правила позволяют многое. Почти всѐ, что в голову взбредет. Как я Плюша приложил! Гы-ы-ы! Логика и память нормальные, воспоминания позитивные, даже приятные. Хорошо на «Агропроме»:

Ствол в руках, воздух чистый, голова ясная. Блин, башка и впрямь не болит, только вонища. Ясная голова с бодуна? Так, релоад картинки. Ё…! Ескейп. Значит, белка. Что там про белку пишут? Нервное возбуждение… Отсутствует. Навязчивые идеи… Идей вообще нет.

А что есть? Глюк. Систематический, даже системный. Хотя-а-а… что наша жизнь? Не будем прятаться от реальности, включим оптические сенсоры и будем суровы, как терминатор… Песец, центральный мой процессор! «Жопа в клеточку», картина неизвестного художника. Прям перед глазами. Блин, не в клеточку, а в гамаке. Надо мной. Я тоже в гамаке. Слева деревянная стенка. Это за стенкой толи льется, толи плещется. Темно, только вдали что-то слабо светит.

Мда. Нужно полежать с открытыми глазами, может, само пройдет…

Что-то не проходит. Не белка. Песец. Глюки не воняют и не чешутся.

– Что за дурацкие сны! – кто-то проговорил в голове. По-английски, но отчего-то совершенно понятно. – Бони, гад, по голове пинал, вот оно и… -А кто такой Бони? – невольно подумалось.

– Жлоб. Бони маленький. Странный ты, сон. Как мне может что-то сниться не по-английски?

– А почему тебе и почему по-английски?

– Потому что я сплю, и я – англичанин.

– А я не сплю, – прикалываюсь над глюком.

– Ну, правильно. Как ты можешь спать, если ты мне снишься?

– Я, вообще, неместный…

– А! Ты мне по ошибке снишься. Не туда залетел.

– Гм. Залетел. Не туда. Да-а-а! А куда?

– Ко мне в голову, конечно. Не в жопу же.

– А что ж все так чешется-то?

– В башке вши, а жопа, потому что обдристался.

– Ё…

– Ухты! Давай еще!

– И сколько раз подряд надо обделаться, чтоб так воняло?

– Воняет? В трюме всегда так.

– В каком трюме?

– Каком-каком! В корабельном. Дурацкий ты какой-то, сон, тупой и болтливый.

Я точно знаю, что я – не сон. Как бы в этом убедиться? Ощупываю себя. Странная одежда. Но это пофиг. Не мог я за ночь так съѐжиться! И сбрить усы! Обделаться – это теоретически возможно. Трюм… э… по пьяни тоже вероятен. Но сбрить усы не мог. Только не я. Не я? А кто?

– Ты кто? – снюсь и интересуюсь.

– Закари.

– Что ты делаешь в трюме, Захар?

– Сплю.

– А ещѐ?

– Болтаю с дурацким сном.

– А вообще?

– Плыву на корабле на каторгу.

– На сколько лет?

– Почти четырнадцать.

– Четырнадцать?! А за что так много?

– Мне почти четырнадцать лет, а каторга пожизненная, за убийство. Мы тут все за убийства, в основном.

– Что, не убийцы есть? – ошарашенно ляпаю, что в голову пришло.

– Нету, просто у некоторых, кроме убийств, всякого навалом.

– Что, например, просто?

– Конокрадство, поджоги, грабежи. Ещѐ насильники были.

– Были?

– Угу. Только кончились, болели сильно, каждый день.

– А ты?

– Я только за убийство.

– Хм. Зак, а если я у тебя немного задержусь?

– До утра?

– До смерти.

– Не знаю, я днѐм не сплю, бьют. Ты ночами прилетай, будем болтать о том, о сѐм.

– За что бьют?

– За то, что мелкий. Кормят сухарями с плесенью, я на оправку не успел и обдристался в трюме, отпинали и прозвали дристуном.

– Почему не успел?

– Из-за сухарей, ещѐ меня от трапа оттолкнули, три раза.

– От какого трапа?

– Вон там люк открывают и верѐвку сбрасывают на полчаса.

– А трап?

– Верѐвка с узлами и есть трап.

– А если не сможешь залезть?

