Читать книгу Венеция в русской поэзии. Опыт антологии. 1888–1972 - Антология, Питер Хёг - Страница 160

I.

Всю ночь – о, бред! – в серебролунных залах

Венеции я ворожу, колдун.

И дышит мгла отравленных лагун,

и спят дворцы в решетчатых забралах.

Всю ночь внимаю звук шагов усталых, —

в колодцах улиц камни – как чугун,

и головы отрубленные лун

всплывают вдруг внизу, в пустых каналах.

Иду, шатаясь, нелюдим и дик,

упорной страстью растравляю рану

и заклинаю бедную Диану.

А по стенам, подобен великану,

плащом крылатым закрывая лик,

за мною следом лунный мой двойник.

II.

Ленивый плеск, серебряная тишь,

дома – как сны. И отражают воды

повисшие над ними переходы

и вырезы остроконечных ниш.

И кажется, что это длится годы…

То мгла, то свет, – блеснет железо крыш,

и где-то песнь. И водяная мышь

шмыгнет в нору под мраморные своды.

У пристани заветной, не спеша,

в кольцо я продеваю цепь. Гондола,

покачиваясь, дремлет, – чуть дыша

прислушиваюсь: вот, как вздох Эола,

прошелестит ко мне ее виола…

И в ожиданье падает душа.

III.

Ленивый плеск, серебряная гладь,

дурманы отцветающих магнолий…

Кто перескажет – ночь! – твоих раздолий

и лунных ароматов благодать?

Ночь! Я безумствую, не в силах боле

изнемогающей души унять,

и все, что звуки могут передать,

вверяю – ночь! – разбуженной виоле.

И все, что не сказала б никому, —

ночь! – я досказываю в полутьму,

в мерцающую тишину лагуны,

и трепещу, перебирая струны:

вон там, у пристани, любовник юный

взывает – ночь! – к безумью моему.

Неверия и веры слепота.

Монахи в рубищах. Венцы, тиары.

Надменный пурпур, медные удары

колоколов, и Божья нагота…

Не ты ли, Рим? Надежнее щита

не мыслил водрузить апостол ярый.

Флоренция, – о, мраморные чары, —

и ты, венецианская мечта!

Крылатый Марк. У пристани гондола.

Выходит дож, внимает сбиру он, —

литая цепь на бархате камзола.

А в храме золото стенных икон

мерцает призрачно, уводит в сон,

в даль запредельную святого дола.

На веницейском кладбище когда-то

прочел я надпись: – Здесь почиет прах

Лукреции и Гвидо, в небесах

соедини, Господь, любивших свято.

«Любовь, синьоре! – пояснил монах.

– Жил Гвидо вольной птицей, да она-то

была за герцогом ди Сан-Донато.

Их тайну выдало письмо. В сердцах

обоих заточил супруг: был зорок

ревнивый герцог и душой кремень.

А умерли они, спустя лет сорок,

хоть жили врозь, да чудом – в тот же день».

Монах умолк. И набегала тень…

И древний ночь договорила морок.