Читать книгу Отражения в отражении - Борис Михин - Страница 6

Неприятность – как трещина на лобовом.

Пусть сейчас плохо мне.

Ну и что?

Жизнь просеивая решетом,

не найти лучшего в прожитом,

зная: будущее – шапито.

Не издав характерное «хрусть»,

не размеливается в смех грусть

и запомнится вся наизусть.

Это общеизвестно.

И пусть.

Полюбил чай пустой, травяной —

помогает мне от параной,

что кому-то я нужен.

Давно

мирозданию всё – все равно.

Крупноватая нынче тоска,

не просеять, не перетаскать.

Булькает безответно мне скайп.

И не перезвонят ведь…

Пускай.

Прошлое – не пустая руда.

Только как бы ты ни был удал,

в ней найдёшь за ударом удар.

А всё лучшее – так… ерунда.

Не могу тепла напиться —

видимо, впадаю детство.

Ворон, (как тюрьму убийца)

с высоты меня приветствуя,

закричал необычайно,

словно, в некотором роде,

для него я не начальник —

выше: Ваше благородие.

Ворон грозен, день морозен…

Что-то в мире поломалось,

если мысли, как в артрозе,

искореженные малость.

Если… если б…

В тёплом кресле

в бесполезности условий

неприятности прелестно

разлеглись, не чистя обуви.

Их бы вышвырнуть.

Но, знаешь,

хочется закончить миром

день, любовь и жизнь.

Сквозная

дырка в сердце мне планируется.

Избежав нравоучений,

холода не избегаешь,

ведь отнюдь не горяченны

за запазухою камешки.

И в какой-то из моментов

их становится настолько

много, будто монумент ты

носишь, еле душу торкая.

Так, наверно, не бывает,

да и вряд ли позже будет,

чтоб как первая – вторая,

если возраст заполуденный.

Пью очередную фото

с этажерки.

С этой жаркой

памятью случилось что-то…

Подтверждает ворон, каркая.

Не могу никак согреться.

И шипит бутылкой «Аsti»,

развлекаясь мной, как в скерцо

нотой, праздник неприятностей.

Праздник – это та же тризна,

но умалчиваем скромно.

Смерти нам хватает в жизни,

чтоб о ней всё время помнить.

Время-ветер днями вертит,

мы сжигать листву горазды:

нет ведь жизни после смерти,

как нет будущего раза.

Пепел – вот и всё, что будет.

Ну и что? Эй! Пива в залу!

Эндшпиль у судьбы паскуден, —

мы всегда об этом знали.