Читать книгу Образы войны в исторических представлениях англичан позднего Средневековья - Е. В. Калмыкова - Страница 17

Организация публичных праздников и шествий в Средние века являлась одним из самых эффективных способов воздействия на общественное сознание. Часть таких тщательно продуманных и искусно организованных мероприятий предназначалась для узкого круга придворных и ограниченного числа гостей. В январе 1344 г. во время турнира, на который были приглашены лучшие рыцари и благороднейшие дамы королевства, Эдуард III поклялся на Библии возродить Круглый стол легендарного короля Артура.[556] Вскоре в Виндзоре, в замке, основанном, по преданию, самим Артуром, был установлен Круглый стол Эдуарда III, за которым могли сидеть триста рыцарей.[557] Для ежегодных собраний был избран праздник Пятидесятницы, часто упоминаемый в легендах о рыцарях Круглого стола.[558] Вне всякого сомнения, Эдуард III стремился к тому, чтобы его имя прочно ассоциировалось с именем прославленного короля. Настойчивое желание Эдуарда III предстать в роли наследника короля Артура было тесно связано с проводимой им внешней политикой, ведь, согласно преданию, Артур был не только одним из самых великих христианских рыцарей, но и могущественнейшим королем, подчинившим себе всю Британию и значительную часть Франции.

Сама идея обращения к образу короля Артура не принадлежала Эдуарду III. Его дед, Эдуард I, также воевавший с Шотландией и Францией, торжественно перезахоронил обнаруженные еще в 1191 г. в монастыре Гластонбери останки великого предка и приказал соорудить над ними мраморное надгробие в виде креста.[559] В правление этого монарха устраивались пышные «празднества Круглого стола», организованные либо самим королем (например, в 1299 г. по случаю его бракосочетания с сестрой Филиппа IV), или для него кем-то из приближенных. Во время этих праздников все участники играли определенные роли; естественно, роль короля Артура неизменно исполнял сам Эдуард I.[560]

При Эдуарде III культ короля Артура стал настоящей правительственной программой. Решив не ограничиваться воссозданием братства Круглого стола, которое должно было объединить триста лучших английских рыцарей, 23 апреля 1348 г., в День св. Георгия, Эдуард III основал особый рыцарский орден – Орден св. Георгия, или общество Подвязки, в который вошло, помимо государя, двадцать пять лучших рыцарей королевства. Выбор св. Георгия в качестве покровителя ордена не был случаен в условиях ведения постоянных войн. В предыдущей главе я упоминала о легенде, связанной с названием ордена, согласно которой в 1347 г. во время бала король подобрал оброненную его фавориткой синюю бархатную подвязку. Услышав смех придворных за спиной, Эдуард заметил: «Honi soit qui mal y pense» («Пусть стыдится тот, кто плохо подумает об этом»). Через год эти слова стали девизом нового ордена.

Первоначально орден Подвязки объединял лучших рыцарей, прославившихся своей доблестью, со временем этой чести стали удостаиваться только самые знатные лорды. Для каждого из придворных право носить подвязку – шитый синим бархатом миниатюрный пояс с вытканным серебром девизом, который застегивали под левым коленом, – стало одним из самых заветных желаний. Высокий статус члена ордена должна была подчеркивать соответствующая парадная одежда, также украшавшаяся геральдическими изображениями подвязки. Особый интерес у историков вызывает синий цвет мантии (по всей видимости, Эдуард III заимствовал идею мантии у рыцарей ордена госпитальеров), который более подходил духовенству или бедным мирянам, чем знатным рыцарям,[561] тем более что цветами патрона ордена, св. Георгия, были белый и красный. Возможно, что лазурный цвет был взят с герба Франции, на корону которой претендовал Эдуард III. Сперва подбитые горностаем мантии шили из синей шерсти, с середины XV в. стали использовать бархат, подбитый белой камчатной тканью (еще позже – белым атласом). Кроме мантии, члены ордена обычно носили плащ с капюшоном, который мог быть синим, белым или алым. Костюм кавалера завершала цепь с изображением святого патрона ордена – св. Георгия, побивающего дракона.

С самого начала орден Подвязки, как и воссозданный Круглый стол, задумывалось как рыцарское братство, в которое могут быть приняты достойные христианские воины, независимо от их подданства. Последнее обстоятельство не только способствовало повышению престижа ордена в христианском мире, но также укрепляло на личном уровне союзнические отношения английских королей с иностранными государями и рыцарями. Уже при Эдуарде III Подвязку получали не только англичане и гасконцы или служившие в английском войске иностранцы (такие, как Уолтер де Мэнни[562] или Франк ван Халлен), но и бывшие противники, которых английский король пожелал видеть среди своих союзников.

