Читать книгу Фатум. Том третий. Форт Росс - Андрей Леонардович Воронов-Оренбургский - Страница 17

«Да, завязывать узел отношений куда как легче, чем потом развязывать… Случается, его приходится потом рубить… Вот и доверяйся своим чувствам… Открывай сердце любви»,– Аманда на секунду прервала свой внутренний монолог, оглянулась, прислушалась. Звонкое чаканье топоров слышалось отчетливо, но зеленое разнотравье горбатого, усыпанного камнями берега скрывало работающих мужчин.

Блещущие далеко на западе спицы молний куда-то пропали, и нежная слюдянистая паутина седого дня позолотилась робкими лучами солнца. Она чутко прищурила густые ресницы, всматриваясь сквозь пустую слепоту голых ветвей иссохшего дерева, разглядывая многочисленные извивы берега, где ей стоило остановиться и выбрать удобное место для купания. Но всюду подход к воде ее не устраивал. Камни и валуны – нет, ей хотелось песка и нормального спуска к реке. Аманда еще раз всмотрелась в рельеф берега – тщетно, ах, нет,– там, впереди, ярдах в семидесяти – восьмидесяти левее, тянулась небольшая желтая по-лоса песчаника. Она направилась было к ней, но вдруг вспомнила настоятельную просьбу, а скорее приказ капитана: не уходить далеко. Аманда прошла еще с десяток шагов, но чем ближе она подходила к намеченному месту, тем сильнее ее охватывало внутреннее волнение. В свое время барон сказал, что она излишне чувствительна… Аманда и сама это знала и признавалась себе, что отличалась богатым воображением с детства… Не могла поручиться она, что и сейчас это было не так, но, с другой стороны, в такой сводящей с ума глуши разовьется чье угодно воображение, и поэтому, успокаиваясь этим доводом, убеждаясь в наивности подобных мыслей, леди заставила себя ускорить шаг. «В конце концов, это просто глупо,– говорила она себе.– При мне мой пистолет… а такой пустяк, как семьдесят, пусть даже сто ярдов, погоды не делает!»

Однако, хотя погода и разгулялась – ветер стих, а солнце улыбалось теплее,– скалистые синие вершины вдали напоминали собой окаменевшие черные фигуры людей и, казалось, чем-то угрожали…

Свернув с едва намеченной зверьем тропы, Аманда стала спускаться с крутого холма к реке. Песчаная коса оставалась скрытой за обломками скал, но она была твердо уверена, что приближается именно к выбранному месту. Она миновала хаотичную скальную россыпь, и пред нею вдруг открылся вид потрясающей красоты. Безбрежный обзор уходящей вдаль водной мощи, бледно-желтая полоса песка, серые, черные скалы, поднимающиеся прямо из свинцовой груди Колумбии, крутые и неприступные, как стены средневековых бастионов; их покрывали цветы и травы. Аманда прикрылась ладонью от солнца, алые и белые соцветия свежо и торжественно горели на темно-зеленом фоне мелкой травы.

Она еще раз прислушалась: нет, кроме монотонного гула реки, редкого крика сокола, что низко парил над берегом, больше ничего слышно не было.

«Господи, какое величие и красота,– она спустилась к самой воде.– Берег такой чудесный, что я его почти боюсь…»

Аманда в последний раз осмотрелась: всё тот же уныло парящий силуэт птицы, далекие предгрозовые облака и теплый, играющий с волосами и платьем ветер.

Накопившееся за дорогу неудержимое желание смыть с себя грязь было столь велико, что, позабыв о всех условностях, светских табу и шорах, она быстро, насколько позволяли крючки, подвязки, бретельки, шнурки корсета и прочие хитрости женского белья, сбросила с себя всё и, слившись красивым телом с торжественным величием окружающего замысла Творца, без смущенья вошла в воду… Вода была очень холодной, но Аманда долго не выпускала из рук драгоценный кусок мыла, чудом оказавшийся в саквояже покойного фельдшера…

