Читать книгу Волки на парашютах - Ася Петрова - Страница 11

«Давай-давай-давай! Давай-давай-давай! Вперёд! Ещё! У тебя получится! Только не сдавайся!»

Или:

«Давай-давай-давай! Не останавливайся! Ни шагу назад! Стремись к своей цели! Главное – не сдавайся!»

Или:

«Давай-давай-давай! Не унывай! Не опускай руки! Будь настойчивым! Ни в коем случае не сдавайся!»

Или просто:

«Ну же, не сдавайся!»

В ответ на эти возбуждённые слова, которые обычно произносятся натужно оптимистично, мы реагируем именно так, как хотят окружающие:

– Да, я буду стараться. Я не сдамся. Я добьюсь своего.

А почему?

– Потому что я сильный, двужильный и главное – целеустремлённый.

Мы привыкли к тому, что нас постоянно подталкивают, и мы, словно мячик или заглохший автомобиль, поддаёмся. Потому что мы не хотим быть неудачниками и слабаками. Я лично – не хочу.

С детства нам толкуют родители и учителя, что добиваться своего – это круто, а сдаваться – это тупо. Кто из крутых героев книжек или фильмов сдавался? Никто. Ума Турман не сдалась, даже когда её закопали в землю живьём. Она разбила руками деревянный ящик и выбралась из-под земли. За это я и люблю «Убить Билла». А Белоснежка? Тоже не сдалась, когда её бросили в лесу. Хотя спокойно могла сесть в лужу в буквальном смысле, зареветь и удавиться. Но Белоснежка не сдалась и в результате познакомилась с гномами. Правда, потом злодеи всё равно её нашли и траванули, но во сне она наверняка не сдавалась и в конце концов ожила от поцелуя прекрасного принца. Винни-Пух не сдавался в борьбе с пчёлами, а Человек-паук – в борьбе со злом. И все всегда выходили из больших и маленьких сражений победителями. И никто никогда не задумывался о том, что было бы, если бы у них не получилось…

У меня многое не получалось, но я внушил себе, что смысл жизни в том, чтобы идти к цели, стараться до тех пор, пока не получится, после каждой неудачи начинать заново, не останавливаться, продолжать пытки… до самой смерти. А иначе – срам и позор.

– То есть ты будешь терзать несчастный инструмент, пока не окочуришься? – спросил мой друг Паша, сидя на диване и поглощая пережаренные шкварки.

– Типа того, – я на минутку отвлёкся от «Патетической» Бетховена и с унынием посмотрел на Пашу. – Дай шкварку.

– Не-а. Не дам.

– Эй! Это мои шкварки и мой диван!

– Я не дам тебе шкварку, пока ты не объяснишь, ради чего паришься с этим пианино!

– Потому что хочу добиться успеха!

– Но у тебя не выходит!

Паша произнёс эти слова так легко, как будто констатировал что-то совсем неважное – снегопад или прыщи у меня на лбу.

Я чуть не обиделся, но вспомнил, что НЕ обижаться на «конструктивную критику» (так говорила мама) – залог успеха. Я нежно погладил клавиши и сказал:

– Пока не выходит. Пока.

– Уже семь лет, – быстро подсчитал Паша, хрумкнул шкваркой и облизнулся.

– И что?

– До каких пор ты будешь мучиться?

– До тех пор, пока не получится!

Я начинал раздражаться.

– Ну а если не получится? – настаивал Паша, энергично, как и подобает человеку, налопавшемуся шкварок.

– Я буду стараться до последнего.

– Вздоха?

– Да! – крикнул я, подбежал к Паше и выхватил у него жёлтый шуршащий пакет.

– Интересно… – невозмутимо рассуждал Паша. – После твоей смерти всем, конечно, будет плевать на твой неуспех, но стоит ли так надрываться всю жизнь из страха кого-то разочаровать?

Философ достал меня не на шутку, я отобрал у него шкварки, выгнал вон и продолжил репетировать.

