Читать книгу Христианство. Три тысячи лет - Диармайд Маккалох - Страница 145

Едва ли что-либо еще могло связать монашество с епископской церковью так крепко, как эта первая агиография (житие святого), написанная одним из виднейших епископов IV столетия. Кроме того, она укрепила образ египетского монашества как жизни в пустыне, в уединении – и одновременно в сообществе монахов: парадокс, заключенный и в самом слове монахос, и в блестящем изречении Афанасия, что «пустыня сделалась градом монахов».[406] Образ важный и полезный – ведь христианские города управлялись епископами: это был символ победы над градом дьявольским, над восстанием дьявола против Божьих замыслов (не говоря уж о замыслах епископов Божьих). Однако в том, что касается возникновения и развития монашества, сочинение Афанасия – в большой степени вымысел. Рассказывая историю Антония, Афанасий сознательно преувеличивает значение пустыни. Это искажение усилили последующие исторические события: когда после победы ислама (см. с. 287–292) христианство в Египте и Сирии стало маргинальной религией, монашеская жизнь и культура лучше всего сохранялись в отдаленных, пустынных монастырях – отсюда обычное выражение «отцы-пустынники», относящееся к авторам духовной литературы восточного христианства. Однако эта картина не соответствует ни христианству IV–V века, ни положению, которое занимало в нем монашество: в то время монахи в гораздо большей степени были частью повседневной городской и деревенской жизни.

Власть монахов и отшельников зависела от их репутации достойных последователей сурового героизма Антония. Монахи вдохновлялись Христовыми обетованиями блаженств (см. с. 111), однако были у них и более актуальные мотивы. Подобно сирийским аскетам, они знали, насколько ужасным мучениям подвергаются христиане в империи Сасанидов IV века – и также сознавали, что в Римской империи такие страдания более недоступны. Имперская власть Рима более не порождала мучеников – и аскеты сами подвергали себя жестоким испытаниям, чем заслуживали в глазах верующих равную с мучениками честь. Так расширялась категория святых. Египтяне и сирийцы сознательно соперничали друг с другом: Афанасий в своей биографии Антония удачно называет эту конкуренцию «благородным состязанием».[407] В течение IV века египетские отшельники и монахи прославились своими самоистязаниями: подобно атлетам, борющимся за награды, подвизались они в аскетических подвигах во славу Божью – дни и ночи проводили стоя или много лет вкушали только сырую пищу.[408] Тот же дух царил в Палестине и в Сирии, где монахи и отшельники также совершали ужасающие подвиги долготерпения и истязания своих земных тел – обитали в тесных клетях или жили в грязи. Иероним, латинский ученый, переселившийся на Восток, который пытался стать монахом, но понял, что такая жизнь не для него (см. с. 321), не без яда замечал, что сирийские монахи равно стремятся содержать свои сердца в чистоте, а тела в грязи.[409] В ответ на это сирийцы могли бы указать на те ужасные муки, что испытывали их соплеменники под властью Сасанидов (см. с. 208–209), и ответить, что они знают толк в мученичестве получше изнеженного римлянина.