Читать книгу Образы войны в исторических представлениях англичан позднего Средневековья - Е. В. Калмыкова - Страница 6

Начиная с XIII в. граничившие с французским юго-западом страны Пиренейского полуострова регулярно оказывались вовлеченными в англофранцузские противоречия. Еще в 1176 г. Генрих II Плантагенет, в поисках союза и поддержки у короля Кастилии Альфонсо VIII Благородного, выдал за него замуж свою дочь Элеонору, пообещав в качестве ее приданого герцогство Гиень. В 1204 г., после смерти Алиеноры Аквитанской, Альфонсо попытался захватить обещанное герцогство силой. Однако в этой войне удача сопутствовала английской стороне: Гасконь оказалась единственным континентальным владением Плантагенетов, которое младшему сыну Генриха II Иоанну Безземельному в конце концов удалось отстоять. В 1252 г., взойдя на престол Кастилии, Альфонсо X выдвинул притязания на наследство прабабки Алиеноры. О давних правах на Гиень Альфонсо Мудрый вспомнил не случайно, ибо в тот момент обстоятельства как никогда благоприятствовали соперникам английской короны: уже несколько лет гасконцы оказывали решительное сопротивление власти Генриха III и королевского наместника Симона де Монфора. Впрочем, и на этот раз победа осталась за английским королем. Без особого труда послам Генриха, епископу Бата и аббату Беверли, удалось отговорить короля Кастилии от союза с мятежными гасконцами. Мирный договор между Англией и Кастилией, по условиям которого Альфонсо X от своего имени и от имени своих преемников навсегда отрекался от каких-либо прав на Гасконь, был скреплен браком наследника английской короны принца Эдуарда и сестры кастильского короля Элеоноры.

Близкие родственные связи объединяли Кастилию не только с Англией, но и с Францией. Дочь Альфонсо VIII и Элеоноры Плантагенет Бланка Кастильская была регентшей Франции и матерью Людовика IX Святого. Помимо родственных чувств у кастильских королей были и другие основания для поиска союза с Францией. В 1284 г. Филиппу IV Красивому удалось благодаря браку с Жанной Наваррской присоединить к своим владениям это пиренейское королевство. Стремясь упрочить свои позиции на полуострове, французский король стал оказывать военную поддержку Кастилии в ее борьбе против Арагона. Союзный договор между двумя королевствами был подписан в 1288 г. Вскоре Филипп IV смог воспользоваться реальными плодами этого договора: во время англо-французской войны 1294–1302 гг. кастильские пираты регулярно нападали на английские и гасконские суда.

Данный краткий экскурс в историю англо-кастильских отношений XII–XIII вв. приводится главным образом в информативных целях, по скольку в сознании хронистов эти события никак не были связаны с пиренейскими экспедициями английских принцев, предпринимавшимися во второй половине XIV в.

В 1362 г. Эдуард III заключил союзный договор с королем Кастилии и Леона Педро I.[170] Педро, прозванный современниками Жестоким, испытывал в тот момент серьезные внутриполитические трудности: недовольные королевской политикой светские и духовные феодалы, поддержанные рядом городов, подняли мятеж, избрав своим лидером незаконнорожденного брата короля Энрике Трастамарского.[171] Территориальный конфликт с Арагоном усугублял положение короля. В сложившейся ситуации Педро I обратился за помощью к Англии, владевшей пограничным с Кастилией французским юго-западом. Однако приверженцы дома Валуа также действовали активно. Угроза утраты позиций на Пиренейском полуострове заставила Карла V поддержать претензии на престол Кастилии и Леона Энрике Трастамарского. В 1365 г. на помощь последнему была направлена армия во главе с прославленным полководцем, будущим коннетаблем Франции, Бертраном Дюгекленом. Тем самым Карл V решал одновременно две задачи: укрепление позиций на Пиренейском полуострове и освобождение Франции от наводнивших ее отрядов разбойников-бригандов, поскольку именно они составляли основу посланного за Пиренеи войска.[172]

Во французских исторических сочинениях, в первую очередь в произведениях близких по жанру к chanson de geste, избавление Франции от разбойничьих отрядов трактуется как один из основных подвигов великого коннетабля. В английской литературе это же деяние преподносится с совершенно другим акцентом: если для французов Дюгеклен представал Гераклом, вычистившим авгиевы конюшни, то для англичан он был лицемерным Эврисфеем. По версии анонимного герольда из свиты знаменитого английского военачальника сэра Джона Чандоса, воспевшего в длинной поэме подвиги Черного принца, своего патрона и других доблестных английских рыцарей, в Испанию Бертран Дюгеклен проник хитростью: он отправил письмо королю Педро I, в котором уверял его, что собирается заключить мир между Кастилией и Арагоном, а также сразиться с неверными во главе крестоносного войска. «Доверчивый король» сам открыл перевал, и воины крупнейшего в то время объединения бригандов – Великой компании:

