Читать книгу Замысел: Апогей. Выход - Анастасия и Арсений Отчие - Страница 11

– Ты звонил Люсьен? – спросила Вириция, когда Паулиций положил трубку.

– Да.

– Что она говорит?

– Она обрадовалась, что мы скоро переедем. Ещё о браке говорили. Она решила стать монашкой, – сказал с усмешкой Паулиций.

– В смысле монашкой? – уточнила Вириция.

– Не выйдет, говорит, замуж никогда больше. Типа Арниций был ее единственным мужчиной до конца дней, ты представляешь?

– Да замуж и не обязательно выходить. Можно просто встречаться с разными мужчинами.

– Я ей тоже самое сказал. Но ты же знаешь, она праведница. Для нее встречаться с мужчинами, не будучи за ними замужем – это распутное поведение хе-хе. Безнравственность, – засмеялся Паулиций.

– Не понимаю ее. Разумная женщина, а такие, порой, глупые высказывания!!

– В каком месте она разумная?  После того, как она вышла замуж за Арниция, они вместе повернулись. Так до сих пор питательную смесь и не употребляет. А когда я ей рассказал, что Миррозий распределил свою тещу, ну… перед тем как сообщить о переезде, или после… В общем в то время. Так она высказалась, что типа, как он мог ее убить! Представляешь? Убить!!

– Да, это очень неразумно с ее стороны, так выражаться. Она ведёт себя, как маленький ребенок.

– Более того – я задал разумные вопросы и она не смогла на них ответить. Вот. Может она задумается наконец!!

– Какие вопросы ты ей задал?

– Я спросил, раз это убийство, то почему никто не садится в тюрьму за свои преступления? – сказал Паулиций самодовольно усмехнувшись.

– А она что? – Приободрилась Вириция и устремила все внимание на супруга ожидая разоблачения и предвкушая новую почву для сплетен.

– Она молчала. А что можно на это ответить?

– Дальше что? – не терпелось Вириции.

– Также я сказал, что если бы распределение приравнивалось к убийству, то по всему миру бы распределительные центры не открывались бы.

– А Люсьен что ответила на это?

– Ничего. Она молчала. Я полагаю, она задумалась.

– Ты молодец!! Продолжай ее убеждать! Она в своих безумных идеях нас позорит.

– Ага. Да уже все привыкли к ее глупости. На нее смотрят, как на того, кого носит всякой волной учений. Все уже знают, что сегодня у нее одни убеждения, а завтра – другие. Такие люди очень ведомы на  чужое мнение. Очень жаль, что моя младшая сестра столь неразумна и не может иметь свое мнение. Вот.

– Но вопреки всему она считает, что у нее есть свое отличительное мнение, – сказала с усмешкой Вириция.

– Глупые люди всегда уверены, что они самые разумные, – улыбнулся в ответ Паулиций.

– Вообще стыдно иметь такую сестру. Тебе стоило бы ей прямо говорить, что она позорит тебя и Миррозия. Ммммм… – задумалась на секунду  Вириция. – Тем более, что теперь мы опять будем жить в одном городе. С ее отъездом эта ситуация разрешилась, а теперь все опять возвращается. И кто знает, что придет в голову твоей сестре. Она и так уже худа до неимоверности. Не обижайся, но я к ней в гости ходить не буду, когда мы переедем.

– Да ты и раньше не ходила. Она знает, что ты её недолюбливаешь.

– А когда по улице прохожу и вижу ее играющую там на гитаре, или торгующую своими картинами, фу! так я вообще готова сквозь землю провалиться. Мне всегда приходилось обходить этот квартал. Она по-прежнему играет и рисует?

– Да, по-прежнему. Она ещё и статьи в журналы пишет.

– Она стала журналистом?

– Типа того.

– Интересно… Это уже получше будет. Она же грамотная. Неплохо было бы ей сосредоточить все силы именно на этом поприще и добиться там успеха.