Следовало торопиться, но она не могла и не хотела отказать себе в наслаждении несколькими минутами настоящего блаженства. Аманда лежала на теплом, гладком камне, разбросав руки… божественный покой вязал наслаждение… Через закрытые веки солнце алым мячом смотрело в глаза. Теплый ветер лениво полизывал тело, временами покрывая ее мурашками озноба. Белые, как мрамор, бедра нагрелись, и она перевернулась на живот, оставляя на диком камне быстро испаряющийся сырой след. Мягкая прохлада от воды, беспечный пересвист птиц, тихий шум сосен убаюкивали. С теплотой камня в тело незаметно приходили сладкая дрема и долгожданное забвение. Минуты наслаждения переплетались с картинами былого, и она, не пытаясь прогнать их, точно пробовала вино прошлых лет. Ей вспомнился их разговор у костра:

– Поцелуй же меня,– сказала она.

Андрей, склонив к ее уху голову, шутливо ответил:

– Нет, я не осмелюсь поцеловать столь прелестную деву… У меня ведь одно сердце… и я не хочу его терять.

Аманда усмехнулась промелькнувшему перед мысленным взором, коснулась волос – густые пряди еще были сырые… Она вновь откинулась на спину, глядя в чистую лазурь оконца, затянутого облачной дымкой неба.

«А я всё еще недурна… – Филлмор вдруг вспомнилось ее отражение в воде,– продолжаю влюблять и быть любимой… Господи, какие мысли… – губы ее качнула чуть заметная ироничная улыбка.– Наверное, это ужасно… Я страшна доступностью, смущаю своим телом… Дарю себя любви… Но разве сие порок? “Красота – это Божий дар, его глупо стыдиться”,– так, кажется, мне любил говорить лорд Уолпол. Быть жрицей своих страстей – таков мой удел… Жаль только, что этот дар быстро увядает… “Красота – это богатство женщины, богатство —это красота мужчины”,– опять вспомнились меткие замечания английского посла,– если бы сей альянс объединяло Небо… то эти пары управляли бы миром».

Птицы продолжали ласкать слух своими беззаботными трелями, а Аманда задумчиво смотрела, как дрожат и переливаются золотистые блики в серо-зеленой воде Колумбии. Легкий бриз с океана, что открывался за крутым поворотом вползающей в него реки, приносил пьянящую свежесть, словно аромат славного шотландского яблока.

Рассматривая пустынный берег, она вдруг поймала себя на щекотливой мысли: ей хотелось, чтобы ее наготу видел и разделил сейчас он. Задумчиво перетирая в муку маковые зернышки песка, она представила Andre…

…Он лежит на спине и грызет соломинку, делая беспечный вид, будто рядом ее нет, а на самом деле исподлобья любуется ее грацией, молча восхищается точеным лицом и ласкает взглядом ее длинные ноги, плечи, полуприкрытую рукою грудь…

Она смеется над ним и шутливо грозит пальцем… Ветер скачет резвым жеребенком по сонному берегу, заставляя морщить лицо воды… Andre ловко подрезает ножом пористую, как загорелая лысина, кожуру апельсина и протягивает ей пузатую, в белых махровых прожилках соч-ную половину… А потом они обнимают и ласкают друг друга, катаясь по горячему бархату речного песка. То ее, то его рассыпанные по плечам длинные волосы закрывают им лица… а своими объятиями и сильным загорелым телом он, казалось, хочет задушить и вдавить ее в землю…

Аманда вздрогнула, испугавшись ясности ощущений и того отстраненного видения себя, словно она была свидетелем их любовной игры. Она почти физически чувствовала напряжение рельефа его мускулов… Видела свою согнутую ногу, прижатую к его загорелому бедру, свою грудь под его жадными пальцами и свои тонкие, гибкие руки, скользящие по его спине.

Аманда прерывисто вздохнула, едва подавив в себе глубокий стон… Боже, она любила его и безумно хотела сейчас быть рядом с ним, чувствовать его силу в себе, ласкать упрямые пряди его волос и тонуть в сладком огне поцелуев. Она припомнила их первую близость, и по нежному телу ее пробежала дрожь желания и восторга…

В ту ночь в предутреннем ломком воздухе таяли синие звезды, прело пахло листвой и нагретой землей… её скрытое желание перешло в решимость; он обнял ее, рука случайно иль нет скользнула в глубокий овал декольте, и отяжелевшая томлением нежная плоть заполнила его ладонь.

