Читать книгу Горький вкус соли - Елена Оуэнс - Страница 21

Казахская ССР, Талды-Курган – Мулалы, 1962 год, лето

За окошком вьюга

Да пороша ранняя,

А в печи одна зола,

А в груди страдания.

Иль на картах погадать,

Да что-то не гадается29… – задорно доносились звуки популярной песни из радио на подоконнике. Рядом чахло каланхоэ и желтела стопка квитанций, проштампованных фиолетовыми чернилами: «АТП30 № 2560». Витя сидел на табурете возле окна и ждал, когда подтянутся остальные рабочие. Сегодня их автоколонну, почти всю, отправляли в командировку в Мулалы, на неделю, до выходных. Там была летняя автобаза около товарной железнодорожной станции, куда сгружали зерно с целины31, поэтому сотни грузовиков надо было ремонтировать там же, чтобы зря не жечь топливо. И так будет продолжаться всё лето: рабочие дни – в посёлке, в вагончиках, на выходные – домой, в Талды-Курган.

«Кто на базу, а кто в школу, – тяжело вздохнул Витя, вспоминая Фарида. – Кто-то по жизни будет теперь работать автослесарем, а кто-то после каникул вернётся к той, другой жизни, с образованием и карьерой…»

– Значит, пиши: за июнь АТП номер две тысячи пятьсот шестьдесят города Талды-Курган выполнило четыре тысячи заказов на техобслуживание машин, – голос начальника АТП вывел Витю из задумчивости.

Прохор Васильевич, смотрел в окно, то и дело почёсывая шрам на правой щеке, и диктовал своему помощнику, Захару. Тот, сидя за пошарпанным канцелярским столом, старательно выводил буквы и, закончив, спросил:

– Может, лучше: «занятых в воплощении сельскохозяйственной программы семилетки СССР»?

– Эх ты, бюрократ! И где ты только набрался этих словечек, ума не приложу? – вздохнул Прохор Васильевич. – Ладно, пиши, как знаешь. Вот тебе рабочие отчёты с трёх автобаз за прошлый месяц, только с цифрами не наври ничего, – и начальник протянул Захару журналы, сильно потрёпанные, пожелтевшие, с масляными пятнами на обложках. – На всё про всё тебе пятнадцать минут. Потом выступаем. Собирайся, братец, в поход, поедешь с нами в Мулалы.

– Нет уж, я лучше отчёт напишу. Что я с этими чушками забыл? – ответил тот, просматривая журналы.

– Сам ты чушка! Ишь ты, интеллигенция нашлась! Учу тебя, учу, эх! – Прохор Васильевич с досадой махнул рукой. – Не стать тебе начальником, коли людей ни в грош не ставишь!

– Это мы ещё посмотрим, посмотрим, – тихо ответил Захар, когда за начальником закрылась дверь. – Главное – с правильными людьми ладить, а не со всеми подряд. Иди давай, что уставился?! – рявкнул он Вите.

Витя не заставил себя долго ждать и вышел вслед за начальником в цех. Рабочие уже собрались и окружили Прохора Васильевича. Тот разговаривал по-простому – никогда и не скажешь, что он был самым главным здесь начальником.

– Так, братцы, разнарядка на неделю. Идём в Мулалы на пять смен и четыре ночи. Едем в автоколонне на пятьдесят ЗИЛов, все – пустые, держите расстояние между машинами. Приедете к обеду, вам двадцать минут на перекус, и, если сформирована линия, – начинайте, не дожидайтесь остальных. Там уже должны стоять грузовики, началась страда – пшеницу повезли с целины, теперь только держись! Объём работы большой. На нашу автоколонну норма в день – восемьдесят машин, итого за неделю – четыреста. И чтобы без халтуры! А то я уже получил по шеям на прошлой неделе, в следующий раз сами отдуваться будете! В пятницу вечером поедет караван от Балхаша в Текели через Мулалы, с ним и вернётесь в Талды-Курган. Вопросы есть?

– А как получилось, что восемьдесят машин в неделю, сегодня же приедем к обеду только? Это что же, опять переработка? – спросил один из рабочих. Другие тоже загудели.