– Ты же знаешь, она не собирается нигде добиваться успеха.

– Она очень непредусмотрительна. Вы с ней совсем разные, Паулиций.

– Ну да.

Паулиций ушел в свою комнату и принялся составлять список дел, которые необходимо выполнить до отъезда.

Мысли его были заняты множеством вопросов, которые предстояло решить. Паулиций любил Люсьен и жалел ее, считая ее ущербной. Он не думал, что она  совсем глупа – он мог вполне здраво оценить ее умственные способности, которые были явными, просто он не понимал многих ее жизненных позиций и приходил к выводу, что большая учёность делает ее безумной. Паулиций не раз говорил Люсьен, что каждодневное чтение книг ей вредит. Он не считал ее заносчивой на фоне приобретенных знаний, но примечал, что каждые новые знания сподвигали ее к новым изменениям. Паулиций этого понять не мог. Он был твердо убежден, что каждый взрослый человек, ввиду своего положения и возраста обязан занять твердую позицию в своей жизни и неизменно держаться ее. А таких людей как Люсьен, которых носило волнами разных учений, он называл неблагоразумными. Паулиций был довольно неглуп. Хотя книг он не читал, это не мешало ему отличаться острым умом и рассудительностью. Люсьен была убережена  им от нескольких опрометчивых действий, так как Паулиций умел когда нужно сдерживать эмоции и руководствоваться разумом. Люсьен же в порыве чувств могла натворить много дел, о которых позже бы сильно сожалела.

Один такой случай был, когда она по прошествии времени после смерти Арниция, пытаясь разобраться в причинах его преждевременной и весьма сомнительной кончины, наведалась в очередной раз в больницу с требованием поднять всю документацию и выдать ей записи с камер наблюдения, установленных в коридорах. На что ей, конечно, ответили отказом. Люсьен в то время изучала Право и многое для нее открылось из того, что ранее казалось неведомым.

Она поняла роль Живого Человека в системе. В суд она идти не желала и поэтому писала требования к главному врачу городской больницы, затем, получив отказ, она написала главврачу района, потом области; таким образом письменно ничего не решалось. Хотя по отписками, получаемым от главврачей было понятно, что они что-то явно скрывают и не выдают информацию именно по причине их ошибки, повлекшей смерть. Или даже не ошибки. Так вот, получив все эти отказы Люсьен пошла в больницу с целью лично поговорить с главврачом и записать на камеру  эту беседу. К главврачу ее не допустили. Ее вообще отказались пускать в больницу, оставив на лестничной площадке. Люсьен не совсем знала как себя вести в подобной ситуации, поэтому решила идти до конца. Она продолжала требовать открыть ей дверь и проводить ее к главному врачу, настаивая на законности своих действий. Через час такого напора сотрудники больницы вызвали полисменов.

Подойдя к Люсьен двое полисменов попытались разобраться в чем суть вопроса, спросив у Люсьен. По их приезде вышла заведующая больницы и потребовала успокоить "буйного" посетителя, мешающего выполнять работу. Люсьен в ответ с негодованием набросилась на заведующую, которая до этого времени скрывалась. Полисмены, несомненно, заняли сторону заведующей, чему Люсьен была крайне удивлена.

– Вы должны содействовать законным правам человека, а не прикрывать преступные действия работников больницы! – негодовала она. – Вы вообще законы знаете, на основании которых осуществляете свою рабочую деятельность? Доступ к главврачу не должен быть закрыт для посетителей. Меня к нему не пускают, следовательно, вы, опираясь на законы, должны пресечь противоправные действия работников больницы.

– Гражданка, покажите ваши документы, – был лишь ответ.

– С чего я вам должна вообще представляться и показывать свои документы, тем более, что вы ведёте себя, как преступник, а не как представитель закона! Вы содействуете преступлению и понесете за это ответственность!!