Получалось у меня музыкально, но не слишком технично. Техника всегда была моей слабой стороной. Я знал это. И знали мои учителя. Но моя главная учительница – по специальности – верила в меня, хотела превратить недостаток в достоинство, говорила, что я могу всё наверстать, если буду тренироваться, а моя музыкальность и мой интеллект (хо-хо!) всё перевешивают. Мама очень радовалась, ведь она мечтала видеть меня великим пианистом, и я старался – только бы никого не разочаровать.

Хотя разочарования подстерегали меня за каждым углом: меня валили на конкурсах, ставили пятёрки с минусами (!) на экзаменах, не включали в список исполнителей для отчётных концертов в капелле, а учительница по сольфеджио и вовсе при виде моей мамы каждый раз вопила: «Он не пишет двухголосные диктанты! Он не пишет двухголосные диктанты!»

Мама ругала меня, расстраивалась, говорила, что я «худший из лучших», я обижался, мама занималась со мной дома, мы писали двухголосные диктанты, играли гаммы, и я изо всех сил пытался не считать минуты… Но я считал минуты до… начала литературного кружка.

Он начинался в семь вечера в соседнем доме, длился два часа, его вела наша учительница литературы и один молодой писатель-журналист. Я обожал туда ходить, мои стихи и рассказы расхваливали, я писал всё больше и больше, но не воспринимал это занятие всерьёз, пока однажды не случилось кое-что ужасное.

Конкурс сонат в нашей музыкальной школе проводили раз в год, и в этом году я участвовал – с «Патетической» Бетховена. Не знаю почему, но я возлагал на конкурс огромные надежды. Многие учителя считали, что вещь слишком сложная для седьмого года обучения, но моя учительница, как я уже сказал, в меня верила, она поддерживала меня и пророчила большое будущее.

Перед конкурсом у меня тряслись руки. Я пригласил Пашу, учительницу математики, папу и бабушку. Мама, как всегда, стояла за дверью – я слишком боялся её разочаровать и видеть её в зале…

В тот день с самого утра всё пошло наперекосяк. За завтраком я рассердился на папу за то, что тот съел последние два яйца, мы поссорились, папа обиделся и отказался идти на концерт. Потом я сел не в тот автобус. Вернее, сел-то я в тот автобус, да он поменял маршрут и увёз меня в противоположную от школы сторону. Возвращался я бегом, на трамвае и на маршрутке. Короче, с утра было понятно – день отстой. Что хорошего может произойти в такой отстойный день? И вот тебе новость – моя любимая учительница, которая в меня верила (я уже это говорил, да?), позвонила и сказала, что у неё высокая температура, гепатит, и она, увы, не придёт. От волнения я сходил с ума.

Бабушка, как всегда, говорила мне: «Члены жюри такие же люди, как ты! Они тоже едят, пьют и даже ходят в туалет!» Я смеялся, но легче мне не становилось.

Мысль о шкварках, вернее, о том, что говорил Паша, не давала мне покоя: сколько ещё я буду нервничать? Конечно, и попереживать иногда надо, но когда переживания превращаются в пережёвывание переживаний, в бесконечное повторение отрицательных эмоций, жизнь перестаёт радовать – совсем.

По трём ступенькам я медленно поднялся на сцену. Руки и ноги были холодными как лёд, хотя топили в школе прилично. Внутри у меня тоже было холодно, и всё подрагивало – сердце, печёнка, селезёнка. Я смотрел на свои руки и видел синие, как реки в детских книжках, вены.

– Соль до ре ми-бемоль…

Я сыграл Рондо, как будто это был не я. Как будто вместо меня на стуле сидел бездушный, тупой мальчишка, который не только не тренировался и мазал, мазал, мазал, но к тому же ничего не слышал и не чувствовал. Он – я – ничего не понимал!