Педро I решил отомстить обидчикам, вероломно обманувшим его, и изгнать их из страны, но он сам, как опять-таки сказано в сочинении герольда Чандоса, был вынужден бежать из Кастилии из-за «большого неповиновения» («par la grant desloialte») своих подданных.[174] Все его родственники оставили его, более того:

В написанной вскоре после завершения испанской кампании анонимной латинской поэме рассказывается о том, что Энрике – «бастард неблагородный» – захватил испанский престол обманом, втершись в доверие к королю Педро: он долгое время выдавал себя за друга короля, «скрывая враждебность», но потом, улучив момент и воспользовавшись мятежом подданных, обманул его, объявив больным и неспособным к управлению королевством.[176] По версии большинства англичан, отобрав трон у законного короля, Энрике обрек его на изгнание из его собственной страны: Педро I был вынужден спасаться бегством вместе с семьей, правда, прихватив с собой и королевские драгоценности.[177] Но как бы ни описывалось свержение короля Педро с престола, многие хронисты и поэты отмечают, что этому способствовало вторжение армии Бертрана Дюгеклена (Джон Капгрейв сообщает, что король бежал в Гасконь сразу же, как только «услышал о приближении» Великой компании[178]), которое произошло по наущению короля Франции, а также при «поддержке и благосклонности папы».[179] Успехи французов на Пиренеях не могли не беспокоить англичан, находящихся в союзе с Педро I. Эдуард III не только предоставил «законному» королю Леона и Кастилии большой заем, но и отправил ему на помощь во главе английского войска своих сыновей Черного принца и Джона Гонта.

Ввод английских войск на Пиренейский полуостров должен был выглядеть в глазах подданных короля Эдуарда, его союзников, папы Урбана V и всего христианского мира (так же как и в случае начала англо-французской войны) как легитимная и справедливая акция, как защита бесспорных прав единственного законного короля Кастилии и Леона. Впрочем, на этот раз оправдать начало войны против Энрике Трастамарского было гораздо проще, чем доказать обоснованность претензий английского короля на корону Франции, поскольку никакой закон не мог оправдать свержение рожденного в освященном Церковью браке и уже коронованного монарха Педро I его братом-бастардом.

Герольд Чандоса, автор самого подробного рассказа об испанском походе Черного принца, в деталях повествует о скитаниях свергнутого короля, не забывая добавить, что его покинули все друзья и родственники.[180] По версии этого поэта, однажды один из немногих оставшихся верным законному королю приближенных, Фердинанд де Кастро, напомнил своему сеньору о старом союзе и дружбе с королем Англии – «самым благородным и могущественным королем со времен короля Артура».[181] И почти уже отчаявшийся король решился на последнюю попытку – он обратился за помощью к старшему сыну короля Англии Эдуарду, ибо

Король Педро был уверен в том, что, если принц согласится оказать ему помощь, он еще «до конца года» вновь обретет свое королевство. При этом, по мнению поэта, король надеялся на согласие Черного принца в расчете на благородство последнего, не позволяющее ему бросить в беде того, кто нуждается в поддержке в борьбе за истину.[183] Придя к этому решению, Педро I немедленно отправил принцу Эдуарду письмо, а вскоре и сам предстал перед ним, «слезно умоляя» о помощи.[184] Этот бесспорно очень важный для оправдания вторжения англичан в Кастилию момент обращения к Черному принцу законного государя приводится во всех хрониках.[185] «Кроткие» мольбы короля тронули сердце принца, который пообещал немедленно оказать помощь, если, конечно, сможет получить согласие своего отца, короля Англии. Поэтому он сразу же, «слезам родственника сострадая чрезмерно», отправил своего брата, Джона Гонта. герцога Ланкастерского, с письмом к отцу, испрашивая у него разрешение оказать помощь несчастному Педро.[186]