– Отставить малодушие! – резко, по военной привычке, скомандовал Прохор Васильевич, но тут же смягчился. – Братцы, я всё понимаю, но план надо выполнять. Глядишь, премию дадут. Согласен, работы много, особенно когда целинники валят. Но живём-то, братцы, хорошо, и хлеб, и масло есть, так что давай, не гундось, это тебе не под пулями машину ремонтировать. – Гул рабочих приутих. – И важное дело делаем же: страну поднимаем, а это не хухры-мухры!

Рабочие с уважением относились к Прохору Васильевичу, звали его Васильичем, и не только за то, что прошёл войну, но и за то, как он общался с ними, – строго и в то же время с какой-то сдержанной суровой любовью, по-отцовски.

– Ну всё, братцы, будет рассусоливать. Р-разойдись! По машинам!

Витя вышел из цеха и быстрым шагом направился к первой машине. Ожидающие погрузки ЗИЛы, все новенькие, с вертикальными решётками радиаторов, с вытаращенными глазами-фарами, выстроились один за другим; хвост тянулся за ворота. Витя заранее приметил, кто поедет первым, и уже успел перекинуться парой слов с шофёром. Тот стоял около машины и курил.

– Ну что, пострел, везде поспел? – подмигнул он Вите. – Полезай в кабину, я сегодня один.

– Спасибо, я, пожалуй, в кузове поеду, а то жару не переношу, – ответил Витя.

– Кто ж её переносит? – усмехнулся водитель, откидывая задний борт кузова. – Тебе с такими замашками в море надо, а не в пустыню. Ну да ладно, полезай. Найду себе другого попутчика.

Витя бросил в кузов котомку с пожитками – сменным бельём и нехитрым перекусом, следом забрался сам. Торбу он сшил своими руками, на совесть: с подгибами, лямками и большим передним карманом, аккурат для дедовой фляги с выцарапанными буквами «ЛИНКОР МАРАТ» на помятом алюминиевом корпусе.

Мужики быстро набрались в кузов, расселись на скамейках вдоль бортов. Витя увидал своего друга и свистнул.

– Фарид!

Тот обернулся, мгновенно сменил направление и торопливо пошёл к ЗИЛу.

– Здоро́во, – Витя протянул руку, чтобы помочь другу залезть.

– Здорόво! – ответил Фарид, забираясь в кузов. – Я даже и не рассчитывал с утра, что повезёт ехать в первой машине.

– Кто рано встаёт, тот сам знаешь, – ответил Витя. – Я тебе место около кабины припас. Ну, с первым днём каникул тебя?

– Ага, – Фарид расплылся в широкой белоснежной улыбке. – Мать, конечно, попричитала, но отец поддержал. Сказал, машинное масло для рук – лучший институт для мужика.

Они подняли борт, задвинули запоры и расположились поближе к кабине. Витя по-хозяйски похлопал по крыше:

– Поехали!

– Взлетаем, что ли? – подмигнул ему Фарид.

Все рабочие, сидевшие в кузове и ожидавшие отъезда, даже те, кто уже успел удобно устроиться и задремать, повернулись к мальчишкам и заулыбались. После двенадцатого апреля прошлого года все верили, что слово «поехали» приносит удачу. От одного только этого слова настроение всех рабочих улучшилось, люди вдруг вышли из дремоты, огляделись по сторонам. С высоты кузова хорошо было видно и автобазу, и сам Талды-Курган с новыми домами и школой. Рабочие, отчего-то радостные, повернулись друг к другу и стали обсуждать обстановку на автобазе, в городе, стране и даже в космосе.

Водитель коротко просигналил и тронулся.

Витя пошатнулся, но не сел, а ухватился за кабину и, стоя, стал разглядывать Талды-Курган, такие знакомые улицы, которые с борта грузовика выглядели всегда по-другому. Они как будто теряли важность, превращались во что-то маленькое, незначительное, преходящее. Витя не знал, было ли это оттого, что он становился взрослее, оттого, что та часть жизни, когда ты боишься, трепещешь перед большими зданиями, дяденьками и тётеньками, называемая детством, уходила от него огромными семимильными шагами; или просто потому, что ветер бил в лицо, даря чувство непонятной, откуда-то взявшейся свободы и ощущение, что наконец-то он взрослый человек, а значит, волен делать всё, что ему угодно. Он всё теперь может, даже жизнь изменить, и время теперь ему подвластно.

