Читать книгу Потерянный снег - Дмитрий Лунд - Страница 28

Был уже август.

Наручники сняли только при входе в зал заседания. Меня устроили на стуле у стены рядом с моей переводчицей, пожилой молдаванкой. Напротив нас был длинный стол. На одном конце – мой адвокат, на другом – три женщины-судьи.

Одна из них сначала представила моё дело. После чего адвокат приступил к своему монологу. И я впервые имел возможность увидеть его в деле. Переводчица периодически наклонялась ко мне, нашептывая слова, не вдаваясь в детали, обобщая. Я не выдержал и сказал ей, что я и так всё понимаю.

– Сейчас твой адвокат тебя защищает. Он очень умело говорит. Он у тебя хороший.

– Знаю.

Я действительно знал.

Когда я вернулся из суда, то застал Элтона, ставившего крестик на недавно початом листке календаря. Он уже успел на следующую неделю назначить амнистию, над чем его земляк Саймир постоянно подтрунивал. Элтон наивно надеялся, что правительство именно так и решит проблему с переполненными тюрьмами.

Что касается климата в камере, всё было отлично. Элтон в итоге перешёл ко мне, а затем к нам определили ещё одного приличного по всем фронтам албанца Саймира. Мы все отлично ладили, и все были при деньгах, так что полки и шкафы были набиты битком. Саймир был солидным зрелым мужчиной 38 лет, женат, отец маленького сына. По нему вообще не скажешь, что он преступник. С моим другом же дело обстояло иначе. Он был физически вполне похож на чёрта, хотя скорее на сатира из греческих мифов: молодой, но уже с плешью, густо покрытый вьющимися тёмно-рыжими волосами, бреясь, он оставлял себе маленькую козлиную бородку. Как и персонаж греческих мифов и легенд, он был крайне неравнодушен к женскому полу – со временем вся стенка над его койкой покрылась постерами из эротических журналов. И при таком внешнем виде я в нём чувствовал много светлого. Элтон знал немного английский, и мы друг другу помогали ещё и в совершенствовании языков. Я ему – с английским, он мне – с итальянским. «Грёбаный русский» он называл меня в шутку. «Эй, грёбаный русский, хватит валяться в постели и смотреть эротические сны. Слезай, пошли, пройдёмся» или «я тут тебя послушал, но всё равно не пойму: так ты эстонец или всё-таки грёбаный русский?» – и он заливался хохотом. Иногда меня эта манера общаться раздражала, но на самом деле он мне очень помог в этот трудный период моей жизни.

– Oh, Dima, vieni qua!31 Смотри, из камеры напротив увели румына с респиратором на лице. Говорят, у него туберкулёз. Вот дерьмо! Это хороший парень, я с ним часто общался.

Я театрально сглотнул: только туберкулёза мне не хватало. Элтон нервно почесал щетину на горле.

– Лунд! Почта! – Перед дверью оказался охранник. Он вскрыл конверт, который был очень увесистым, проверил содержимое, взглянув краем глаза на фотографии, и вручил его мне.

– А ты помнишь, как той ночью к нам в секцию спидозного привели? – Элтон вернулся к своей кровати, чтобы оставить меня наедине с моим посланием из дома.

– Ну, помню: скелет, обтянутый кожей. Флорин ещё взбунтовался и уговорил бригадира не размещать больного с ним в одной камере. Ну чего он испугался? Там же только от контакта с кровью риск появляется.

– Скажи, а ты сам бы хотел с таким в одной камере оказаться?

– Нет.

– Ну, вот видишь. А этот Марио…

– Что с ним?

Марио был единственным открытым геем в нашей секции. Ему был четвёртый десяток, но выглядел он как мальчик лет 20-ти. Жена у него была, как мне рассказывали те, кто ходил параллельно с ним на свиданки, безумно красивой. У них уже была дочурка.

– Да выпала мне удача лицезреть, как он сегодня облепил этого страшного, как демон, цыгана. Ну, этого, с обвисшим пузом, с ногтями на мизинцах по 6 сантиметров. Фу, гадость какая. Кстати, этот шалун, Марио, уже успел тебя потрогать, а? – Элтон легкомысленно засмеялся. – Ладно, извини, Дима, вижу, у тебя есть занятие поинтересней.

