Читать книгу Горький вкус соли - Елена Оуэнс - Страница 23

ЧАСТЬ I
Казахская ССР, 1962 год, лето
3

Оглавление

Вода, хоть и тёплая, нагревшаяся за целый день стояния в цистерне, всё же взбодрила. Витя и Фарид отправились к вагончикам, в которых автослесари жили во время командировки. Выстроенные вдоль периметра автобазы, с местами ободранной краской, на давно спущенных колёсах, они напоминали жестяные консервные банки защитного армейского цвета. Казалось, их бытовки маскировались под окружающее пространство: известняковый забор, такой же буро-жёлтый, как земля, сопки, пожухлая, еле живая трава.

Витя открыл дверь, в лицо ударил cпёртый, жаркий воздух.

– Фу! Дышать нечем! Оставь дверь открытой, пусть проветрится, – сказал он другу и включил свет. От пластиковых капель люстры и ржавого отражателя из дешёвого тонкого металла тут же запрыгали блики, такие же тусклые и пыльные, как сама люстра. Они разбежались по деревянным двухъярусным койкам, по таким же, сколоченным из грубых, неотёсанных досок, табуретам, по короткой клеёнке, едва прикрывающей стол у маленького грязного оконца.

Ребята переоделись и разложили на столе у кого что было: солёный сыр, ржаной хлеб, огурцы, помидоры и лук.

Фарид разломил кругляш сыра пополам, протянул половину Вите:

– Сам делал.

– Научишь?

– Угу. А где эти-то, двое, соседи? Не идут что-то.

– Ты про Пашку с Илюхой, что ли? Ну так они, верно, в столовке ужинают. Или пьют, как обычно. У них получка, знаешь, какая? Другого порядка.

– Ну, порядка-то не другого, но раза в два больше, это точно, – заметил Фарид.

– И как они могут бухать каждый день?

– А что? Многие так живут.

– Скучно ведь так, башка же не работает. У тебя батя почему не пьёт? Мусульманин?

– Нет, не мусульманин он, партийный.

– Значит, в партию верит?

– В партию он, конечно, верит. Но не в этом дело. Говорит, в человеческий интеллект он верит, в ум. Говорит, представь: один человек может многое, а если объединить многих людей, умных, образованных, то можно достичь большего в сотни, в миллионы раз – в космос полететь, коммунизм построить. Ведь полетели же в космос, это же не просто так случилось, а именно от того, что сложили все усилия на одну цель. А твой батя?

– Мой? Ну, он, не знаю… Простой он у меня, четыре класса сельской школы – какой тут особый интеллект? Но тоже не пьёт. Редко очень, может, рюмку наливки пригубит. В хозяйство он верит, в коров, гусей. В землю. В руки свои, что ли.

– Ты думаешь, когда мы вырастем, такими же, как родители, будем? Или как соседи наши по комнате?

– Не знаю. Почему кто-то пьёт, а кто-то нет?

– Не, я точно знаю, что не буду, – заявил Фарид. – Я для себя уже решил. Я в институт пойду после школы. Так что у меня армии не будет. В партию вступлю. Хочу, знаешь, чтобы по-крупному – строить новое государство, коммунистическое, чистое. Чтоб знаешь, прям за душу брало глядеть на наши просторы, стройки, поля: целину, гидроэлектростанции, ну и всё остальное – такую же махину поднимаем! Ведь за нас же сражались отцы наши, матери, и мы теперь должны тем же ответить, не упасть в грязь лицом – построить такую страну, чтобы ух! На века! Повезло же нам, в счастливое время живём! – Фарид взглянул на Витю и осёкся.

Тот поник, тень набежала на лицо, проложив раннюю бороздку на лбу.

– Слушай, извини, не хотел я, – Фарид растерялся. – Ну и дурак я, забыл совсем…

– Да ладно, чего уж там, – вздохнул Витя, но настроение и вправду упало, о будущем думать не хотелось.

