Читать книгу Волки на парашютах - Ася Петрова - Страница 18

Я очень устал. Я так устал, что не мог встать с кровати. Я подумал, что с удовольствием остался бы в кровати навсегда. На всю оставшуюся жизнь. И прожил бы жизнь в кровати. Ну, не так, как больной, конечно. А как здоровый. Здоровый человек в кровати. Я вообразил, как бы это было приятно. Проветренная комната, удобная большущая кровать, удобные подушки, свежее бельё, телевизор или комп с фильмами, сериалами, соцсетями, холодильник, набитый едой прямо рядом с кроватью, – и никаких людей. Нет, только не люди. Пусть они останутся в соцсетях. Навсегда.

Было воскресенье. Я рассказал о своих мечтах маме, и она решила показать меня психиатру, чтобы тот определил, нет ли у меня депрессии. В общем, я привык к тому, что всякие психиатры, психологи и даже сама депрессия вошли в моду, так что я не сопротивлялся.

Мама привела меня к психиатру, очень строгой, но приятной женщине в очках и с красивыми длинными красными ногтями, и я рассказал всё как есть. Мол, хочу остаться в кровати навсегда, никаких людей и так далее. Психиатр меня послушала, задала мне кучу вопросов, спустя почти час меня отпустила и сказала маме, что депрессии у меня нет. Просто я действительно устал. Переутомился.

«Вот ведь штука, – подумал я, – раз я устал, мне следует пойти погулять. Тем более от школы меня на неделю освободили». За компанию я пригласил Пашу. Мы встретились после уроков и отправились бродить по улицам.

– Я не понял, почему ты в школу не пришёл? – спросил Паша.

– Да-а-а… – мне стало как-то неловко, и я едва выдавил: – Я просто устал!

– Ну и что? – слегка раздражённо спросил Паша. – Я тоже устал, я же школу не прогуливаю.

– Я тоже не прогуливаю! Меня врач освободил!

– Какой врач? – не унимался Паша.

Тут мне вдруг стало стыдно. Я понял, что хоть психиатры с депрессиями и вошли в моду, мне как-то не хочется говорить, что меня освободил психиатр. Поэтому я сердитым тоном произнёс:

– Обычный врач.

– Ты такой странный… – с досадой заявил Паша.

Прогулки нормальной не получилось. Мы с Пашей не поссорились, но было неприятно. В основном было неприятно, что я не мог сказать правду, потому что уже заранее чувствовал, что и без того кажусь Паше странным.

Целую неделю я практически ничего не делал. Гулял то один, то с папой. Бо́льшую часть времени, как и мечтал, проводил в кровати с едой, соцсетями и сериалами. Мне показалось, что сил у меня на самом деле немножко прибавилось, и спустя неделю я вернулся в школу. Первым уроком была литература. На дом задавали прочитать рассказ одного не очень известного современного писателя. Я прочитал. Марина Станиславовна, учительница, которой я не нравлюсь, обратилась ко всему классу и спросила, чем нам понравился рассказ. Дошла очередь до меня. Я говорю:

– Мне не понравился.

– Почему? Это очень талантливый рассказ! – крайне раздражённо и даже немного злобно возразила Марина Станиславовна.

– Если бы он был талантливым, там не было бы всё так очевидно и банально, – сказал я.

Марина Станиславовна прямо аж побледнела от ярости. Я знаю, что бледнеть от ярости или краснеть – это тоже банально, но она действительно побледнела. Поскольку она никогда не красилась, эту бледность я различил сразу же.

Учительница ничего не сказала, только весь урок смотрела на меня зверем и придиралась в сто раз больше, чем обычно. Когда все расходились после звонка и я попрощался, Марина Станиславовна бросила мне вслед:

– Я бы на твоём месте последила за своими плохими манерами.

– Ты понял, почему у меня плохие манеры? – спросил я у Паши уже за дверью.

– Конечно. Все поняли. Ты посмел с ней не согласиться.

– И это плохие манеры?

– А ты что, её не знаешь? Для неё – да. Кстати, ей очень не понравилось, что тебя целую неделю не было из-за переутомления. Ей нравится только то, что она понимает и только то, с чем она согласна.

– А тебе?

Но Паша меня перебил, ему не терпелось рассказать сплетню. Оказалось, пока меня не было, девочки в туалете поставили на подоконник маленькую картонную коробку, положили в неё разных прокладок и тампонов, а сбоку приклеили скотчем бумажку с надписью: «Если надо, бери. Если можешь, положи». Из-за этого разразился настоящий скандал. Директриса велела убрать коробку и наказать девчонок, которые это придумали. Потому что «нечего выставлять на всеобщее обозрение всякий срам». Так она сказала.

Когда я услышал эту историю, меня чуть не вырвало. Я вдруг понял, почему я так устал. Решительным шагом я направился к кабинету директора, распахнул дверь – за дверью была ещё одна дверь – и постучал.

– Ты что? Ты что, с ума сошёл? Что ты делаешь? – Паша стоял рядом и смотрел на меня с ужасом.

Директрисы в кабинете не оказалось. Тогда я направился в холл между двумя коридорами, где на перемене собиралось больше всего народу, влез на подоконник, встал в полный рост и как заору:

– Я требую вернуть прокладки! Требую вернуть в туалеты прокладки!

Все стали дико ржать, но многим идея понравилась, особенно парням. Они сбежались отовсюду, из разных классов, из коридоров, из туалетов, стали прыгать и кричать:

– Прокладки! Прокладки! Прокладки! Верните прокладки!

В тот же день моих родителей вызвали к директору. Меня хотели выгнать из школы, но мама убедила директора в том, что у меня переутомление, поэтому я веду себя странно.

– У тебя с головой не всё в порядке, да? – спросил Паша, когда я рассказал про психиатра.

– Я так и знал, что ты это скажешь.

Мама на меня очень злилась. Спрашивала, зачем я стал орать на всю школу про прокладки. Поскольку я не совсем понимал, что ответить, мама снова отвела меня к психиатру, которому предварительно описала ситуацию. Психиатр опять целый час со мной беседовала, потом отпустила и опять сказала маме, что я совершенно нормальный. И даже без депрессии. Просто мне надоело всего бояться. И то, что все вокруг друг друга запугивают.

Дома, забравшись в кровать, я написал сочинение на пять страниц, чтобы подробно объяснить Марине Станиславовне, какой плохой рассказ мы обсуждали на уроке. А в это время моя мама вместе с мамой одной девочки из класса написали директору заявление – попросили вернуть в туалеты прокладки. Заявление подписали многие мамы.

Я вернулся в школу. Отдал Марине Станиславовне сочинение, получил за него четвёрку и недобрый взгляд больших карих глаз. Прокладки в туалеты не вернули, но почему-то повесили много дополнительных рулонов туалетной бумаги, и в классах было объявлено, что в медкабинете есть всё необходимое. Ну а за мной временно закрепилось прозвище Психушка. Меня это, конечно, бесило. Но вообще-то ладно, пусть будет Психушка, зато мою усталость как рукой сняло.