Читать книгу Потерянный снег - Дмитрий Лунд - Страница 15

Я проснулся рано. Слышался иностранный говор. Это худощавый маленький марокканец сидел у входа в камеру. Сидел на столе, поставив ноги на решётку металлической, синего цвета двери. Он переговаривался со своими земляками из соседних камер. Второй марокканец, постарше, только-только поднялся с постели и отправился в туалет умываться. Телевизор беззвучно показывал утренние новости.

Я не спешил подняться с кровати: решил осмыслить всё, что произошло днём ранее. Когда я прибыл в Болонью, меня, можно сказать, тут же арестовали. Вследствие этого я нахожусь здесь – тюрьма общего заключения города Болоньи – «Доцца». Я помню лицо того полицейского, который проводил меня взглядом, полным сожаления, до того поворота коридора, за которым я скрылся на долгие месяцы. Он не сказал ни слова, просто смотрел, как я, ни черта не понимавший пацан, пытался сообразить, где я и что мне делать.

После того как я расстался с моими «поимщиками», меня завели в комнату, где меня ждал самый что ни на есть эмоциональный сопровождавший театральной жестикуляцией каждое слово итальянец в тёмно-синей униформе.

– I-ta-lia-no! Lo capisci o no?7

Я развёл руками, мол, ты хоть весь наизнанку вывернись – я не понимаю.

Охранник, осознав, что мои знания итальянского равны нулю, перешёл на язык жестов. Он попросил меня снять обувь, пальто, футболку, попеременно ощупывая и тщательно проверяя получаемые от меня вещи. Он зашуршал своими одноразовыми перчатками, изучая мои туфли, после чего принялся теми же перчатками лазить у меня в волосах. Я невольно сморщился. В итоге я оказался без штанов, а это означало, что, как я позже узнал, типичная проверка для всех заключённых подошла к своей самой унизительной стадии. Её нужно проходить регулярно после свиданий с родственниками и после выездов за пределы тюрьмы (судебные процессы, как правило). Видите ли, руководство тюрьмы должно быть уверено, что никакое оружие или наркотики не окажутся по ту сторону стен. Со временем у меня это перестало вызывать трудности, но в первый раз мне это показалось более чем унизительным. Нужно раздеться догола, повернувшись спиной к охраннику, присесть так, чтобы у проверяющего не осталось сомнений, что ты у себя не запрятал кое-где ни наркоту, ни холодное оружие. Хотя и то, и другое у заключённых, разумеется, оказывалось в наличии. И кокаин, и героин, и гашиш.

Когда я закончил с «приседаниями», мне позволили одеться. После чего мне вручили мою поклажу, добавив к ней столовые приборы: вилку, ложку, пластиковый стакан, металлическую миску. А также мне выдали постельное бельё и одеяло. Затем меня провели коридорами через несколько дверей, одни из которых открывались только пультом управления.

– Prego8, – передо мной отворили одну из маленьких трёхместных камер. Я зашёл в темноту: было поздно, все спали. Я положил мешок на первую попавшуюся мне табуретку, и за спиной грохнула металлом тяжёлая дверь.

– Ehi, vuoi fumare?9 – обратился ко мне маленький, арабской внешности парень, протягивая самодельную сигарету с табаком со второго этажа кровати.

– А?

– Smoke?10

– No, no, thank you11. – Я принялся в потёмках стелить постель. Марокканец же сместился из-под желтоватого света коридорных ламп и растворился в темноте. Тот самый марокканец, что сейчас сидел у двери.

Поднявшись с постели, я поздоровался с обоими:

– Good morning!

– Buongiorno12, – ответил второй марокканец, что был лет на 20 старше первого.

– Morning, – отозвался, улыбаясь, парень, – I English little, little, – пояснил он. Не нужно было быть врачом, чтобы заметить его нездоровый цвет лица: скорее всего, у него проблемы с печенью.

Мы провели первый день, знакомясь друг с другом, как могли. Пришлось применить все свои актёрские способности и фантазию. Думаю, если б среди нас оказался глухой, он бы смог полноценно участвовать в беседе – так уж мы старались быть понятыми. Оба марокканца, несмотря на неприветливую внешность, оказались добрыми, простыми людьми. Я понял, что с соседями мне повезло. Я не имел понятия, что это только начало, что моя фортуна ещё должна будет проявить себя. На протяжении моего пути в темноте чей-то свет будет непрестанно сопровождать меня.

Мы проболтали допоздна. «Доцца» изначально была сконструирована как тюрьма строгого режима. Поэтому камеры по площади очень маленькие. В них более-менее комфортно чувствуют себя два человека, но никак не три. С одной стороны камеры одна койка, с другой – двухэтажная. Эту скромную площадь, кроме кроватей, занимают три массивные тумбочки. А также стол и две табуретки. Периметр камеры имеет форму трапеции, а не прямоугольника, так как определённый кусок камеры себе урвал туалет. В туалете: унитаз, раковина для мытья рук и лица и раковина для мытья ног, которая в подавляющем большинстве камер используется в качестве холодильника. Туда помещается ведёрко или тазик, он заполняется холодной водой, и каждый в меру своей изобретательности придумывает, как поддерживать воду всегда холодной. Как правило, просто никогда не закрывая до конца кран. И наша камера не была исключением: в тазике плавали две упаковки сосисок.

Единственным способом сообщения с внешним миром был телевизор, встроенный в стену над входной дверью. На противоположной от двери стороне расположилось огромное окно, разумеется, с решёткой. Вид из нашего окна оставлял желать лучшего: зелёный газон и серая стена, увенчанная проволокой и шипами.

Я разглядывал смотровую башню, в которой прохаживался итальянец с автоматом. Марокканцы, утомлённые после нескольких часов общения на языке глухонемых, смотрели в маленький телевизор. Тот, что был помоложе, закурил табак. Он выдыхал никотиновый дым, который едким туманом расползался по тюремной камере. Лёгкий сквозняк уносил серые облачка дыма куда-то в коридор, точно как река времени уносила мой первый день в этом мире. В мире, который некогда мне казался таким далёким.