– Тогда жди, пока, кто на палубу пробился, парашу поднимут, потом в очереди стой, терпи. Не вытерпишь – обдрищешься в трюме, отпинают. И так пока не забьют, а когда забьют, на той же верѐвке вытащат и выбросят в море. Всѐ, улетай, скоро утро, ссать охота!

– Зак, я на денек останусь. Лады?

– Нравится, когда бьют?

– Не нравится, потому останусь.

В башке взревели баззеры боевой тревоги. Зак внутренне сжался, набираясь отчаянья и готовясь к броску. Только фигли готовиться? На ледяной решимости сталкера проверил моторику, ощутил каждый мускул. Ноги коленями к груди и резко вперѐд. Лѐгкое тело пацана удивительно послушно. Когда ноги коснулись пола, трюмный люк приоткрылся.

Длинный прыжок и в кувырок. На выходе из кувырка замечаю, что люк открылся полностью. Сверху хрипло заревело.

Слева и справа нехорошо. Один на низком старте, второй уже замахнулся.

Присесть, уходя от удара и открытой ладонью первому в лоб.

Поваляйся в гамаке, рано еще вставать. Над головой пролетел кулак. Теперь моя очередь. Локтем с разворота в солнышко. Удачно.

Задержался я с ними. Сзади уже подбегают. Уклон и передняя подножка. Здорово грохнулся! Однако, у нас дела, поссать-таки надо. Прыгаю вперѐд, снова в кувырок и на трап. Страдальцы на полу народ задержали, но несильно. Запнулись об тушки, но успели. Шустрые.

Самому шустрому приз – подъѐмом ступни в нос уже с верѐвки. Быстро поднимаюсь наверх.

– Куда теперь, Зак?

– Вон клюзы в фальшборте, – ответил Зак, перестав визжать. Он всѐ время утренней зарядки визжал от страха.

– Уѐѐѐоу, здорово!

– Не от страха, значит, – думаю, замерев в нирване у клюза. Сзади бежит народ и чего-то орѐт по-английски. Странно, Зака я понимаю, а тут не в зуб ногой. Ещѐ радовался, что английский за ночь выучил. Фигушки.

– Зак, чего они?

– Опять отпинают. – Зак обреченно.

– На палубе? А вертухаи?

– А им за счастье, когда кого-нибудь из нас бьют.

Блин, толпой точно забьют. Сваливать надо, да и помыться не мешает. Разбегаюсь и прыгаю в море. Вдогонку снова кто-то хрипло орѐт.

– Чего ему, малыш? – спрашиваю у Закари в полѐте.

– Куда ты, дурак? Акулы! – уже под водой Захар голосит на весь мозг. Акулы и прохладная вода – это неприятно. Пусть лучше изобьют.

– Вон спасательный конец, к нему давай! – вопит в башке Зак. Стежками быстренько гребу к веревке. Теперь нырнуть и, используя силу

Архимеда и собственные… гм, не понять чьи, конечности выпрыгнуть из воды почти по пояс. Хватаюсь за конец и, подтянувшись, поджимаю ноги. Под самой задницей прошѐл большой треугольный плавник. Фу-у! Полез на палубу по-альпинистски. Хорошо, что борт невысокий, и пеньковая верѐвка не скользит в мокрых руках. Залез. А дядька в смешном наряде надрывается!

– Зак, ну что ему опять?

– Ты это… полетай пока где-нибудь, я тут сам, – решает Захар.

Ага, полетай. А как? Может, представить, что уснул? Или в игре передал управление искину, а сам пошѐл чайку заварить? Попробуем…

Ну, кино! Как страшный сон. Речь стала понятной. Тело ощущается, но не слушается. Во, бля!

– Ты что, оглох, ублюдок?

– Никак нет, сэр боцман, сэр

– Зачем в море сиганул?

– Помыться, сэр боцман, сэр.

– Хм. Иди за мной. Кэп хочет на тебя посмотреть. Вот ѐ-ѐ-ѐ! Картинка двинулась. Тело идѐт само.

– Сэр капитан, сэр. Вот этот вот…

– Зачем прыгнул за борт?

– Говорит, что хотел помыться, сэр капитан, сэр.