Уолтер Питербороский, цистерцианец из аббатства Ревсби, вероятный участник испанского похода в свите Джона Гонта, написал после возвращения в Англию поэму, в которой испанская кампания приобретает вид трогательной и романтической истории о братских чувствах, благородстве, рыцарских доблестях и, в заключение, победе добра и правды над злом и ложью. В прологе автор повествует о том, что военные действия на Пиренейском полуострове были междоусобной войной братьев, которую вели три бастарда: Энрике, Телло и Санчо – сыновья Леоноры де Гусман, объединившиеся против трех легитимных братьев: короля Педро I, Эдуарда, принца Уэльского, и Джона Гонта. Последние, хотя и не были братьями по крови, «союзы заключили, себя с братьями сравнили, / Отныне подтвердили, что трое словно один будут».[187] Другие историографы середины XIV в., также желая подчеркнуть основания, имевшиеся у короля Эдуарда для вмешательства во внутренние дела Кастилии, вспоминают о существовании родственных связей между английским и кастильским королевскими домами. Джон из Рединга и аноним из Кентербери упоминают о том, что Эдуард I был женат на кастильской принцессе Элеоноре.[188] А анонимный монах из аббатства Девы Марии в Йорке полагал, что апелляция короля Педро к родственным чувствам Черного принца была вызвана тем, что, будучи инфантом, Педро был женат на дочери короля Эдуарда III, умершей в 1348 г. во время эпидемии Черной смерти.[189]

Любопытно выяснить, стремились ли английские хронисты изобразить желание Черного принца помочь попавшему в беду кузену как бескорыстное? Оказавшись в тяжелейшей ситуации, Педро I сделал принцу Эдуарду весьма щедрое предложение, обещая в случае успеха кампании не только компенсацию расходов, но также территориальные уступки и денежное вознаграждение.[190] Однако большинство историографов, экстраполируя знание о том, что принцу ничего не удалось получить от короля Педро, всячески стремились подчеркнуть бескорыстие наследника короля Эдуарда, который из-за своего благородного порыва оказался впоследствии в весьма затруднительном положении. При этом авторов можно разделить на две группы: на тех, кто вообще не упоминает о деньгах, обращая внимание только на желание принца оказать помощь несчастному королю, и на тех, которые сообщают об «обмане» со стороны Педро I. Так, превознося благородный порыв Черного принца сделать все возможное для оказания братской помощи попавшему в беду королю Педро, Томас Уолсингем рассказывает, что принцу Эдуарду пришлось пожертвовать собственной золотой и серебряной посудой, чтобы из них отчеканить монеты для расплаты с наемниками, «главным образом из Великой Компании, которую он пригласил из Франции».[191] О том, что принц тратил на поход личные средства, также сообщает герольд Чандоса.[192] Однако этих денег не хватило, и принц все еще был должен солдатам большую сумму. А так как сам он «остался нищим» (преувеличение хрониста перестает быть таким уж большим, если учесть, что только за проход войска через Наварру принц заплатил союзнику Англии Карлу Злому 200 тысяч золотых флоринов[193]), то он надеялся, что после победы король Педро заплатит воевавшим за него.[194] В «Анонимной хронике из аббатства Девы Марии в Йорке» сказано, что принц Эдуард «должен был прибыть в Испанию за свой счет», а король Педро «пообещал ему» после окончания похода «определенную сумму золотом за его труды и расходы».[195] Это подтверждают и другие хронисты, сообщая, что после победы принц целых полгода ждал денег от короля Педро, пока не пришел к выводу о том, что кастильский король «не держит свое слово, как он обещал и поклялся».[196] Автор же «Краткой хроники аббатства Керкстолл» прямо указывает, что Черный принц играл в этой войне роль простого наемника: «Принц Уэльский вместе со всеми его войсками был нанят для возвращения королевства Испании ее законному наследнику, Педро – истинному королю Испании».[197] И лишь автор продолжения «Дара истории», написанного в первой четверти XV в., утверждал, что после победы при Нахере принц Эдуард получил обещанные деньги.[198]

Несколько особняком стоит один из анонимных продолжателей хроники «Брут», текст которого датируется самым началом XV в. Согласно его версии, Черный принц, будучи уверенным в том, что «настоящий рыцарь должен помогать тому, кто просит его о помощи», все же выдвинул королю Педро ряд условий. Правда, эти условия еще больше подчеркивали благородство герцога Аквитанского. Последний потребовал, чтобы после восстановления на престоле Педро I «был верным слугой святой Церкви, почитал ее и всех ее служителей, защищал ее и их от всех врагов, оградил бы ее от всех неприятностей, восстановил бы все ее права и свободы, изгнал бы сарацин и других неверных из королевства, и, поскольку он женат на христианке, никогда бы не ложился в постель к другой женщине и никак иначе не обижал свою жену».[199]

Герольд Чандоса сообщает о том, как в самый разгар приготовлений к походу прибыло письмо от бастарда Энрике, в весьма враждебном тоне требовавшего от принца Эдуарда отказаться от его намерений или же указать дорогу, по которой он собирается вторгнуться на Пиренейский полуостров, дабы он (Энрике) смог бы с ним встретиться и сразиться. На это письмо принц ответил, что готов отказаться от похода и заключить мир только при одном условии – восстановлении Педро на престоле, которого он был несправедливо лишен.[200]