Я не хотел продолжать, это было бессмысленно, ведь я уже всё испортил. Я не только потерпел очередную неудачу, мне ещё предстояло довести эту неудачу до логического завершения… И я было принялся за вторую часть – Адажио, – как вдруг понял, что осрамился на весь белый свет. Ведь Адажио – вторая часть, а Рондо – третья. Я готовил на конкурс только две части – вторую и третью. И почему, с какой стати, с какой, чёрт возьми, радости, я решил сначала сыграть Рондо?! К горлу подступила тошнота. Я больше репетировал Рондо, потому, наверное, и начал с него, но теперь это казалось неважным… Нога, стоявшая на правой педали, тряслась, руки не слушались, во рту пересохло. Я схватился за платок, который лежал сбоку от клавиатуры и прикрывал мои наручные часы: 18:30. Через полчаса начинался литературный кружок, который сегодня проводили в Доме творчества и перед которым обещали объявить результаты конкурса «Проба пера» – я отправлял на него своё стихотворение. Бетховен. Бетховен. Шкварки. Стихотворение. Вторая часть. Шкварки. Вторая часть. Мысли роились в голове как стая пчёл или волшебные, взмывшие к потолку… шкварки.

Я сидел за роялем и понимал, что лучше не будет. Сдавайся – не сдавайся, дело не в этом, а в том, что я просто-напросто не способен остановиться. Ни я, ни моя мама, ни моя учительница. Внезапно мне стало ясно, что они лишь прикрываются лозунгом «Не сдавайся!», пытаясь что-то замаскировать – зависимость от успеха, страх разочарования, неспособность принять поражение.

Я вскочил со стула и бегом бросился со сцены. Я хотел успеть на свой кружок.

– Куда ты, Витенька? Ты больше ничего не хочешь нам сыграть? – иронично спросила председательница жюри – пожилая сильно накрашенная дама с шиньоном и в очках с толстыми стёклами.

– Нет! Спасибо! – сказал я и выскользнул из зала.

Паша выскользнул за мной.

– Молодец, молодец, дружище! Так держать!

– Я опаздываю на кружок! Там объявят результаты конкурса, про который я тебе говорил!

– Отлично, мы с папой тебя отвезём! Ты правильно сделал, что бросил дурацкий рояль, надо идти к своей мечте!

Мы прыгнули в машину, не слушая окриков мамы и сетований бабушки, и успели на кружок прямо к церемонии. Мама с бабушкой остались в музыкальной школе – объяснять директору – я не знаю что.

Я знал: так себя не ведут. Я знал: я подвёл маму и учительницу, но я также был уверен: мой главный интерес и главная сила не в музыке. Из четырёх номинантов литературного конкурса я, безо всяких сомнений, отличался самым выдающимся талантом. Мы с Пашей устроились в последнем ряду и затаили дыхание.

– Итак, победителем конкурса в этом году становится… – молодой писатель сделал многозначительную паузу. – Николай Дементьев! Аплодисменты!

Секунду мы с Пашей не двигались с места и молчали. Затем Паша зачем-то спросил:

– Ведь Николай Дементьев – это не ты, да?

А я зачем-то ответил:

– Нет. Не я.

– Ну… – сказал Паша. – Тогда пойдём домой?

– Вообще-то… после этого вручения будет кружок. Так что я останусь.

– Что-о? – возмутился Паша. – Тебя прокатили, а ты остаться хочешь? Опять двадцать пять? Мало тебе музыкальной школы?

– То, что я завязал с музыкалкой, ещё не значит, что я собираюсь сдаться при первой неудаче.

– Эх, не получишь ты, приятель, шкварок. Ни-ко-гда!

Паша похлопал меня по плечу и пошёл домой.

Когда я отзанимался и тоже вернулся домой, меня ждал большой сюрприз. Несмотря на побег из музыкальной школы, на конкурсе за Рондо мне дали третье место. И я подумал: как полезно иногда остановиться… Потом гораздо легче идти вперёд.