Да и не было у него этого будущего. Это Фарид мог стать кем он хочет. А ему куда? Раз уж из пионеров выгнали – никакая партия не светит. А значит, и коммунизм ему не строить, страну не поднимать. Даже таким, как Захар, он не сможет стать никогда. А образование… Смешно даже заикаться об этом. С его семью классами и справкой. И отец его не воевал, а разговаривал с детьми и того реже – разве что приговорку свою повторял от порки к порке: «Битие определяет сознание» – единственный наказ Маркса, в который отец его свято верил. Нет, пиши пропало. Прав оказался Фарид, да только в другом. Останется Витя, как отец, – малограмотным да без медалей, детей пороть будет да жену ни во что не ставить.

Ребята поужинали и бережно завернули оставшийся хлеб в холстину.

– Слушай, заводи шарманку, а то совсем тоскливо что-то, – попросил Витя.

Фарид достал губную гармошку.

– В кино? – подмигнул он другу и лихо наиграл весёлый мотивчик.

– Если вагончик приехал. Может, и нет его.

– Ну, если нет, – тогда и решим, – ответил Фарид и стал наяривать со свежей силой что-то новое, задорное.

На сытый желудок, да ещё и с музыкой, настроение поднялось, и мальчишки вышли на улицу.

Жара спала, лёгкий ветерок приятно поддувал, неся с собой из посёлка звуки баяна, лай собак и стук колёс поездов, разбавленные редкими низкими паровозными гудками. Огромное солнце садилось за гору с белеющей на ней надписью «Миру – Мир», будто расплавляясь в ней; густое, насыщенное марево обволакивало сопку, превращая её в тяжёлую, вязкую, словно живую, бесформенную массу. Земля, неостывшая, дохнула теплом, нагревая подошвы ботинок.

Друзья направились к станции, где по вечерам собиралась вся молодёжь. Фарид чуть слышно прошёлся по ладам. Из-за забора тут же залаяла собака.

– Айда вдоль бараков, там собак нету! – предложил Витя.

Друг молча кивнул и тут же закатился залихватским, весёлым переливом. Собака в ответ захлебнулась в лае, кидаясь на забор, надрываясь до хрипоты и бряцая железной цепью. Мальчишки свернули с главной дороги; оставив избы позади, пошли между новых деревянных казарм, отстроенных для путейцев37 и прочего командированного народа. Заборов здесь не имелось, окна казарм редко светились тёплым жёлтым светом. Лай стал удаляться, Витя переждал вступление и подхватил:

– Шаланды38, полные39 кефали40

Фарид не останавливался, заливаясь словно двухрядная гармонь, а Витя выдавал чечётку на потрескавшейся дороге, хлопая себя руками по бокам и ногам. Грусть как рукой сняло, будто и не было её вовсе. Разгорячённые, поднялись они к железной дороге и пошли вдоль насыпи и открытых вагонов, гружённых щебнем.

Около новенького вагона-кинотеатра, стоявшего в тупике, толпился народ: такие же ребята, как Витя и Фарид, школьники на каникулах, и молодые рабочие – автослесари, шофёры, разнорабочие с нефтебазы, «Заготзерна»41, «Сельхозтехники», кто – из этого же посёлка, а кто – приезжий, «городской», как их все звали, из Талды-Кургана. Были люди и постарше – мастера, в основном коренные жители; они стояли рядом со входом в вагончик, не смешиваясь с молодёжью. Девчонки же все были местные – городские сюда не ездили. Витя сразу обратил внимание на высокую, стройную казашку, не под стать другим. Её длинные чёрные волосы, заплетенные в две тугие косы, доходили до узких, как у мальчишек, бёдер, а белое ситцевое платье оттеняло смуглую кожу.

«Сегодня. В этот вечер я просто так домой не пойду», – решил Витя.