Из всего вышесказанного совершенно очевидно, что в глазах англичан испанская кампания никоим образом не была войной против короля Кастилии, наоборот, в ней англичане выступали как его союзники в борьбе с узурпатором, обманом захватившим престол. Более того, на этот раз английский король даже не был инициатором войны – вторжение английских войск на Пиренейский полуостров произошло по просьбе короля Кастилии и Леона Педро I, который непосредственно находился в армии принца Эдуарда, указывая англичанам дорогу в свое королевство.[201] Обращение законного короля с просьбой о помощи является единственной, с точки зрения английских хронистов, причиной участия англичан в этой войне. Обещанное вознаграждение, о котором упоминают далеко не все историографы, является всего лишь традиционной платой наемным солдатам, но не причиной похода.

Поход Черного принца и Джона Ланкастерского в Кастилию закончился полной победой англичан над армией Энрике Трастамарского и поддерживающими его французами в битве при Нахере 3 апреля 1367 г. Казалось, что это означало утверждение в Кастилии английского влияния. Однако Энрике при поддержке Франции продолжал борьбу, которая завершилась в 1369 г. его победой (король Педро был захвачен в плен и затем убит).

После возобновления войны между Англией и Францией военные действия против приверженцев Энрике Трастамарского по сути свелись к столкновениям на море. Уже летом 1377 г.[202] кастильские и французские корабли совершили серию нападений на английское побережье. В последующие годы союзники продолжили свои атаки. Курсирующие вдоль берегов Бретани и Фландрии пиратские суда постоянно угрожали безопасности английских, гасконских и фламандских купцов. В поисках союзника против враждебной Кастилии Англия заключила в 1381 г. договор с королем Португалии Фердинандом I. На первом этапе оказание помощи португальцам оказалось дорогостоящим, но малоэффективным предприятием. Реальных успехов на Пиренеях англичанам удалось добиться лишь в 1384–1385 гг. Как отмечали современники, лишь «благодаря помощи англичан» под предводительством графа Кембриджского, дяди короля Ричарда II,[203] королю Португалии удалось одержать победу при Альжубарроте над королем Кастилии, которого снова поддерживали французские войска. Победы графа Кембриджского и его португальского союзника, нанесшие большой урон противникам, вдохновили в 1386 г. герцога Джона Ланкастерского на новое вторжение в Испанию. Этот поход осуществлялся уже не под лозунгом «дружеской помощи» королю Португалии, поскольку у герцога Ланкастерского нашлись гораздо более весомые доводы для идеологического оправдания военной кампании.

В 1369 г. умерла первая жена Джона Гонта Бланка Ланкастерская. Вскоре герцог вступил в новый брак с Констанцией, дочерью низложенного и убитого короля Педро I. В конце 1371 г. Королевский совет собрался для обсуждения вопроса о выдвижении герцогом и герцогиней Ланкастерскими прав на корону Кастилии и Леона. Официально у Джона Гонта не должно было возникнуть проблем с провозглашением себя наследником убитого короля Педро. Еще в Севилье в 1362 г. кортесы Кастилии признали заявление Педро I о том, что он женился на Марии де Падилья до того, как он был вынужден заключить брачный союз с Бланкой Бурбонской. Это означало, что четверо детей от доньи Марии были законными, вскоре они были признаны в качестве таковых кортесами. После смерти сына короля Педро, дона Альфонса, наследницами оставались его сестры – Беатрис, Констанция и Изабелла. По завещанию Педро I, составленному в соответствии с существующими кастильскими законами, в случае смерти доньи Беатрис «королевство наследовала донья Констанция и тот, кто на ней женится».[204] Более того, даже Энрике Трастамарский никогда серьезно не пытался отрицать обоснованность претензий герцога Ланкастерского, предпочитая выдвигать другие аргументы для узурпации. С 1366 г. вплоть до самой своей смерти в 1379 г. король Энрике пытался заключить династический брак между своими дочерьми и сыновьями Эдуарда III.[205] Сам же король Эдуард, желая обеспечить сыновьям право претендовать на корону Кастилии, женил еще и Эдмунда, графа Кембриджа, на младшей дочери короля Педро Изабелле.[206]

