Читать книгу Волки на парашютах - Ася Петрова - Страница 21

Было лето, и было жарко. Так жарко, что пот струился по моему лицу, будто бы оно подходящий ландшафт для рек и водопадов.

Все мои друзья разъехались, кто на дачу, кто на море с родителями, и только меня никуда не выпускали, готовили к встрече с министром образования. Я серьёзно. Ни больше ни меньше. Министр образования собирался вручить мне диплом за первое место во Всероссийской олимпиаде по литературе. Хотя на самом деле первое место мне следовало бы отдать за поедание мороженого на жаре.

– Ничего-ничего, пройдёт твоё горло, к пятнице будешь как огурчик! – подбадривала меня бабушка.

Я изо всех сил старался не умереть, но горло болело душераздирающе, и вот в один прекрасный момент я понял, что у меня пропал голос. Совсем. Голоса не стало. Он испарился, как нос в повести у Гоголя, а на поиски у меня просто-напросто не было времени. Итак, я отправился в путешествие без голоса.

Поначалу немота меня даже забавляла. При входе в поезд я только кивнул и улыбнулся проводнику, а в купе мне не пришлось разговаривать с надоедливыми соседями. Откуда я знаю, что они надоедливые, если я с ними не говорил? Да потому что соседи по купе всегда надоедливые, это их главное качество.

За три часа в поезде я успел прочитать книжку, съесть яблоко, выпить бутылку воды и помечтать о том, как я один! в незнакомом городе! прямо как студент! буду развлекаться. Дядя в это время был в Питере, так что мне невероятно свезло. Я уже ездил в Москву, наверное, раза два-три, но ещё в детстве, и воспоминаний у меня особых не осталось. Я ненавижу воспоминания, мне нравится жить… как бы это сказать? На свежую голову, понимаете?

В общем, я, весь такой загадочный и молчаливый, приехал в Москву, вытащил из кармана бумажку, на которой папа нарисовал мне, как найти дом дяди, и покинул вокзал. Тут-то и началось веселье. Внезапно я понял, что папа не самый лучший в мире составитель карт. Судя по тому, как он изобразил улицу, на которую мне надо было свернуть (в шпаргалке значилось «направо после первого светофора», название папа не помнил), обнаружить эту самую улицу мне не грозило. Передо мной уходили вдаль четыре длинные-предлинные улицы, и все, как ни странно, простирались направо! Я достал телефон, но тут же, выругавшись, засунул его обратно в карман. На кой чёрт мне телефон, если я не могу говорить! Я вытер со лба пот и решил, что лучше узнаю дорогу у прохожего; метнулся к первой попавшейся женщине, но та спешила и явно не собиралась разбирать мой шёпот, съедаемый воем сирен, гудками машин и общим гвалтом. Спотыкаясь о собственные ботинки – мне всегда кажется, что я спотыкаюсь о самого себя, когда устаю, – я шёл, задрав плечи. Мне хотелось позвонить папе и сказать, что теперь я смотрю на глухонемых другими глазами, но я не мог! Не мог!

Вокруг дядиного дома я ходил полчаса. Успел изучить все подъезды – один, второй, третий, четвёртый, шестой, седьмой и так далее, – кроме пятого. Слава богу, цифру пять папа на бумажке отметил, так что я мог показывать её одиноким жильцам, гулявшим во дворе. В ответ они радостно смеялись и отвечали, что пятый подъезд – это как раз тот подъезд, который никто никогда не может найти, и они сами, конечно, тоже ничего о нём не знают. Я вежливо расшаркивался и продолжал поиски. Тяжеленный чемодан превращал мою руку в подтяжку от штанов, а тёмные очки то и дело падали с головы на глаза. Зачем я вообще надел тёмные очки, если в них темно и ничего не видно, а? Наверное, для красоты. Идиот.

Когда я наконец оказался в квартире, больше всего мне захотелось на кого-нибудь наорать. Но я не мог! Позвонил дядя – спросить, забрал ли я ключи у соседки. Я выслушал его, а потом отключился и ответил эсэмэской.

Мне всегда казалось, что разговоры сильно утомляют, но в реальности от молчания я выдохся в сто раз быстрее. Сел на диван в почти пустой квартире (дядя только что её отремонтировал) и замер на несколько минут. Напротив меня стоял выключенный телевизор, и в его экране отражалась комната: белые стены; грузный диван с большими подушками, похожий на развалившегося посреди спальни толстяка; этажерка с дядиной фотографией и моё собственное лицо, испуганное, с круглыми синими глазами – в телевизоре они казались чёрными – и плоским носом, напоминающим пирожок.

Я похлопал себя ладонью по голове, пытаясь примять кудри, которые топорщились и делали меня похожим на девочку. Терпеть не могу свои волосы. В детстве как-то раз мы с папой гуляли и встретили его друга, а тот посмотрел на меня и говорит папе: «Так я не понял, у тебя мальчик или девочка?» Это катастрофа. Но перед вручением я пообещал себе уложить волосы нормально. Только бы голос вернулся.

Моя бабушка считает, что когда болеешь, надо много есть. Следуя её совету, я отправился на кухню, разведать, что там происходит в холодильнике. Однако, к моему удивлению, холодильник совершенно не холодил. Он был выключен из розетки и стоял передо мной, разинув рот, словно высоченный белый гигант, немой, точь-в-точь как и я. На первой полке валялось одинокое авокадо. Я почистил его, согнувшись над мусорным ведром, и погрыз, чтобы не умереть с голоду. В магазин идти сил не было, да я, по правде говоря, и не заметил вокруг дома никаких магазинов. Я вернулся в спальню, снова плюхнулся на диван и включил телевизор. Первый канал – не работает, «Культура» – не работает, СТС – не работает, что за ерунда! Даже ТНТ, канал, который я не выношу, не работает! Работал только Animal Planet, но по нему показывали передачу про сусликов, поэтому я вырубил телевизор и в очередной раз попробовал голос.