Ребята смешались с толпой, подошли к зарешеченному окошку кассы. На стенах вагона висели слегка обтрепанные плакаты: «Судьба человека», «Летят журавли» и новенький – «Девчата».

– Кинокомедия, – вслух прочитал Фарид.

– Эх, чепуха… Девчоночий, скучно, – Витя скорчил гримасу. – Нет чтоб про море. Ну или про войну хотя б.

– Да с чего ты решил, что девчоночий?

– Да с чего, с чего? Ты вон на плакат посмотри. И так всё понятно, про любовь, скукота.

– А сам что около девок ошиваешься? Не скукота?

– Ну, ошиваться около девок и фильм про них смотреть – разные вещи-то, – Витя ухмыльнулся.

– Тоже верно, пошли обратно в вагончик. Посидим там вдвоём, поокаем. – Фарид подмигнул, подтрунивая над другом.

– Ну ладно, ладно. Чуть что – так сразу в вагончик? Кино – так кино.

Они подошли к очереди.

– Кто последний? – спросил Витя.

– Я, – откликнулся, поворачиваясь к ним, седой мужчина. – А-а-а, ребята, и вы здесь! – обрадовался Прохор Васильевич, узнав их.

– Здравствуйте, Прохор Васильич, – ответили мальчишки хором.

– Здоро́во, здоро́во, – протянул он им руку. – Не устали за день-то?

– Да нет, всё нормально, – ответил Витя. – А вы как здесь?

– Говорят, афганец42 завтра придёт, так надо всё проконтролировать, вот и решил приехать на пару дней. – Ой, извините, братцы, моя очередь, – он вернулся к окошку. – Один билет, пожалуйста.

– Двадцать копеек.

Прохор Васильевич отсчитал мелочь и махнул ребятам рукой:

– Ну, всего хорошего, братцы. Увидимся завтра, на планёрке.

– До свидания, – в один голос попрощались ребята.

Они тоже купили билеты и отошли от кассы.

– Слушай, афганец – это же ураган? – спросил Фарид.

– Угу, – кивнул Витя. – Пустынная буря, мне мужики рассказывали.

– А разве нас не будут эвакуировать? – Фарид нахмурил лоб, вкладывая свой билетик в нагрудный карман рубашки. – Эти вагончики не выдержат урагана.

– Мужики говорили, они как раз в вагончиках и пережидали.

– Надо бы поспрашивать у них ещё.

– Ну, ты спрашивай, а я пока в сторону девушек двину.

– Да тебе там всё равно ничего не светит, – поддразнил Фарид Витю.

– Это почему ещё?

– Вон, посмотри: там уже послеармейские толпятся, даже Захар наш и тот там… Девчонки любят парней постарше, А с тебя что взять? Тебе шестнадцати ещё нет! Молоко на губах не обсохло!

– Это мы ещё посмотрим.

– Ну, удачи. Я пойду поищу гармониста, может, получится сегодня что-нибудь хорошее сыграть, – и Фарид ушёл на звуки баяна, а Витя твёрдой походкой направился к девушкам.

37

Путеец (монтёр пути) – работник железной дороги, который ремонтирует железнодорожные пути.

38

Шаланда – здесь: на Чёрном море – плоскодонная парусная рыболовная лодка.

39

«Шаланды, полные кефали…» – известная советская песня, написанная композитором Никитой Богословским на слова Владимира Агатова. Один из лучших исполнителей – Марк Бернес.

40

Кефаль – род морских рыб.

41

«Загоотзерно», «Сельхозтехника» – наименования советских предприятий, расшифровывается как «заготовка зерна» и «сельскохозяйственная техника» соответственно. В советское время часто использовали сложносоставные слова для наименований предприятий, например, «Беломорканал», «Крабофлот», «Дальморепродукт» и пр.

42

Афганец – сухой, пекущий ветер, с пылью и песком, который дует в Центральной Азии. Дует от нескольких суток до нескольких недель. Очень опасен.

Горький вкус соли

Подняться наверх