Все это Люсьен снимала на камеру. Сотрудники полиции этому не противились, но после ее отказа предъявить документы один из них повторил свой вопрос и повторный отказ Люсьен представиться он заснял на камеру, минуя явный ее протест на съёмку. Затем последовали переговоры между, так называемыми, представителями власти и один  сказал другому:

– Вези ее в участок!

Люсьен взглянула на них в изумлении. Полисмен, тот к которому было обращено предложение свести нарушителя в участок, взял ее под руку и потащил вниз по лестнице. Люсьен поначалу сопротивлялась, но после поняла, что всяческие попытки вырваться бесполезны и поддавшись этому беспределу проследовала к полицейскому автомобилю.

В участке атмосфера деспотизма приняла крайнюю форму, ибо "Эсэсовцы", возвращаясь на "свою территорию" как псы нападают на каждого, попавшего в их лапы и мстят за все предшествующие притеснения в виде указания им на их место и как следствие неповиновение.

Перечислять все унижения и преступления, включая удаление всей информации с телефона Люсьен, бессмысленно. Суть в том, что ее продержали там до обеда следующего дня, после, так же силой отвезли в здание суда. Когда подошла ее очередь ее провели в зал суда, опять же против воли, предварительно сунув какую-то листовку, якобы с разъяснением ее прав, которую  Люсьен подписать отказалась. Зайдя в зал суда она отрапортовала, что суд не имеет права судить Живого Человека и вышла. Полицейский задержал ее и вернул  на прежнее место, не обращая внимания на явное несогласие и слабовыраженное сопротивление, и уже в зале суда продолжил удерживать силой. Судья попыталась узнать с кем имеет дело, на что Люсьен отвечала:

– Я не собираюсь отвечать на ваши вопросы, прежде чем вы не ответите на мои: Может ли суд судить Живого Человека?

Та этот вопрос демонстрационно проигнорировала и приказала Люсьен встать на место, предназначенное для подсудимых. На что Люсьен осталась стоять не двинувшись и повторила свой ответ и вопрос настойчивее. Судья немного замешкалась, сказала, что ввиду неподчинения переносит заседание и приказала дожидаться в коридоре. В этот момент произошли большие волнения в здании суда, вселившие в Люсьен надежду на то, что сегодня восторжествует справедливость и все эти шавки разбегутся по будкам, поджав хвосты. Хотя она не ожидала, что полисмены поймут произошедшее, но, как минимум им предстояло прийти в замешательство, что уже само по себе натягивало улыбку на лице измученной беспределом.

Тем временем суета усиливалась: явно было видно, что судья в замешательстве, так как она наверняка знала, что не может судить Живого Человека, но незначительность судебного дела не давала ей возможности действовать свободно. Судья собрала консилиум. В ее кабинет заходили и выходили, казалось, все серьезные работники суда в течение часа. После совещания она продолжила заседание (которое, впрочем, и не было начато). Люсьен силой затолкали в зал суда повторно.

Все действия повторились, но судья, игнорируя ответ и вопрос Люсьен продолжила говорить, как будто ее там не было. Люсьен в недоумении все громче повторяла:

– У вас нет права судить Живого Человека! И я вам такого права в отношении меня не давала! Заседание не было начато!!!

Судья, полностью игнорируя Люсьен и ни разу не взглянув на нее, продолжила просто зачитывать суть дела, а после и приговор. Вопреки явному протесту Люсьен суд приговорил ее к штрафу по административному делу, в основе которого лежал отказ представиться сотрудникам полиции.

Люсьен негодовала!!! Она явно увидела, что  судья в курсе того, что она говорила, но она недоумевала, как она смогла несмотря на такой риск с ее стороны, осудить Живого Человека?! У Люсьен были раздвоенные чувства: с одной стороны она увидела, что все, касательно Живого Человека в суде правда, так как иначе бы судья не собрала консилиум и не вела бы себя так компрометирующе, игнорируя все высказывания Люсьен, с другой стороны она не могла понять, почему на этом консилиуме решили провести заседание вопреки всему происходящему?