– Ты доверишься мне,– тихо прошептали его губы.—Жаль, что мы так долго не могли найти общий язык. Ес-ли б можно было вернуть время… и всё изменить… У меня на борту ты могла бы найти прекрасное общество.

– Я все нашла, Andre, не надо ничего менять… Защити меня от опасности нашей дороги, а всё остальное…

– Я офицер, Джессика, а любой русский моряк, поверь, счел бы за честь защитить даму, и уж, решительно, без сомнения, такую леди, как вы.

– Значит, я в безопасности в ваших руках? – она с шутливым кокетством перешла на «вы», медленно и томно уступая его плохо скрытой страсти.

– Видит Бог, дорогая, уж я-то за вас постою.

А потом время кануло, будто остановилось.

Он обнимал ее своими сильными, больше привыкшими к штурвалу руками, молча покрывая поцелуями. Слова были лишними. С первой минуты их близости чувство отчаяния и опасности было забыто. Беспокойство и вечный страх растворились в восторге, и все здравые мысли утонули в столь долго подавляемой страсти.

Однако Аманда не торопила время:

– Не так скоро,– тихо шепнула она.– Я полагаю, нас и так уже ничто не сможет разлучить.

У Andre не нашлось слов, чтобы должно оценить ее веру в будущее и откровенность, он просто еще крепче прижал ее к себе. Аманда откинула голову на его заботливо согнутую руку и с интересом вглядывалась в сиреневой темноте в такое близкое и ставшее дорогим лицо.

– Ты, конечно, невысокого мнения о моей нравственности… Так?

Преображенский почувствовал, как ее маленькая ладонь замерла в напряжении. Вместо ответа он хотел было ее поцеловать, но она остановила его и требовательно по-вторила вопрос.

– Будь самим собой, так, кажется, говорили древние…

Она кивнула в знак согласия и, с благодарностью проведя рукой по его лицу, едва различимому в полумраке, ответила:

– Это, пожалуй, самый дурной и безнравственный совет, какой можно дать некоторым из нас. Разве я не права?

Капитан ответил не вдруг, с минуту прислушиваясь к голосам тишины, к далекому уханью филина и тихому говору листвы:

– К сожалению, да… особенно когда на кон ставится честь против денег… Но нам ли играть в светские игры? Здесь, на краю земли, когда мы не ведаем, что будет с нами завтра…

– Да,– в синих глазах Аманды замерцала тревога, ослабившие было хватку пальцы страха вновь сдавили грудь.– Да,– хрипло, севшим голосом повторила она,—в нашем положении надо быть большим оптимистом, чтобы, проснувшись поутру, открыть глаза… Господи, я так устала и не верю, что этот кошмар когда-нибудь кончится.

Но еще более сердце ее заставили учащенно биться его слова.

По телу Филлмор пробежала стайка дрожи, она плохо понимала, к чему он клонит, говоря о чести и деньгах. Но он успокоил теплой улыбкой, нежно укачивая ее на руках, как дитя.

– А что же деньги? – она грустно, насилу улыбнулась.– Увы, от них зависит наша независимость. Презренный металл… Однако, как он меняет человеческую суть…

– Но разве любовь уступает этому чувству в силе?

Аманда пожала плечами.

– Насколько я знаю, жизнь – есть голоса, говорящие порой громче любви… Это голос все тех же денег и тще-славия. Возможно, это не достойно женских уст… – она на секунду замялась под его пристальным взглядом,– но, как я убедилась, когда люди говорят, что дело именно в деньгах… Только, прошу, не пытайся переубеждать меня. Если угодно, это мое credo²³.

– Тебе сложнее, Джессика. Я придерживаюсь другого мнения… Нет, нет, я не собираюсь убеждать тебя в чем-то. Просто мой взгляд: богаче всех тот, чьи радости требуют меньше средств. Я лично привык так жить. А вы, мисс, я заметил, совершенно не терпите критики.

– Наверное, как и все женщины,– парировала она и тут же пожала плечами.– А может быть, я просто устала, прости…

– Просто женщине,– капитан заботливо поправил ее разметавшиеся локоны,– всегда нужна мужская рука.

Она замолчала, а про себя подумала: «Почему когда пути совершенно чужих людей пересекаются, споткнувшись о деньги, золото и другие богатства… в месте пересечения из века в век льется кровь?»