Первой, а также самой главной (поскольку именно ее упоминают все хронисты без исключения) причиной новой войны с Кастилией являлись, как и в случае начала англо-французского конфликта, династические притязания герцога Ланкастерского на корону этого королевства. Жена герцога была наследницей «единственного истинного короля» Педро I, поскольку ее права на корону сохранились и после убийства короля его братом,[207] которого англичане воспринимали не только как бастарда, но и как узурпатора. Перед отплытием из Англии герцога, претендовавшего на корону Испании («regnum Hispane jure uxoris sui sibi vendicans»), Ричард II провозгласил королем этой страны.[208] Как сообщает Генрих Найтон, в Лондоне состоялась церемония, напоминающая коронацию: «Король [Ричард. – Е. К.] дал ему [Джону Гонту. – Е. К.] золотую корону, и королева дала золотую корону его жене. И король приказал всем звать герцога королем Испании и оказывать ему королевские почести».[209] Согласно «Вестминстерской хронике», Ричард II провозгласил герцога «истинным наследником испанского престола». Хронист также упоминает, что было приказано почитать герцога как короля: «Во время заседаний он должен был сидеть рядом с королем, выше архиепископов».[210] На самом деле герцог Ланкастерский принял титул короля Кастилии и Леона в 1372 г. Британский историк П. Расселл, изучивший большой пласт официальных документов, а также писем, пришел к выводу о том, что еще в правление Эдуарда III герцог был известен в народе как «monseigneur d’Espaigne». Ричард II в письмах называл его «nostre uncle d’Espaine», а донью Констанцию – «nostre treschere tante d’Espaine»,[211] но хронисты вспоминают об этом только непосредственно в связи с рассказом о походе Джона Гонта в Испанию в 1386 г.

Однако существовала еще одна причина для похода. Она была напрямую связана с начавшейся в 1378 г. Великой схизмой: папа Урбан VI провозгласил крестовый поход (оглашение состоялось 18 февраля в соборе Св. Павла в Лондоне) против схизматиков-испанцев. Этот крестовый поход являлся продолжением похода епископа Нориджского Генриха Деспенсера во Фландрию и Францию в 1383 г.,[212] однако теперь кампанию вел герцог Ланкастерский.[213] Таким образом, первая и вторая причины объединялись, однако на этот раз никто из современников не усмотрел в этом угрозы нанесения ущерба светской власти, аналогичной той, о которой упоминал монах из Вестминстера, рассказывая о неприятии некоторыми английскими лордами кампании епископа Нориджского. Джон Гонт – законный наследник короны – отправлялся сражаться в первую очередь за свои права, а борьба со схизматиками должна была стать дополнительным стимулом.

Поход начался весьма удачно, однако вскоре английская армия стала нести большие потери, вызванные эпидемиями. В этой ситуации Кастилии, при дипломатической и потенциальной военной поддержке Франции, удалось избежать поражения и заключить компромиссный договор с Джоном Ланкастерским, по которому король Испании должен был женить сына и наследника на дочери герцога от брака с доньей Констанцией, а также выплатить последним столько золота и серебра, чтобы этого хватило на «две пышные свадьбы», и столько «других драгоценностей, что их могли бы увезти на восьми телегах». Кроме того, король ежегодно в течение жизни герцога и его жены должен был выплачивать по 10 тысяч марок золотом (это золото испанцы должны были доставлять в Байонну слугам герцога).[214] Все английские хронисты считали эту англо-испанскую войну выигранной, а условия данного договора весьма выгодными для герцога: их не смущало даже то, что он так и не завоевал для себя королевство. По их мнению, вполне достаточно было того, что его дочь Екатерина становилась королевой, а следовательно, внуки Джона Гонта по праву будут правителями Леона и Кастилии.

Совершенно очевидно, что трактовка англичанами обеих испанских кампаний была предельно однозначной. Для них эти походы были не чем иным, как справедливыми акциями, задуманными для восстановления истины. При этом не важно, сражались ли англичане за права и интересы своего короля (или, как в случае с герцогом Ланкастерским, его ближайшего родственника) или же вставали на защиту безвинно пострадавшего иноземца. Последнее обстоятельство как нельзя лучше отвечает стремлению английских хронистов создать положительный образ англичанина. Это весьма важно в контексте проблемы самоидентификации англичан, о которой непосредственно речь пойдет в третьей части исследования. Созданию благоприятного образа также должно было способствовать еще одно общее для обоих испанских походов обстоятельство: данные экспедиции трактуются авторами источников как полностью завершенные миссии. Это объясняется тем, что в обоих случаях англичане разбили врагов и добились успеха. В то же время хронисты достаточно равнодушны к тому, что походы оказались по сути дела напрасными: королю Педро I так и не удалось удержать престол, а герцог Ланкастерский не сумел добиться решения поставленной перед ним задачи – отвоевать у «узурпатора» трон Леона и Кастилии.