Среди последних можно упомянуть Ангеррана де Куси, оказавшегося при английском дворе в качестве одного из сорока заложников выкупа Иоанна II. В Лондоне сеньор де Куси покорил сердце старшей дочери Эдуарда III Изабеллы. В 1365 г., женившись на английской принцессе, он стал кавалером ордена Подвязки, а через три года – графом Бедфордом. Поскольку устав запрещал кавалерам ордена предпринимать что-либо против суверена (Souverain – официальный французский титул главы ордена), то есть короля Англии, а также сражаться друг с другом (например, если два члена ордена подписывали наемнические контракты с воюющими противниками, устав предписывал тому, чей контракт был подписан последним, отказаться от дальнейшей службы), Ангерран де Куси решил вернуться к войне против Англии лишь после смерти короля Эдуарда. В 1377 г. он был назначен маршалом Франции, а после смерти Дюгеклена ему предложили должность коннетабля, от которой он отказался в пользу Оливье де Клиссона.

Как правило, иностранных членов ордена было немного (от двух до шести), исключением явилось правление коронованного английской и французской коронами Генриха VI, при котором их число достигло трети. За всю историю ордена среди удостоившихся Подвязки иностранцев доминировали императоры, короли и принцы крови (кроме королей Франции, Наварры и Шотландии – извечных врагов Англии – суверены всех остальных стран Западной Европы хотя бы раз побывали членами ордена), реже в орден принимались бароны, простые же рыцари – почти никогда. Сразу после избрания новому члену ордена посылалась подвязка, как главный знак отличия, иностранцы также получали мантию и копию статутов ордена. Избрание англичан в члены ордена воспринималось как очевидная честь, не предполагающая возражения с их стороны, а посему не требующая согласия со стороны удостоившихся ее. Иностранцы же должны были в течение четырех месяцев подтвердить свое желание примкнуть к рыцарскому союзу. Так, промедление герцога Бургундии Филиппа Доброго с изъявлением согласия было трактовано остальными членами ордена как отказ присоединиться к ним.

Куртуазные игры – многочисленные рыцарские турниры и балы, собрания рыцарей за Круглым столом и столь притягательный орден Подвязки (на ежегодные праздники которого приглашались также и дамы) – подталкивали молодых придворных вступить на путь славы, приняв участие в одной из королевских военных кампаний. Автор написанной около 1346 г. поэмы, озаглавленной «Клятва цапли»,[563] рассказывает о том, как английские рыцари, присутствовавшие на пиру у короля Эдуарда, вслед за своим сеньором приносили клятву принять участие в войне против «узурпатора» французского престола (так англичане именовали короля Франции Филиппа Валуа) ради защиты справедливости и божественного закона. Один из героев поэмы, граф Солсбери (жена которого, возможно, стала героиней истории с подвязкой), прежде чем отправиться во Францию, попросил свою возлюбленную, дочь графа Дерби, закрыть ему правый глаз, пообещав не открывать его, пока он не сразится с войском Филиппа Валуа.[564] В свою очередь, его дама поклялась не выходить замуж, пока не вернется ее рыцарь. Уолтер де Мэнни поклялся Пресвятой Деве хранить молчание до тех пор, пока не возьмет штурмом французский город. Другие рыцари и прелаты также принесли красивые обеты, обещая над птицей послужить своему государю и сокрушить его врагов. Последней была клятва королевы Филиппы, пообещавшей, несмотря на беременность, разделить с мужем тяготы военного похода. Разумеется, поэма «Клятва цапли» – всего лишь литературное произведение, но оно было написано в соответствии со вкусами публики того времени, желавшей, чтобы куртуазностью и доблестью современники не уступали героям рыцарских романов. Позднее, примерно в 60–70 гг. XIV в., краткий прозаический пересказ этой поэмы был вставлен в «Анонимную бернскую хронику».[565] Жан Ле Бель и Жан Фруассар в своих сочинениях также упоминают о молодых английских рыцарях, которые, следуя принятым обетам, носили черную повязку, закрывающую один глаз, до тех пор, пока не совершали рыцарского подвига на континенте.[566]

Рассказы хронистов иллюстрируют то, как действует механизм средневековой пропаганды: эпизод поэмы становится примером для практического подражания, после чего он получает «окончательное закрепление» в исторических текстах авторитетных авторов, вдохновляя на аналогичные поступки рыцарей следующего поколения. Говоря это, я вовсе не утверждаю, что обет закрыть глаз до свершения подвига или аналогичные ему рыцарские обязательства были порождением фантазии авторов литературных сочинений, но я полагаю, что куртуазная литература сыграла огромную роль в популяризации подобных жестов. Подражая героям модных романов артуровского цикла или уподобленным литературным топосам поступкам современников, английские рыцари жаждали свершения великих подвигов во имя благородной цели, которые могли бы принести им почет и славу. Король Эдуард предложил двору красивую игру, ориентированную на подражание героям рыцарских романов. Трудно судить, насколько серьезно сам король и его придворные собирались следовать кодексу чести героев романов. Однако в любом случае, поскольку инициатива игры в куртуазность исходила от самого короля, вряд ли можно сомневаться в том, что соблюдение определенных правил поведения при дворе являлось не только модой, но и обязанностью.