– Знаешь,– Аманда вновь тронула его вопросом.– Мой отец как-то сказал: «Когда я был молод, мне казалось, что деньги – это главное в жизни; теперь же, когда я стар,– я это знаю. Лучше быть богатым, чем бедным, но свободным. Собственно, свободы, как таковой, и нет… Свободны лишь самоубийцы либо сумасшедшие. Зато богат-ство дает шанс для власти, для относительной свободы и личного умиротворения.» Вот так… А может быть, свобода – это лишь миф?

Андрей остановил вопрос поцелуем. Но даже самые нежные ласки только ненадолго смогли отвлечь их острое желание говорить и слушать друг друга.

– О, мисс, вы хватаете меня за горло своими вопросами,– поддел он ее игриво. Аманда тихо засмеялась:

– Боже упаси! Отчасти, только отчасти, мой капитан. И всё-таки? – она соблазнительно прикрыла губы тяжелой прядью волос, не давая ему отступное.

– Денег надо иметь ровно столько, чтобы не быть зависимым, нищим и оскорбленным. А свобода,– Преображенский повел бровью,– пожалуй, твой отец прав. Я тоже считаю, что свобода – это только при рождении дитя. А потом появляется платье зависимости.

– А как вам, сударь, идея равенства Франции?²⁴

– Бред. Равенство есть только перед законом…

Аманда в душе подивилась категоричности его суждений, но спорить благоразумно не стала, зная на опыте, что это лишь подольет масла в огонь. Темы политики жгли и ее душу, но сейчас, в теплой колыбели его объятий, утомляли.

К тому же бесконечный, изматывающий конфликт с собою, груз тайного умысла, коий она носила в груди, не давал ей права на искренность и ответную откровенность.

Она попыталась ненавязчиво сменить тему, мягко коснувшись ладонью его губ, но Andre был явно в ударе. Ее вопросы, забытые среди грубой матросни, разбудили в нем интерес, и он горячо рассуждал:

– Задумайся сама: свобода, равенство, братство… Боже, как высоко, как красиво звучит! Какой пафос! Но при этом все эти три химеры²⁵ придумало человечество. Правда есть Бог, дорогая. И только в нем можно искать истину и ответ. А как известно, Господь леса не ровнял, во всяком случае, так у нас говорят, ты согласна? Впрочем, мы все эгоисты, что тут еще скажешь… И потом,—Андрей задумчиво усмехнулся,– если где и может случиться свобода, так это в Европе или у вас, в Америке. Свобода —сие прежде всего добровольный отказ от чего-то… У нас же, в России,– это бунты и кровь, дикое поле, татарская скачка, всё ломать, всё крушить… Так было не раз со времен Ноя…²⁶ и на Дону, и в степях Урала…²⁷ Россия богата на сей счет… Но полно об этом, право, сии вопросы весьма сложны и мучительны… Где отыскать ту золотую середину, ту шаткую, тонкую грань?

Андрей замолчал, но тут же спохватился, коснувшись рукой ее ног.

– Ты совсем замерзла, Джессика. Твои ноги – они совсем мокры от росы…

И хотя она запротестовала, он быстро протянул руку и, подцепив свой плащ, бережно завернул их.

Аманда силилась улыбнуться, но у нее ничего не получалось. Она вновь была поражена его искренностью и заботой о ней. Конечно, он не был столь искушен, как она, в тонких галантных играх… В этом искусстве капитан был ей не ровня. Но с ее терпением и его искренной жаждой быть рядом с нею сей досадный барьер можно было преодолеть. Во всем остальном, как ей казалось, они походили друг другу, более того, Andre чем-то неуловимо напоминал ей князя Осоргина, память о котором хранило ее женское сердце. И если капитан Преображенский в чем-то и не был так тонок, как Алексей, не столь преуспел в лощеной изысканности светского тона, то в мужественности, храбрости и достоинстве офицера ему уж никак нельзя было отказать. Пожалуй, именно за эту грань ее сердце и было открыто Преображенскому. Он был готов служить ей по-рыцарски, до самозабвения, оставаясь при этом мужчиной, имеющим свой характер и мнение.