Люсьен негодовала. Она жаждала справедливости уже не только в отношении Арниция, но и для себя. Возвратясь домой она застала растерянную Анет.

– Мама, ты где пропадала? Я всем уже обзвонила! Дядя Паулиций очень переживает. Позвони ему!

– Все хорошо, Анет. Ты же уже большая.

– Так где ты была? – недоумевала Анет.

– Не важно уже, Анет. Все хорошо.

Анет не стала больше допрашивать мать и села в кресло, взяв планшет.

Люсьен вынуждена была позвонить Паулицию. Она вкратце, не вдаваясь в подробности, рассказала о всем том беспределе, который произошел, ожидая с его стороны понимания, жалости и поддержки. Паулиций же не поддержал ее, а серьезно упрекнул:

– Люсьен, зачем ты лезла на рожон! Ты что не знала, что справедливости не добиться? Чего ты ожидала? Брось это все и живи спокойно. Смирись и признай то, что ты весь мир не изменишь.

Каждый день множество несправедливостей повергают тысячи людей в уныние. Ты не исключение, Люсьен. Да, Арниций умер. Его не вернуть. Вряд ли бы он хотел, чтобы ты посвятила свою жизнь торжеству справедливости, которого сроду и не будет! Надеюсь ты не хочешь продолжать?

– Конечно я буду продолжать, Паулиций! То, что произошло в полицейском участке, а после на суде.... Как это забыть и оставить как есть? Там творились преступления? Я почувствовала себя вещью, которую кинули на пол и все потоптались по ней! Я знаю, что я могу добиться справедливости. Я знаю, как это делать! И я не могу оставить безнаказанными этих ублюдков! – сказала в сердцах Люсьен.

– Люсьен, успокойся, пожалуйста. Смирись. Будь благоразумной. Подумай, чего ты этим добьешься? Что ты изменишь? Ты мир поменяешь?

– Ты меня не понимаешь! Ты такого не пережил, – не унималась Люсьен.

– Да неужто? Люсьен, я просто проще на это смотрю. Я тебе не рассказывал, что было у меня в доме во время обыска. Ты же знаешь, что сейчас каждого третьего подвергают обыску. Ты помнишь же, что у меня был обыск два года назад?

– Да, конечно, помню.

– Ты что думаешь, во время обыска себя ведут любезно и не нарушают права человека?

– Нет… – замялась Люсьен. Она и не думала о том, что обыск явно не лучше того задержания, с которым столкнулась она.

– Так вот как только сотрудники МСБ прошли внутрь, один из них с ходу ударил меня дубинкой в солнечное сплетение. Я думаю, ты можешь представить какого это.

– Паулиций, я не знала подробностей… – сказала с сочувствием Люсьен.

– Так вот и я мог посвятить полжизни тому, чтобы добиться наказания для этого МСБ-шника. Но к чему бы это привело? Избежал ли бы я дальнейшей несправедливости, даже если бы я добился ее в этот раз? Люсьен, ты разумный человек. Посмотри на вещи здраво. Оцени ситуацию всесторонне. Не торопись и не действуй на эмоциях. Ты можешь наломать много дров, а вот вернуть все ты уже будешь не в силе. Подумай много раз, прежде, чем что-либо предпринять. Я тебя очень прошу, Люсьен, подумай. Не торопись.

Люсьен обещала все обдумать. Совет Паулиция был очень кстати. Люсьен смогла сдержать эмоции и здраво оценить ситуацию. Она поняла, что добиваться справедливости бессмысленно. Паулиций был прав. Поначалу Люсьен не хотела этого признавать, но успокоившись и остыв, она рассудила и решила все оставить как есть, ничего не предпринимая. По прошествии времени Люсьен признала, что это было здравое решение, которому она была обязана своему брату.