Я погрузился в чтение письма.

«Дима, привет.

Наконец-то я добралась дома до компьютера, чтобы написать тебе письмо. Извини, что долго не писала. В этом письме посылаю тебе кучу фотографий. Подумала, что тебе будет приятно вспомнить наш район, поэтому там есть часть фоток про наши места. Ты там часто прогуливался в лучшие для нас времена.

Расскажу тебе, как мы ездили на юг Эстонии. Наши друзья решили нам показать красивое побережье, где они были на рыбалке в предыдущий раз. Ну, вот… собрались мы и поехали. Всё, что мы там делали два дня, это постоянно купались, ели-пили и созерцали красоту природы. Прямо перед нашей машиной как-то по лесной дороге выскочили олени. В общем, я дала себе слово обязательно ещё раз туда съездить.

Про Питер даже не хочется писать. Ехали мы туда на автобусе… Поспать нормально никак не получалось… Сам город огромный и очень красивый, очень… Огромные просторы, история на каждой улице. Но и обман на каждом шагу, везде с тебя хотят взять деньги, всё время чувствуешь внутреннее напряжение. Посылаю тебе фотки и из Санкт-Петербурга.

В конверте ты также найдёшь фотку Миши. Там он с грозным видом и с автоматом в руках. Будет кто обижать – можешь им эту фотографию показать. Но, конечно, никому не говори, что автомат игрушечный. Ладно, это я шучу так.

Вот, собственно, все новости. Планирую приехать к тебе. Напиши, что тебе привезти. Времени очень не хватает. Сейчас уже ночь – 3 часа. Буду заканчивать. Привет тебе от всех. Теперь письма буду писать почаще. Очень по тебе тоскую. Очень жестокая плата за ошибку, которую ты совершил. Иногда занимаюсь своими делами, и как нахлынет – потом долго не могу перестать плакать. Ну, ладно… не буду сентиментальничать. Целую тебя.

Твоя мама

Держись, сынок».

Вечером я зашёл в гости к моим сенегальским приятелям Тити и Бубе.

Оба говорили по-итальянски, французски и английски. Оба были молодые и жизнерадостные. Тити был более комичный, сутулый, долговязый, с африканскими кудрями. Косил под растамана. Был одним из тех, у кого постоянно висят штаны ниже пояса. Из-за такого образа над ним часто подшучивали. Как-то он высунул лицо в окно, чтобы с кем-то поговорить на улице. «Тити, ты хотя бы улыбнись, что ли, а то не видно, есть ты там или нет!» – крикнули ему снизу. Буба имел более правильные черты, прилично одевался и был уже папой. Имел сдержанные манеры и более хитрые глаза. Долго жил во Франции и жалел, что сунулся в Италию. Оба сидели за хранение и распространение наркотиков. В итальянских тюрьмах африканцев из чёрной части континента содержится немало. В основном это более низкорослые, с коричневатым оттенком кожи нигерийцы, ну и вытянутые чёрные выходцы из Сенегала.

– You imagine?! The guard said: vuoi farti la doccia, negro?32 – не находил себе покоя Тити.

– Я взял табуретку и ответил ему: да, да, открывай дверь, ублюдок. – Тити, стоя со стулом в руках, максимально точно изображал произошедшую ситуацию.

– Ну, он же потом извинился. Ты хочешь, чтобы они тут все такие образованные были? Ну, он же не со злобы, наверное.

– Нет-нет, вот его коллега ему всё объяснил. Вот тот кудрявый полицейский – он к нам уважительней относится.

– Ой, а это у вас тут нового привели? Salve!33 – я поздоровался с длинноволосым мужчиной за 40. Это был итальянец.

– Ciao. Mi chiamo Franco. Piacere34. – В его голосе и движениях проявлялись усталость от прожитых лет, пресыщенность жизнью. Говорил он почти бесстрастно, его душа безнадёжно атрофировалась, разочаровалась в жизни.

– Ой, ребята, я тут был ещё в конце 80-ых, в «Доцце».

И он начал свой длинный рассказ о том, как он был одним из первых, что поехали в Южную Америку за кокаином. Рассказывал о первых временах, когда тяжёлые наркотики только начали распространяться по Италии. Когда ещё никто не знал толком об их побочном эффекте.