– Ха-ха-ха! Ну, раз ты так любишь чистоту, останешься на палубе чистить клюзы.

– Слушаюсь, сэр капитан, сэр, – звонким голосом восторженно орѐт Зак -У тебя звонкий голос. Спой что-нибудь.

Зак запел «Правь, Британия, морями». Выслушали благосклонно, у парня есть слух.

– Вестовой, бутерброд. – Скомандовал Кэп. – Отныне ты каждое утро будешь купаться и петь, чистюля. Или только купаться.

– Ха-ха-ха! – заржали холуи.

– Мне понравилось шоу. Постарайся продержаться подольше. Вот твоя награда. – Говорит Кэп, протягивая Заку ломоть белого хлеба, намазанный маслом и вареньем.

– Да, сэр. Благодарю, сэр.

– Жри и приступай к работе.

– Слушаю, сэр капитан, сэр!

Бутерброд кончился обидно быстро, хотя Зак пережѐвывал очень тщательно, наслаждаясь каждым мгновеньем. Что ж пора переходить к прозе жизни. Зак берѐтся за дело со сноровкой рядового срочной службы. Максимум усердия при минимуме результата. Начал он с ближайшего клюза, недалеко от кормовой надстройки, с которой доносился интересный разговор.

– Вы убедились, джентльмены, что в Атлантике не бывает скучно?

– О да, Кэп! Как забавно они дерутся за право вычистить гальюны, вытащить за своих собратьев парашу из трюма и надраить палубу всего за лишний глоток свежего воздуха! А этого любителя чистоты забили бы насмерть, но он предпочѐл акул обществу своих приятелей!

– Ха-ха-ха! Видите, как Вам повезло, Джим? Вы лично убедились, какие это звери. Хуже акул, что доказано сегодняшним опытом.

– Всѐ-то Вас, Дасти, тянет на мораль.

– Но, Боу! Вы только представьте себе общество, способное терпеть таких выродков!

– Эх, скучно будет после такого в других рейсах!

– Не будет, Джим.

– Но, Дасти, сэр! Мне всю жизнь служить на этой лохани?!

– Для корабля это последний рейс, не волнуйтесь.

– Последний? Значит, больше-таки не будет весѐлых рейсов? Вот об этом я и толкую!

– Я же сказал для корабля, а не для нас. Пока просто поверьте, Джим. Наша контора полна сюрпризов.

Блин, на самом интересном месте! Зак, стахановец этакий, закончил с одним фекальным стоком и, весело насвистывая, направился к следующему.

– Чему радуешься?

– Поел по-человечески. Целый день от трюмной вони отдыхаю, – рассеянно отвечает Захар.

– Угу. Хочешь отдохнуть от вони – почисти толчок.

– Ха, это ещѐ не вонь! Слушай, сон, я думал, ты кончился.

– Я не сон, Зак. Я, кажется, навсегда.

– Упс! В меня вселился демон. Или ты дух?

– Хрен его знает, Зак. Ты не обижайся, я к тебе не нарочно.

– На что обижаться? Если б не ты, меня бы в трюме забили насмерть. Вот ѐ-ѐ-ѐ!

– Что такое?

– Вон пацан с ведром сюда идет. Пол Головня. Побьѐт гад!

К нам приближался ладно скроенный, светловолосый, большеглазый паренѐк лет пятнадцати, сгибаясь под тяжестью кожаного ведра, явно не с компотом.

– После отбоя у гамака Длинного Джека, – проговорил пацан. По-русски! Вылил содержимое ведра в почти вычищенный клюз, отвесил Заку пинка и простился по-английски. – Хреново работаешь, урод, в трюм отправлю!

– А что это он сказал про какого-то Джека? – спросил Зак, переводя дух.

– Про Длинного Джека. Знаешь такого?

– Его все знают. Серийный убийца. Только здесь уже троих ухайдакал.

И дружок его Пол тоже. Семейку приѐмную того, а дом поджѐг. Мне кажется, он говорил как ты.

– Не кажется, Захарушука. Видать, не только к тебе залетело. Вечером всѐ узнаем. Не отвлекайся, клюзов ещѐ много.

– Угу.