Они выехали на центральную улицу Талды-Кургана, где возвышались три единственные «сталинки» в центре города. Затем потянулся новый жилой квартал недавно построенных «хрущёвок» – серых панельных пятиэтажных домов. Навстречу изредка попадались машины, чаще – лошади с телегами, гружёнными скарбом или мелким скотом.

Он увидел свою старую школу, имени Ленина. Пустой двор напомнил ему о мае прошлого года. Витя поморщился и отвернулся. Каким безнадёжным всё казалось тогда: выгнали после семи классов, мать убивалась каждый день. Ходила, просила, обивала пороги в каждой школе, каждой организации. Никуда его не брали.

Вот тогда дед и пришёл, вся грудь – в орденах. Сказал:

«Упал – не значит пропал. Ползи, цепляйся – а вперёд двигайся, хоть лёжа, хоть на карачках. Главное – не успокоиться, не примириться со своей долей, даже если и кажется она несчастной. Иногда падение жизнь спасает, а иного и человеком делает».

Взял он тогда с собой Витьку к Прохору Васильевичу. Короткий разговор у них был, Витя до сих пор его наизусть помнил.

«– С какого фронта?

– Юго-Восточный.

– Сталинград?

– Да… Оба сына под ним полегли… Ты?

– Кронштадт, Балтийский флот.

– Блокада?

– Так точно.

Помолчали.

– Пацанёнок твой, что ль?

– Внук. Толковый, да хулиганистый слегка. Второй шанс ему нужен.

– Второй шанс? Это мы можем. В чём разница между вторым шансом и первым, знаешь?» – спросил тогда Прохор Васильевич Витю.

«– Нет».

«– Первых шансов много, а второй – всегда один. И часто – последний», – и он подмигнул Вите.

Вот так и взяли его работать в автоколонну. Под честное слово деда.

…На смену хрущёвкам пришли камышитовые хаты32. Кто только здесь не жил: казахи, русские, киргизы, узбеки! Обшарпанные, обмазанные глиной, обнесённые ветхими заборами хибары, поверх которых Витя мог видеть всё их нехитрое домашнее хозяйство: развешенное между бедными покосившимися сараями бельё, будки с косматыми сторожевыми псами, яблоневые и сливовые деревья, кусты смородины, понурых лошадей, лениво отгоняющих слепней, гусей в лужах посреди дворов, и женщин с привязанными к спинам младенцами, работающих на своих огородах.

Они проехали по мосту через Каратал. Река вышла из берегов: прозрачно-синяя холодная вода с силой неслась вниз с растаявших ледников. Вдалеке, где должно было быть её устье, синели вершины предгорий Тянь-Шаня. Долго ещё рабочие тряслись среди камышитовых домов, но потом закончились и они, местность опустела. Всё чаще и чаще по сторонам дороги встречались пасущиеся отары овец с бегающими вокруг них собаками, такими же мохнатыми, как и овцы; с пастухами в тёплых халатах и меховых шапках, удобно расстилающими возле себя корпе33 и накрывающими на них извечную еду кочевых казахов – вяленое мясо, золотистые шарики – бауырсаки34 – и кумыс.

«И как они могут меховые шапки в такую жару носить! И халаты!» – Сколько лет они уже прожили в Талды-Кургане, а Витя до сих пор не мог привыкнуть к местным обычаям.

Пейзаж незаметно сменился – пожух, и без того жидкая трава поредела ещё больше, тополя и акации уступили место шарам перекати-поля, отары овец – диким козам. Вдоль дороги шли караваны верблюдов; они равнодушно жевали жвачку и тащили связки саксаула, серые тюки с овечьей шерстью; погонщики с натянутыми до самых глаз куфиями35 восседали на них, как на тронах.

Наконец исчезла и степь. На смену пришли пески, сначала вперемешку со скудной растительностью и камнями, а потом остались одни барханы. Ветер раздувал пыль с их верхушек, двигая песчаные холмы, словно шквальные морские волны.