Если придворные праздники и турниры были ориентированы на весьма узкий круг потребителей, то общественные празднества задействовали гораздо большее количество участников и зрителей. Из публичных торжеств наибольшей пропагандистской направленностью обладали триумфальные въезды королей-победителей (или их наследников) в города (в первую очередь в столицу) после удачного завершения военных кампаний или же по случаю какого-нибудь иного знаменательного события. Эти празднества упоминаются почти во всех хрониках. Некоторые авторы, не ограничиваясь простым сообщением о состоявшемся торжестве, педантично описывают все элементы праздника.

Один из самых пышных и роскошно оформленных триумфов был организован муниципалитетом Лондона после первой континентальной кампании Генриха V. Анонимный капеллан короля сообщает, что после победы при Азенкуре этого «самого любимого и дорогого государя» («amantissimi et desideratissimi principis») вышло встречать все население столицы. Хронист подробно повествует обо всех этапах праздничного шествия – начиная от встречи короля мэром и двадцатью четырьмя олдерменами в Блэкхите и заканчивая въездом в Вестминстер. Весь путь был украшен аллегорическими фигурами. По обеим сторонам от Лондонского моста были воздвигнуты две колонны, выкрашенные под белый мрамор и зеленый порфир, на вершине одной из них стояла антилопа (геральдический символ Генриха V), поддерживающая королевский герб, другую венчал лев, держащий в правой лапе развернутый королевский штандарт. Неподалеку под драгоценным балдахином находилась статуя св. Георгия, в правой руке которого был меч, а в левой – свиток со словами «Единому Богу честь и слава» [1 Тим. 1:17]. Изображающие ангелов маленькие мальчики (одетые в белое, с покрытыми золотой краской лицами) при приближении короля восклицали: «Благословен Грядущий во имя Господне». Башня в районе Корнхилла была задрапирована темно-красной тканью, концы которой расходились наподобие шатра. Саму башню украшали гербы св. Георгия, св. Эдуарда и св. Эдмунда, в центральной ее части размещались личные гербы Генриха и герб Англии. Возле башни короля поджидали костюмированные пророки, которые в нужный момент выпустили стаю птиц, а потом запели: «Пойте Господу песнь новую» – слова псалтыри, перекликающиеся с пророчеством Исаии о грядущем Спасителе [Ис. 12:5; Пс. 98:1; 149:1].[567] Далее процессия проследовала к башне у входа в Чипсайд, задрапированной зеленой тканью и украшенной гербом Лондона. Возле нее короля приветствовали апостолы, вместе с двенадцатью предшественниками Генриха на английском престоле и английскими святыми (к одеждам всех были прикреплены таблички с именами), которые также пели торжественный гимн («Спаси нас и прильнувших к нам»). Они преподнесли Генриху вина и хлеба, как это сделал царь Салема Мельхиседек для Авраама [Быт. 14:18]. Крест королевы Элеоноры, воздвигнутый в Чипсайде скорбящим по ней Эдуардом I, не был виден, поскольку его загораживал искусно возведенный и тщательно разрисованный (словно бы сложенный из мрамора, зеленой и красной яшмы) замок, украшенный башнями (на самой высокой из них размещались гербы св. Георгия и короля Генриха), бастионами, арками, лестницами и валами, достигающими высоты в полтора копья. Над двумя арками замка, под которыми свободно могли проходить или проезжать люди, была укреплена надпись: «Славное возвещается о тебе, град Божий!» [Пс. 86:3]. Рядом с замком одетые в белое прекрасные молодые девушки танцевали для короля и пели (уже по-английски): «Добро пожаловать, Генрих V, король Англии и Франции». Ка к замечает анонимный автор, это приветствие дев рождало у зрителей ассоциации с Давидом, сразившим Голиафа. На всех возвышениях замка размещались мальчики, символизирующие воинство ангелов и архангелов, которые не только пели молебен: «Тебя, Бога, славим», но и осыпали короля, когда он проезжал под аркой, дождем золотых монет. Дальнейший путь до собора Св. Павла был украшен постаментами, на которых под балдахинами стояли прекрасные девы в лавровых венках с золотыми чашами в руках. Когда король проезжал мимо них, они осыпали его золотыми листьями. Кроме лиц, непосредственно задействованных при подготовке торжеств (помимо актеров были еще и многочисленные мастера, изготовлявшие костюмы и декорации), длинную процессию (молодой король шествовал не один, его сопровождали многочисленные приближенные и знатные пленники) могли наблюдать целые толпы народа – анонимный автор отметил давку на улицах, а также бесчисленных зрителей, которым посчастливилось заполучить местечко возле окон. После торжественного богослужения в честь одержанной победы и благополучного возвращения королевский кортеж прошествовал в Вестминстерский дворец.[568]