Витя представил, что он стоит на палубе корабля и смотрит вдаль – не на пустыню, бескрайнюю и опасную, а на огромный океан, такой же бесконечный, такой же опасный. Он приставил ладонь ребром ко лбу: так ему казалось, что он настоящий офицер. Вот он на капитанском мостике, в белом мундире с золотыми погонами, а навстречу ему несутся огромные штормовые волны, спешащие поглотить его корабль и унести в морскую бездну. Вместо молчаливых степных курганников кричат белые горластые чайки, широко раскинувшие крылья над океаном, вместо далёких песчаных сопок – серебристые корабли-титаны. И вот он смотрит в бинокль на океан, видит впереди по борту рифы и командует: «Право руля!». Резкий морской ветер хлещет его по щекам острыми брызгами холодной воды, но он, конечно, стоит спокойно, мужественно справляясь со стихией.

«Брызги» вдруг стали резать глаза, а пустынный песок заскрипел на зубах.

– Тьфу! – Витя сплюнул за борт и сел. Остальные попутчики спали, мерно покачиваясь в такт машинному ходу. Кто-то прислонил голову к товарищу, кто-то обнимал свои колени. Его друг, Фарид, тоже спал, прижимая к себе свою котомку. Витя оглянулся: клубы песка и пыли за ними стояли столбом, идущую следом колонну машин не было видно. Он достал из котомки флягу деда и сделал пару глотков.

«Буду как дед. Моряком».

Нагревшаяся вода не освежила. Витя сел поудобнее, натянул до самых глаз шарф и прикрыл веки. Ему хотелось вернуться назад, в океан, там было так спокойно и ясно. Даже в шторм. Он вновь представил себе как он стоит на палубе корабля, только в этот раз он возвращался из плавания, подходил к берегу.

«Принять швартовы!» – Витя отдавал приказ в рупор, и матросы бросались выполнять его команду. Они разматывали толстенные швартовочные канаты и закидывали их на пристань. Береговые моряки вытягивали за фалы канаты и восьмёрками наматывали их на кнехты.

«Стоять на швартовы!» – Вите нравилась быстрая и слаженная работа его команды. Довольный, он посмотрел на пристань. На берегу, немного позади всех стояла девушка, держа в руках авоську с молоком. Очень красивая и очень худенькая, в простых босоножках, в голубом платье и белой косынке, из-под которой выбивались соломенного цвета пряди. Ветер задувал их ей на лицо, но она не отводила взгляд, не поправляла волосы. Она просто стояла и смотрела на Витю. В её глазах – холодно-голубых, серьёзных, светилось столько любви и одновременно грусти, что он не мог отвести взгляд и не хотел – в них таилась вся красота, которая только могла быть на Земле. Его сердце замерло, он онемел. Казалось, его засасывает в пучину. Моряки уже пришвартовали корабль, а он не давал другой команды, не двигался с места. Для него уже не существовало ни моряков, ни океана, ни корабля, только эта девушка…

– Витя, Витя, просыпайся! – Фарид тряс его за плечо, Витя очнулся. – Ну ты и соня! Я тебя уже пять минут добудиться не могу! Все уже обедать пошли.

Витя отрешённо посмотрел на друга. Чёрные смеющиеся глаза и белозубая улыбка придавали его круглому лицу добродушное выражение.

– Слышь ты, татарин, отстань. А то саблю наточу, – Витя, сонный, пытался пошутить.

– Эй ты, мало в тебе татарской крови, можно подумать. Потом саблю свою наточишь. На-ка, хлебни, – Фарид протянул Вите курдючную флягу.

Витя послушно пригубил.

– Кумыс?

– Да, да, – опять широко улыбаясь, ответил друг. – Пей давай, не болтай.

Витя хлебнул ещё пару раз.

– Хорошо! Как вы это делаете? – спросил он, вставая.

– А это наш семейный рецепт, традиция, – пробасил Фарид, поднимая указательный палец вверх и передразнивая своего отца. – Но так и быть, тебе я расскажу, сынок. Как-нибудь, – и, довольный собой, он проворно спрыгнул с грузовика.

Витя соскочил вслед за ним. Не сговариваясь, они подняли борт машины и рванули в столовую автобазы.